Веспасиан. Павший орел Рима - Фаббри Роберт - Страница 3

Ворота охраняют два моих человека, оба — центурионы. Им велено тебя ждать и впустить внутрь. Пароль — «свобода». На всякий случай закрой лицо шейным платком. Чем меньше людей узнают тебя, тем лучше, ведь кто знает, чем это может закончиться. Херея, Корнелий и я проводим Калигулу из ложи вверх по лестнице.

Как только ты увидишь, что мы уходим, беги в коридор. Встретимся там на полпути. Я задержу германцев. Прикажу им не пускать никого вслед за Калигулой, так что у нас будет время, правда, совсем немного. Ударь его мечом, не мешкая, как можно быстрее, — сказал Клемент и протянул ему правую руку.

— Непременно, мой друг. Я так и сделаю, — пообещал Сабин, крепко — даже крепче, чем обычно, — пожимая ему руку. — Это будет удар прямо в шею.

Они какой-то миг смотрели друг другу в глаза, затем кивнули и расстались, больше не сказав ни слова. Оба понимали: этот день может стать для них последним.

Сабин проводил взглядом Клемента. Тот вошёл в императорскую ложу. Его самого охватило удивительное спокойствие. Ему было всё равно, останется он сегодня жив или погибнет. Главное, отомстить за насилие, учинённое над Клементиной. Отомстить тому, кто объявил себя бессмертным богом, властвующим над всеми людьми. Сегодня этот фальшивый бог узнает пределы своего бессмертия. В память Сабина огненной печатью врезалось лицо Клементины, взглядом умолявшей спасти её от позорной участи.

Тогда он подвёл Клементину, не смог спасти от бесчестья, но теперь ему ничто не помешает отомстить за неё. Сабин снова сжал рукоятку меча. На этот раз его ладонь была сухой. Сабин сделал глубокий вздох. Сердце в груди билось спокойно и мерно.

На просцениум выбежала стайка акробатов, которые тотчас начали прыгать, кувыркаться, ходить на руках. Но как высоко они ни подпрыгивали, это не вызвало у публики особого интереса. Взгляды присутствующих были прикованы к Калигуле, который встал и собирался уходить.

Сабин увидел, как германцы отсалютовали Клементу, когда тот рявкнул на них, отдавая приказ. Кассий Херея и Корнелий Сабин сдвинулись со своих мест и встали за креслом императора. Старший консул осыпал сандалии Калигулы последними поцелуями, за что объект обожания лягнул его ногой и встал.

Зрители разразились ликующими криками, приветствуя Калигулу как своего бога и императора, но бог и император не удостоил их вниманием.

Вместо этого он посмотрел на Клавдия и, приподняв ему голову, словно ножом, провёл по горлу пальцем. Клавдий в ужасе дёрнулся и поспешил облобызать руку племянника.

Калигула с видимым отвращением вытер слюну с руки о волосы Клавдия и что-то крикнул ему в лицо. Расслышать слова из-за шума было невозможно. Клавдий немедленно вскочил на ноги и бросился бегом из ложи. Германцы тотчас расступились, пропуская его, и он исчез настолько быстро, насколько позволяли ему больные ноги. Сабин не сводил глаз с Калигулы. Тот переключил внимание на Ирода Агриппу и что-то ему крикнул. Агриппа, подобострастно кланяясь, попятился из ложи. Калигула рассмеялся, откинув голову, и тут же, к великому восторгу зрителей, изобразил, как раболепно иудейский царь только что покинул императорскую ложу. Вдоволь позабавившись, он вышел из ложи сам, шлёпнув при этом Херею по мягкому месту.

От Сабина не ускользнуло, как напрягся трибун, как потянулся к рукоятке меча. Впрочем, его рука застыла на полпути. Перехватив взгляд Клемента, Херея шагнул к нему и встал рядом. Но, даже когда он вместе с Корнелием последовал за Калигулой к лестнице, пальцы его продолжали нервно сжиматься и разжиматься. Перед тем как выйти из ложи, Клемент на миг встретился с Сабином взглядом. Он прошёл мимо телохранителей-германцев. Половина их последовала за ним, чтобы перекрыть лестницу, пока по ней поднимался император со своей свитой. Старший консул ощупывал разбитое лицо под неусыпным взглядом восьмерых германцев, оставшихся охранять императорскую ложу.

Всё шло по плану.

Сабин повернулся и зашагал по последнему ряду зрительских мест, к воротам, на которые ему указал Клемент. Закрыв лицо шейным платком, он костяшками пальцев постучал в деревянную дверь. Засов тотчас отодвинулся, и дверь слегка приоткрылась. Сабин заглянул в тёмную щель и встретился взглядом с центурионом преторианской гвардии.

— «Свобода», — прошептал он.

Едва заметно кивнув головой, центурион отступил назад и распахнул дверь. Сабин вошёл внутрь.

— Сюда, господин, — произнёс второй центурион и тут же повернулся к вошедшему спиной. Его товарищ закрыл дверь на задвижку.

Сабин последовал за центурионом по мощёной дорожке, которая плавно взбиралась на Палатинский холм. Сверху доносились звуки траурной музыки. За спиной ритмично цокали подкованные сандалии центуриона, шедшего сзади.

Через три десятка шагов они оказались на вершине холма. Слева от себя Сабин увидел две центурии воинов в туниках и тогах, застывшие рядом с юными греками, репетировавшими меланхоличный гимн перед некогда великолепным фасадом дома Августа. Ещё недавно это архитектурное сооружение сочетало в себе изящество и величие. Увы, теперь оно было изуродовано пристройками, добавленными по прихоти Калигулы.

Одна уродливее и вульгарнее другой, пристройки каскадом спускались вниз, к подножию холма, к храму Кастора и Поллукса, который — подумать только, какое кощунство, даже если люди опасались высказать это вслух, — теперь служил вестибюлем для всего дворцового комплекса. К ближайшей из этих пристроек и вёл Сабина незнакомый центурион.

Достав из-за пояса ключ, центурион открыл замок на массивной дубовой двери и бесшумно её распахнул. Петли были заранее густо смазаны гусиным жиром. Открылся вход в просторный коридор.

— Направо, господин, — сказал Сабину провожатый, пропуская его вперёд. — Мы останемся здесь, чтобы не пустить никого, кто пожелал бы следовать за тобой.

Сабин кивнул и переступил порог. В коридоре было светло. Солнечный свет проникал в него через окна по обеим сторонам. Вытащив из ножен меч, он спрятал его под плащом, затем достал из-за пояса кинжал и зашагал вперёд. Его шаги гулким эхом отлетали от голых оштукатуренных стен.

Сделав несколько десятков шагов, он услышал из-за левого поворота голоса и ускорил шаг. Снизу, со стороны театра, донёсся новый взрыв смеха, сопровождаемый аплодисментами. Сабин приблизился к повороту. Голоса теперь звучали ещё ближе. Он поднял меч, чтобы, как только обогнёт угол, нанести удар. Резко свернув влево, он прыжком бросился вперёд. Казалось, сердце вот-вот вырвется из груди. В следующее мгновение раздался пронзительный крик, и он увидел перед собой пару испуганных глаз и длинный нос, с кончика которого капали склизкие капли. Впрочем, крик тотчас оборвался, застряв в горле Клавдия. Тот в растерянности несколько мгновений смотрел на острие меча, затем на Сабина. Шагавший с ним рядом Ирод Агриппа в ужасе застыл на месте.

Сабин отпрянул назад. Он дал Клементу слово, что не тронет Клавдия.

— Убирайтесь прочь, вы оба! — сдавленно крикнул он.

Пару секунд помешкав и оставив после себя лужу мочи, Клавдий заковылял прочь, дёргаясь и что-то бормоча себе под нос.

Тяжело дыша, Ирод Агриппа наклонился и заглянул под капюшон в надежде рассмотреть лицо нападавшего. На мгновение их взгляды встретились. В глазах царя Иудеи промелькнуло удивление. Сабин сделал мечом угрожающий жест, и Агриппа торопливо зашагал вслед за Клавдием.

Сабин выбранился и вознёс молитву Митре, надеясь, что Агриппа его не узнал. Впрочем, раздавшиеся в дальнем конце коридора голоса заставили его забыть о тревоге: в одном из них он узнал голос Калигулы. Сабин юркнул за угол и стал ждать, когда голоса прозвучат громче.

— Если эти юные греки смазливы, я, пожалуй, возьму парочку из них к себе в ванну, — произнёс Калигула. — Не желаешь парочку мальчишек, Клемент?

— Да, если они действительно смазливы, Божественный Гай.

— Если же нет, ты всегда можешь воспользоваться Хереей. Обожаю слушать, как его сладкий голосок стонет от наслаждения, — глумливо хихикнул император, но его спутник не поддержал августейшего веселья.