Юстиниан - Лэйдлоу Росс - Страница 18

Высадившись в Селевкии — антиохийском порту, находившемся в 14 милях от моря, на реке Оронт, — Феодора прибыла в «Корону Востока» через великие Водные Ворота этого славного города.

Перед ней раскинулся величественный городской пейзаж — со всеми пригородами и их тенистыми садами; оливковыми рощами и виноградниками, растущими на склонах горы Кассиус, милях в трёх от города. Несколько раз переспросив дорогу, она добралась к дому Македонии — к самым воротам, выходившим на красивую улицу богатого пригорода Антиохии — Дафны. Передав привратнику письмо архиепископа, Феодора была немедленно проведена в атриум — внутренний дворик, окружённый колоннадой и украшенный роскошными мозаиками.

— Домина сейчас выйдет к тебе! — с поклоном сообщил слуга и удалился. Несколько мгновений спустя в атриум вошла красивая, изящно одетая женщина. Не дойдя до Феодоры несколько шагов, она замерла, а затем в волнении воскликнула:

— Актриса из Константинополя!

— Танцовщица из Антиохии! — ахнула в ответ Феодора. .. и чувства, которые она так долго таила в себе, затопили её горячей волной...

Македония пришла в себя первой. Она взяла письмо из ослабевших рук Феодоры и быстро просмотрела его содержимое, а затем посмотрела на молодую женщину и улыбнулась.

— Надо же, кто бы мог подумать, что мы вновь встретимся... Что ж, я буду только рада помочь, если только смогу. Архиепископ Тимофей тепло отзывается о тебе, и я уверена, что мы что-нибудь придумаем. Но прежде, чем заняться делами, мы поужинаем и обменяемся новостями. Я горю от нетерпения.

Раскинувшись на ложе в триклинии, Феодора — чувствуя внезапное смущение — лепетала что-то несущественное о жизни в Александрии. Она едва притронулась к изумительным яствам, расставленным на низком столике. Наконец, смутившись окончательно, она сильно покраснела и умолкла.

— Всё в порядке, дорогая! — негромко произнесла Македония, в её голосе звучала смесь искреннего сочувствия и дружелюбной насмешки. — Ты не должна стесняться меня.

С этими словами она внезапно встала, пересела на ложе Феодоры, обняла её и нежно поцеловала в губы.

Неожиданно для себя Феодора пылко ответила на этот поцелуй. Потом, сама не понимая, что делает, уступила нежным рукам Македонии, и через несколько мгновений обе женщины, обнажённые, уже сжимали друг друга в объятиях.

— Готова ли ты к этому? — промурлыкала Македония, начиная вкрадчиво ласкать грудь подруги.

На краткий миг Феодора напряглась. Никогда раньше к ней не прикасалась другая женщина, по крайней мере — так. Её сексуальный опыт состоял из мимолётных связей с клиентами-мужчинами, но эти встречи она считала обычными торговыми сделками — в них не было ни свободного выбора, ни чувства, ни страсти, ничего, кроме лёгкой отстранённой брезгливости. Сейчас всё было иначе. От прикосновения нежных пальцев Македонии тепло разлилось по телу Феодоры, всё её сопротивление растаяло, и она прошептала, внезапно охрипнув от волнения:

— Да... я готова...

Она не сдержала стона, когда Македония начала ласкать её. Возбуждение накатывало волнами и стало почти невыносимым, когда её груди коснулись губы и язык Македонии. Она чувствовала, как руки бывшей танцовщицы скользят по всему её телу, как чуткие, нежные пальцы изучают, исследуют все укромные места... Не владея собой, Феодора громко вскрикнула и забилась, сотрясаемая сладкими судорогами, взмывая на вершину чувственного наслаждения. Впервые испытав сильнейший оргазм, она распласталась на ложе, обессиленная и неимоверно счастливая.

— Я даже не знала, что это может быть так прекрасно! — прошептала Феодора, с обожанием глядя в лицо Македонии. — Теперь я хочу попробовать доставить такое же удовольствие тебе. Я буду осторожно... хотя, возможно, я ничего и не смогу. Ты сама видишь, что у меня совсем нет опыта.

О чём беспокоиться ученику, у которого хороший учитель? — лукаво улыбнулась Македония, томно раскидываясь на ложе в предвкушении чувственных утех.

В краткий список имён своих немногочисленных друзей — Ирена, Тимофей, Северий — Феодора могла добавить отныне ещё одно: имя Македонии. Оно было связано с тем новым, что появилось в жизни Феодоры и называлось — страсть. Несколько следующих недель прошли в восхитительном безделье — они вели долгие, задушевные беседы, иногда длившиеся до глубокой ночи. На столе сменялись изысканные блюда, рекой лилось самое лучшее вино, а днём они совершали прогулки по великолепной Антиохии — с её широкими улицами, величественным цирком, театрами, банями и храмами[26]. И все их дни и ночи были полны нежной и чувственной любви.

В минуты откровенности Македония рассказала Феодоре о своём недолгом браке: она была замужем за преуспевающим купцом, которого вскоре после свадьбы сразила лихорадка.

— Матфей был добрым и сердечным человеком. Он увидел меня во время выступления — и влюбился. Мне трудно было отказаться от его предложения, ведь он предложил мне безопасность, истинную любовь и роскошную жизнь — это ли не предел мечтаний для простой танцовщицы, девушки из бедной семьи? Я по-настоящему любила его. Нет, конечно же себя я любила больше — и всё же его смерть оставила меня с разрушительным чувством горечи и опустошённости. Он завещал мне свою торговую Империю, и, скажу без ложной скромности, у меня всё получается не хуже, чем получалось у него. Жизнь научила меня не брезговать малым — так из медных грошей рано или поздно складывается золотая монета.

— Тебе повезло, ты поймала свою удачу! — грустно усмехнулась Феодора. — Я начинала почти так же, как ты, только вот вместо благородного Матфея мне попался законченный ублюдок.

И она рассказала Македонии свою историю с Гекеболом.

Однако ничто не длится вечно. Дни становились всё короче, напоминая об осенних штормах, которые сделают невозможным путешествие морем. Феодора понимала, что её идиллия окончена.

— Ты не должна уезжать! — умоляла её Македония. — Мы могли бы быть вместе не только в любви, но и в делах!

— Дорогая, я обещаю, мы встретимся. Но сейчас я должна попытаться построить собственную жизнь.

Обливаясь слезами и обмениваясь бесконечными поцелуями, они наконец расстались. Феодора отплыла в Селевкию на судне, идущем к проливу Золотой Рог. Среди её вещей хранился подарок от Македонии — письмо с подробнейшим планом того, как организовать своё собственное прядильное дело. Кроме того, Феодора везла с собой несколько писем[27], среди которых было одно, на имя некоего Петра Савватия, молодого патриция и консула по прозвищу Прославленный...

Глядя через костёр на своего друга Петра — «Юстиниана!», поправил он сам себя, поскольку новое имя было даровано Петру Савватию в январе как одному из консулов прошедшего года[28], — Валериан почувствовал укол беспокойства. Вот они здесь, в дебрях Эфиопии, за две тысячи миль от Константинополя возглавляют опасную миссию, успех которой никто не может гарантировать... И тем не менее Пётр — «Юстиниан!», снова поправил он себя — ведёт себя так беззаботно, словно никакой опасности вовсе не существует на свете.

За пределами освещённого костром круга, в эфиопской непроглядной ночи мерцали тысячи огоньков других походных костров — римский экспедиционный корпус отдыхал, а вместе с ними — и африканские проводники. Возможно, Валериан зря осторожничает. До сих пор, надо признать, экспедиция проходила без сучка и задоринки. Приплыв от Золотого Рога три месяца назад, корпус — в основном кавалеристы Восточной армии — высадился в Пелусии, в дельте Нила.