Юстиниан - Лэйдлоу Росс - Страница 8

Последняя фраза лектора сопровождалась обильными брызгами слюны — за это он давно получил прозвище Олимпий-Кропило, и по этой же причине два первых ряда на его лекциях всегда пустовали.

Шумно переговариваясь и смеясь, студенты вышли через главный вход, Олимпий же прошёл в узкую дверь позади кафедры.

— Ну и как, есть ли в этом году среди новичков будущие Цицероны? — спросил Олимпия Деметрий.

Два старых друга и коллеги неторопливо прохаживались в тени колоннады университета. Деметрий — скромный грамматик — обучал сыновей аристократов в Дворцовой школе; всего в жизни он достиг только благодаря трудолюбию и таланту и теперь занимал место декана кафедры риторики.

Олимпий покачал головой.

— Боюсь, не повезло. Ты же знаешь, как это бывает с младшими сыновьями в роду: армия, право, государственная служба, в крайнем случае — церковь. Всё это вряд ли способно вдохновлять и быть истинным призванием, — он помолчал и задумчиво добавил: — Впрочем, я забыл, есть один студент, который подаёт исключительные надежды. Пётр Савватий, воистину замечательный молодой человек. Он прибыл в столицу из богом забытой провинциальной глуши и едва-едва говорил по-гречески. А три года спустя, окончив Дворцовую школу лучшим учеником, поступает в университет. Пожалуй, это самый честолюбивый студент из тех, что я знал. Жаден до успеха в такой степени, что иногда это пугает. Однако не нагл и не высокомерен. Просто очень себе на уме.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не могу себе представить, чтобы такого студента любили.

— И очень ошибёшься. Он так популярен среди своих товарищей, что собрал целую группу студентов, которые буквально смотрят ему в рот. Есть и поклонницы. Впрочем, последнее неудивительно, выглядит он потрясающе — похож на Аполлона резца Праксителя. Однако девицы зря теряют время, как мне кажется.

— Ты полагаешь, он подвержен греческому пороку — как описано в «Симпозиуме» Платона?

Олимпий рассмеялся:

— Ничего подобного. Просто он слишком сосредоточен и не отвлекается от занятий ни на минуту, даже ради романтических развлечений. Кстати, имей в виду, что, хоть он и похож на вашего эллинского бога, в его жилах нет ни капли греческой крови. От одного своего приятеля при дворе я знаю, что он — гот. И племянник командующего императорской гвардией, Родерика.

— Ну, если он надеется пробиться, ему придётся использовать все достоинства, которыми, как ты говоришь, он обладает. Как мы знаем, быть германцем — серьёзное препятствие для карьеры внутри Империи, — взгляд Деметрия смягчился. — Я обучал Теодориха, ты знаешь. Мой лучший ученик в Дворцовой школе — в те годы он, наследный царевич остготов, был здесь заложником. Он хорошо распорядился своей судьбой. Король Италии и вице-регент императора Анастасия. Но добился он этого благодаря титанической борьбе... и лучше бы при этом погибло поменьше людей. Это неоспоримый факт — германец всегда должен быть в два раза лучше римлянина, чтобы добиться чего-то. Мы не дискриминируем другие нации. У нас были императоры-испанцы, галлы, африканцы, иллирийцы, даже арабы. Но никогда — германцы. Обсудим? Как ты сказал бы своим студентам.

— Не так уж удивительно, что ты думаешь об этом, — заключил Олимпий. — Кроме каледонцев германцы были единственным народом в Европе, которых так и не удалось поработить Риму. В конце же концов именно германцы и завоевали сам Рим. Запад Рима я имею в виду. Римляне — и западные, и восточные — до сих пор не могут этого простить. Однако, несмотря на эти укоренившиеся страх и ненависть наших людей к германцам, я бы удивился, если бы наш молодой друг Пётр не захотел бы отличиться... И я так думаю, тянуть с этим он не будет.

В гимнасии университетских бань шла игра в гарпастум[10] — две команды оживлённо гоняли мяч.

— Лови! — Валериан сильным ударом закрутил мяч по низкой дуге над головами противников своему капитану и другу, Петру, который как раз занял выгодную позицию у чужих ворот. Высоко выпрыгнув, тот схватил мяч, прежде чем цепкие руки защитников сомкнулись на нём, проскользнул между двумя рослыми игроками, столкнувшимися в результате, и метко послал мяч в очерченный круг. Команды не успели занять свои места после следующего розыгрыша мяча, арбитр объявил об окончании игры и победе команды Петра. Победители разразились радостными криками.

Когда игроки направились в купальни, чтобы смыть с себя пот и переодеться в чистую одежду, Пётр, принимавший поздравления от товарищей по команде, чувствовал себя счастливым, как никогда. В памяти неожиданно вспыхнули события трёхлетней давности — тот день, которому суждено было изменить всю его жизнь...

Вскоре после трагической гибели Атавульфа из Константинополя прибыл конный отряд. Помимо письма от Родерика — дяди Управды и брата его матери — посланники привезли большой железный ларец. Надежды Биленицы наконец-то сбылись. Благодаря своему последнему продвижению по службе Родерик мог предложить племяннику учиться в Дворцовой школе — лучшем учебном заведении столицы. В железном ларце было достаточно золотых солидов, чтобы родители Управды могли безбоязненно и в полном достатке встретить свою старость, когда они будут слишком немощны, чтобы работать на земле...

Отчаяние и скорбь Управды, вызванные расставанием с родителями — особенно с Биленицей, которой он и был обязан переменой своей участи, — были отчасти компенсированы радостным волнением и предвкушением той блистающей новой жизни, на пороге которой он стоял и которая воплощала все его тайные мечты.

— Сделай так, чтобы мы гордились тобой, Управда! — сказала ему на прощание мать, когда Управда собирался в долгое путешествие до Константинополя.

Никогда ему не забыть тот день, когда впервые увидел он город, которому предстояло стать его новым домом: колоссальные тройные стены Феодосия, увенчанные массивными башнями и проложенные усиливающими стены кирпичными клиньями; ниже раскинулись колоннады и купола, купола без числа и счёта, и над всем этим возвышалась величественная арка акведука. Въехав в город с юго-запада через Золотые Ворота, они двигались вдоль главной улицы Меса, через четыре больших городских форума — Аркадию, Оке, Феодосий и Константин; миновали Ипподром и выехали к Большому дворцу — россыпи великолепных, выполненных в разных стилях зданий, чья пышная гряда тянулась вниз, до Пропонтия[11].

Здесь Управда был представлен его дяде и благодетелю, Родерику, похожему на добродушного медведя, грубому и неотёсанному на вид мужчине, в чьих манерах, однако, проскальзывали теплота и мягкость.

Во время долгого путешествия, разговаривая с солдатами из эскорта, Управда достаточно поднаторел в греческом, чтобы без проблем влиться в ряды учеников Дворцовой школы и уже на школьной скамье совершенствовать знание официального языка Империи. Получил он и новое имя — Пётр Савватий, и эта перемена удивительным образом повлияла на молодого человека. На смену молодому крестьянину-готу пришёл уравновешенный и уверенный в себе молодой гражданин Римской Империи. Он быстро обрёл популярность среди товарищей — молодой, харизматичный, амбициозный юноша; с первого же взгляда казалось, что в стенах Константинопольского университета его ждёт великое будущее. Уважаемое, но неотвратимо состарившееся здание казавшегося незыблемым римского права вполне созрело для реформ; именно в этом таился тот вызов молодому Петру, ответив на который он мог в полной мере реализовать свою энергию, подтвердив и оправдав выбор и щедрость своего дяди и выполняя завет, данный ему на прощание матерью. Это был шанс, который бывший Управда, ныне Пётр Савватий мог использовать...

— Лови! — передразнивая победный проход Петра к воротам противника, капитан проигравшей команды, Неарх, стремительно швырнул что-то в сторону молодого человека. Вырванный из задумчивости и воспоминаний, Пётр не успел вовремя среагировать — и вскрикнул от неожиданности и острой боли; в висок ему ударила его собственная сандалия.