На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович - Страница 33

Александр Николаевич Комаров, ещё с гражданской называвший себя Жоресом, возглавил другую группу. И осенью сорок второго года был расстрелян вместе с Михаилом Суровым и другими своими товарищами.

Сестре Сурова Анне Андреевне Давыденко, хозяйке явочной квартиры жоресовцев, и её дочери Ане, санитарке подпольного госпиталя, иначе именуемого «русской больницей», удалось уцелеть. Чтобы разделить судьбу других выживших — хранить память.

Всё-таки мудро устроено, что люди не знают своей судьбы.

Но сейчас их судьбы менялись. И как знать…

30 сентября — 1 октября 1941 года,

Орёл

Удивительно полезные вещи окружают в быту человека разумного. Не того, который Homo sapiens, а по-настоящему разумного. Неразумного тоже, но речь именно о тех, кто способен применять разум по назначению и иногда включать фантазию — хотя бы как рубильник, что приводит в действие лампочку Ильича.

Самые, казалось бы, привычные предметы, если к ним приложили руки и мозг, могут выполнять функции, о которых их изобретатели даже и не догадывались.

Когда к воротам окружного склада Военно-охотничьего и рыболовного общества подъехали телеги, заведующая, коротающая день за письмами на фронт — сыну, мужу, брату, — только голову подняла. Отучили тётку непонятное настоящее и смутное будущее интересоваться чем бы то ни было. Однако ж когда боец войск НКВД предъявил подписанную аж целым «страшным майором» ведомость на отпуск буравов, стеклянных поплавков для сетей и бамбуковых удилищ, она изумленно вскинула брови:

— Вам чего, делать нечего? Где рыбу-то ловить собрались?

— Это вам, дорогая гражданочка, делать нечего, — весело стрельнув глазами, с комической задушевностью ответил парень. — А нам, вон, таскать не перетаскать. Принимай товар, ребята!

Пацаны из «ремеслухи» споро принялись за погрузку.

Спустя всего лишь час первые обрубки дорогущего удилища посыпались в ящик у станка с дисковой пилой. Застучали молотки, укрепляя полые бамбуковые трубки на деревянных донцах с вбитыми гвоздями.

Тем временем в другом конце училищного цеха пожилой мастер аккуратно опустил вращающееся сверло в центр залитого водой участка на стеклянном шаре, окруженном бортиком из оконной замазки.

Всю ночь в мастерских горел свет, визжала пила, гремели молотки, свиристели сверла. В половине четвёртого утра к ФЗУ подъехала первая повозка, на которую спешно нагрузили несколько рогожных кулей с бамбуковыми заготовками и все имеющиеся буравы. К восьми заготовки были окончательно снаряжены на артскладах, и вскоре первая партия пружинных мин отправилась в войска.

Операция под кодовым названием «Улитка» началась.

Всё-таки хорошо, что во времена службы на АПРК-266 «Орёл» кап-три Годунов на досуге не только журнал «Крокодил» читал, но и хорошие книги. А одной из любимых был документальный роман «Волоколамское шоссе». Его герои — бойцы и командиры Панфиловской дивизии — были совершенно реальными людьми, и именно сейчас, осенью 1941-го, ехали в эшелонах из казахских степей на защиту Москвы. В прежней истории им суждено было оседлать Волоколамскую магистраль, и, перемежая бои и отходы на новые позиции, улиткой кружить на направлении главного удара немцев на Москву.

Не только мелинит способен задержать гитлеровцев на орловских дорогах! Момыш-Улы, герой Бека, имел в своем распоряжении всего лишь один батальон, и то эвон на сколько затормозил немецкий «блицкриг». А у него как у командующего Орловским оборонительным районом возможностей гораздо больше. Вот и надо их использовать, опираясь на опыт предков… то есть современников, и надеяться, что Момыш-Улы не будет иметь повода, чтоб обидеться за плагиат.

— Товарищи милиционеры! — капитан Бабанов, как всегда, говорил сухим размеренным речитативом, за который его давно уже за глаза и в глаза именовали Барабановым… но по этим самым глазам видно было: новости тревожные. — Только что мне звонил секретарь обкома ВКП(б) товарищ Игнатов с приказом передать нашу конно-манёвренную группу в распоряжение Штаба обороны. С выделением за счёт облуправления всего имеющегося пулемётного вооружения, продовольствия и фуража для лошадей. Понятно, задачи нам поставят новые… — сказал «новые», а всем услышалось «трудные, но выполнимые», капитан славился своим умением с помощью обыкновенных пауз смысл сказанного на два, а то и на три помножить. — Но, товарищи, все мы здесь — люди не случайные. Все в прошлом проходили службу в кавалерии или на границе, есть участники боёв с басмачами и схваток с нарушителями. Каждый принимал клятву сотрудника Рабоче-Крестьянской милиции, обещая Советскому народу и Советскому правительству твердо и мужественно стоять на защите пролетарского государства и закона. И теперь, когда на нашу землю ступил враг, народ требует от каждого из нас с честью сдержать это обещание! Вот и весь сказ!

Он начал было подниматься из-за несуразного, похожего на школьную парту, стола, да спохватился:

— Вопросы есть? Вопросов…

— Есть вопрос! — пробасил от дверей коренастый крепыш.

— Ну чего тебе, Кафтанов?

— Да насчёт пулемётного вооружения… Мы ж ещё в августе месяце оба станкача и ручник фронту отдали. И опять же — ежели у нас конский фураж отберут весь для мангруппы, то чем Машку кормить станем, которая двуколку разъездную возит? Да и сёдла новые ещё ко-огда обещаны… Старым-то все сроки вышли…

— Ох и хитрая у тебя натура, Кафтанов! — раздраженно прихлопнул ладонью по столу командир. — Вот сколько тебя знаю, а все шесть лет такого не случалось, чтобы от тебя хитрованства не было! От клиентов наших, что ль, жиганства набрался? Думаешь, я не знаю, что два дегтярёвских пулемёта ты сверх всяких нормативов заначил и в бочке с солярой хранишь? Знаю. И сёдел новых с десяток за мешками с зимним обмундированием лежит, так?

— Четыре, Василий Романович… — досадливо потупился Кафтанов.

— Ага. Значит — точно не менее семи… Что бы я за начальник милиции был, если б не знал, что на подведомственной территории у меня творится, а тем более — в моем собственном управлении! Так что, друг сердешный, давай-ка не придуривайся. Доставай свои заначки, а то вон… — обвел глазами повеселевших подчинённых, — товарищи тебя не поймут.

— Да отдам! — чуть ли не на слезе выдохнул начхоз. — Отдам я эти ручники чёртовы… выделю! Но ведь последний же резерв был, на случай крайний!

— Считай, наступил твой крайний. Какой тебе, суконная душа, еще-то нужон?

— Мало ли… — Кафтанов сделал вид, что прикидывает. — А вдруг немец десант кинет? Чем тогда отбиваться? Наганами против ихних автоматчиков? Так наган пока перезарядишь…

— Все! — припечатал ладонь к столешнице начальник управления. — Приказ есть — исполнять! И вот ещё что… — помялся. — Машке оставить три пуда овса и пять тюков сена. А то и впрямь — некому станет тягать двуколку…

30 сентября 1941 года,

район Дмитровска-Орловского

Местность вокруг Дмитровска — совсем не то же самое, что типичный орловский ландшафт.

Окрестности Орла — блюдечко. Учитывая, при каких обстоятельствах Быстроходный Хайнц заполучил город, так и тянет добавить народное — «с голубой каемочкой». И сдобрить ещё более народным, да морской загиб присовокупить.

А вот район Дмитровска — менажница. Овраги, балки, холмы. И леса, леса. Коим в скором будущем предстоит стать партизанскими. Тут как ни альтернативь, один фиг — без альтернативы.

Здешний рельеф Годунов представлял себе и без топографической карты. У дядь Бори, отцова друга, тут родственники жили. Вот и ездили они втроем на дядь Борином «Жигулёнке» даже не за семь верст киселя хлебать, а за сто — ушицы.

Первый приезд в Дмитровск запомнился тем, что «Жигуль» увяз в глубоченной луже аккурат на въезде в город. И хорошо так увяз — ни вперед, ни назад. И младший Годунов, наблюдая со стороны попытки вытащить машину, тогда посмеялся: чего, может, прям тут рыбачить и устроимся? За что словил от отца совсем не съедобного «леща» и распоряжение работать не языком, а руками.