Последний Карфаген (Повесть. Рассказы. Дневники) - Козлов Сергей Сергеевич - Страница 27

— Эй, Оленин! Фига ли стоишь?! Иди досматривай! — совсем расслабились пацаны.

И тут джип взревел всеми своими котлами, дал сначала назад, выворачивая руль, а вперед не успел… Рука, не дожидаясь никаких сигналов от мозга, выдернула «Макаров» из кобуры. Сержантик качнулся в сторону, лицо удивленное, джип-то вокруг него резиной засвистел… Значит, не хотел сбивать?.. Но эта мысль пришла позже, чем палец нажал на курок. Окровавленная голова водителя ткнулась в лобовое стекло, нога, видимо, сыграла на педаль тормоза. Джип качнулся носом и заглох. Только в этот момент сержантик передернул затвор автомата…

«Следовало стрелять по колесам», — скажет начальник РОВД, а за ним повторят все возможные начальники и судья. Пистолет и граната, найденные в салоне под сиденьем, роль аргументов не сыграют. Ладно, хоть сержантик там, на расследовании, не растерялся…

Дверь камеры проскрежетала ту же песню, Толик пустил ко мне нового гостя. Это был седоватый толстяк с аккуратно подстриженной бородкой, цепкими серыми глазами и маленькими холеными ручками, одну из которых он протянул мне:

— Петерс Денис Карлович, адвокат. А вы — Никита Васильевич, — опередил и определил.

По-хозяйски осмотревшись в камере, сел на прикрученную к полу табуретку. Достал из кейса какие-то бумаги и сотовый телефон, который передал мне.

— Абонентская плата внесена вперед. Часа через два вам позвонят, а мы пока открыжим с вами кое-какие формальности. Прямых улик против вас нет, вопрос о залоге почти решен, необходимо, чтобы вы подписали кое-какие бумаги.

— Вы так любого душегуба вызволить можете? — не удержался я, хотя благоразумие подсказывало, что лучше всего мне молчать и делать то, что скажет этот пахнущий дорогим одеколоном, уверенный в себе толстяк.

— Нет, не любого, — без какого-либо смущения ответил Денис Карлович. — И давайте каждый выполнять свою работу, а не заниматься дешевым морализмом, хорошо?

— Согласен.

— Ну и чудненько. Вот я тут открыжил карандашом, распишитесь. Можете, конечно, предварительно прочитать, но уверяю вас, документы — комар носа не подточит. Потом еще дадите подписку о невыезде. Это тоже, знаете ли, формальность. Кстати, оперативники, которые вас незаконно задержали, удивительно добропорядочные и сговорчивые люди…

Мне показалось, по лицу его скользнула тень недоверия. Без сомнения, он съел на подобных делах целую свору собак и мог легко почувствовать даже едва заметную фальшь. Неужели Болотов и его ребята дали Денису Карловичу повод? На всякий случай я решил доигрывать за них.

— И сколько нынче стоит добропорядочность и сговорчивость?

Адвокат театрально поморщился.

— Мы же договорились! Если вам очень хочется делать хорошую мину при плохой игре, когда я вытащу вас отсюда, обратитесь на телевидение. Выступите там с речью о коррупции, продажности милиции и чиновников. Вас с удовольствием послушают. Они, между прочим, уже дали сообщение, что в городе было совершено очередное заказное убийство, а доблестная милиция вместо киллера задержала душевнобольного человека, у которого, к тому же полная амнезия…

— Душевнобольной — это я?..

— А то?.. У нас тут не цивилизованный мир, под залог не выпускают, если ты не знаешь, куда его следует вносить. Так что нравится вам или нет, но придется побыть в некотором смысле сумасшедшим. Этаким тихо помешанным, не представляющим опасности для общества. Общество очень любит сострадать таким, как вы. Опять же все медицинские документы в наличии и в полном порядке. Главный врач областной больницы просил передать вам привет, если вы, конечно, его помните.

— Владимир Степанович?

— Он самый. Кстати, его основной специальностью является психиатрия. Так что, если будут проблемы, всегда пожалуйста.

— Издеваетесь?

— А вы? Со своими наводящими вопросами? С мордоворотами, знаете ли, приятнее работать. Придешь в камеру, а они с порога: «Братан, как я тебя долго ждал!». И такие обходительные, такие вежливые.

— Ну так, — хохотнул я, — им же справку о дебильности не нужно добывать, там и так все ясно.

— Хорошая шутка, — согласился Денис Карлович. — Ну-с, значит, так. До завтра вам еще придется побыть здесь, пока я все подготовлю. У вас теперь есть телефон, вот мой номер, — и протянул мне визитку.

Буквально через несколько минут после его ухода телефонная трубка спела тему из сороковой симфонии Моцарта. Пришлось некоторое время покрутить ее в руках, чтобы сообразить, на какую из кнопок нажимать. Не дождавшись моего «алло», телефон заговорил со мной официальным звонким женским голосом.

— Никита Васильевич, завтра вам следует подойти в наш офис по адресу: Гастелло, двадцать пять. Это на первом этаже. Получите проездные документы…

— Я куда-то еду?

— Вы меня спрашиваете?

— Извините.

— Постарайтесь до семнадцати ноль-ноль зайти.

— Хорошо.

— Спасибо, до свидания.

События начинали раскручиваться в этом замкнутом пространстве не хуже, чем на какой-нибудь фондовой бирже. Следующим гостем оказался Лёва.

Он вошел, приложив указательный палец к губам: мол, не болтай лишнего. Начал задавать какие-то вопросы о том, почему я оказался рядом с местом преступления, и сам же отвечал на них, зачитывая справки об амнезии или историю болезни, из которой выяснялось, что я вследствие посттравматического синдрома вообще не ориентируюсь в пространстве и времени. Затем Лева как бы сменил тематику, началась новая вереница: не видел ли я кого-нибудь, не слышал ли подозрительных хлопков, не столкнулся ли с кем-нибудь, кто спускался бы по черной лестнице проектного института, потому как взяли меня именно там, в то время, когда я справлял малую нужду. Сыпя прямыми и наводящими вопросами, на которые я что-то невразумительное мычал в ответ, Лёва развернул передо мной сложенную вчетверо бумагу. Это была записка от Болотова:

— Никита. Похоже, всё идёт по плану. По их плану. Тебя выцарапают. Тут какая-то огромная машина работает. Знай одно: главное вовремя из нее выпрыгнуть, иначе и тебя перетрет. Ты уж, наверное, и сам понимаешь, что твое дело пешкой ходить. Ума не приложу, что будет дальше. Но если б тебя хотели убрать, то уже убрали бы. Значит, у тебя какая-то еще роль или что-то от тебя зависит. Ломай память, Никита. Что-то еще есть. И прости: вышла одна неувязка — Риту мы не нашли. Ни на работе, ни дома. Выставили наружку, будем ждать. Ты в ней уверен? За этот вопрос тоже прости. Звони мне по домашнему телефону, но только не пользуйся при этом подарком. Если что нужно, черкни и отправь с Лёвой. Держись, Иван.

Лёва положил передо мной ручку, и я торопливо набросал:

— Ваня, найди Риту. До сих пор у меня не было поводов ей не верить. Из всего, что у меня есть, я не знаю только назначения ключей. Один от накладного замка и еще от какого-то типа абонентского ящика. Возьмите их из моих личных вещей, изъятых при досмотре. Попробуйте порыть в этом направлении. Никита.

Лёва сунул записку в карман. Извинился за доставленные неудобства и, подмигнув, вышел из камеры. Сердце у меня стало куда-то проваливаться. Отсутствие Риты наводило на жуткие мысли. Получалось, что, кроме нее, мне не за что было в этом мире цепляться. Во всяком случае, я так думал, я убедил себя в этом. Была, конечно, привязанность к Ивану, к Игорю, даже к Немому. Но когда-то в меня вживили убеждение, что потеря друга в бою — это потеря части самого себя. А себя жалеть нельзя. В случае с Ритой речь шла о тех, кого мы сами делаем своей частью и внутренне несем за них ответственность. Как бы это угловато ни звучало, но такие потери считать боевыми нельзя.

Я не стал метаться по камере. Десятки сомнений в правильности происходящего ринулись терзать мои разум и душу, холодок недоверия ко всем и вся пронесся сквозь ворох невеселых мыслей. И все та же безысходность была всему ответом. Та же, с которой началась моя вторая жизнь в больнице. Может быть, та же, которой закончилась первая. От такой безысходности вопреки представлениям не хочется выть на луну, хочется либо уйти в дальний угол, в темноту одиночества, чтобы не видеть никого, либо стрелять длинными очередями по врагам, которых еще надо найти. Мне вдруг подумалось об американских фильмах, дюжину которых я успел посмотреть благодаря вынужденному отдыху. Почти все они были боевиками. Главные герои в них тоже попадали в чрезвычайно сложные обстоятельства, но все-таки расправлялись с коварными врагами и выходили победителями. Но вот что интересно: правдивость сюжетов подчеркивалась реками крови. Это гибли друзья, сослуживцы и родственники харизматических героев. И я поймал себя на жуткой мысли о том, что их не успеваешь пожалеть. Их не жалко! В погоне за сюжетом, за действиями главного героя абсолютно не придаешь значения тому, что вокруг уже навалены горы трупов, и герой идет по ним к очаровательному хеппи-энду, чтобы стать неуязвимым победителем. А если с Ритой что-нибудь…