Последний Карфаген (Повесть. Рассказы. Дневники) - Козлов Сергей Сергеевич - Страница 35

— Да! Есть! Но после ваших великих побед вы подчинили своей идеологии всю Европу!

— С той разницей, что сами были от нее не вольны, а навязывал нам эту самую идеологию в застенках ЧК ваш прославленный родственник.

— Ну вот, а говорили, что не имеете никаких претензий…

— К вам? Упаси бог! Считать виноватыми в уничтожении державы таких, как вы и ваш родственник, слишком большая роскошь. Вы еще подумаете, что способны крушить державы.

— Это оскорбление?

— Да успокойтесь, Денис Карлович, это констатация факта.

— В вас начинает проявляться великодержавный шовинист!

— О! А в вас, судя по старой терминологии, юный ленинец. Я вас просто спрошу: как бы вы сейчас рассуждали, если б великую державу создала не Россия, а Латвия, Литва или, хм, Эстония?! От моря и до моря, мечтали ведь…

— Не знаю, — сказал Денис Карлович и подумал: — Черт, скоро он вырвется из-под контроля, пора его в работу. Страны, державы, тьфу! Деньги! Вот где собака зарыта…

— Да уж, старая, давно сгнившая собака, вскормленная еще Ротшильдами и Морганами, а то еще и при египетских фараонах, — домыслил за него я.

— Нам еще вроде как работать вместе, — примирительно подмигнул я.

— Впервые сталкиваюсь с киллером, обладающим интеллектом и зачатками совести, — он вытер со лба пот.

— Я солдат. Это немного другое.

— Наемник, — не унимался он, — я вот, например, никого не убил!

— Кто знает? Ваши подопечные выполнили работу самой остервенелой и безжалостной армии и со спокойной совестью взрывают целые жилые кварталы…

— А я бы и Иуду взялся защищать в суде! — обиженно вскинулся адвокат.

— Возможно, именно вам предоставят такую почетную возможность. Но вы, право, зря злитесь.

— Все! Больше никаких разговоров, вон машина — там задание. И, как вы совершенно правильно заметили, Гитлер капут.

— Капут, капут, звездец, кердык, в кадык, шашлык, главное, чтоб орден к подушечке не прикрутили! — откуда я вдруг вспомнил эту дурацкую фразу?

В машине мне традиционно вручили конверт, который велено было открыть в гостинице. Большелицый водитель с далеко выступающей вперед тяжелой нижней челюстью всю дорогу внимательно изучал меня в зеркало. Сам он чем-то напоминал сочинского Леню. Может быть, даже был его братом. Адвокат предвзято молчал, переваривая наш разговор на выходе из тюремной больнички. Я же смотрел в окно. На газонах январской Вены хоть и хило, но зеленела трава. Да еще сияло всеми цветами радуги какое-то подобие цветной капусты. Моросил дождь. Я поймал себя на грустной мысли, что европейская серость все-таки опрятнее и уютнее, чем слякоть и грязь наших городов. Единственного, чего здесь не хватало зрению и душе, — ощущения бесконечного простора, который обязательно начинается за околицей любого российского города, где поля сливаются с небом, где сосновые боры и березовые рощи кажутся бесконечным приглашением в древнюю сказку.

— Здесь где-то недалеко венский лес, который вдохновлял Штрауса? — то ли спросил, то ли с сомнением утвердил я.

— Съездите после выполнения задания, — отрезал Денис Карлович, но, подумав, добавил, — лесом, в нашем понимании, его можно назвать с некоторой натяжкой. Жидковат. Ёлочки-недоростки, кустарнички…

— Зато консервные банки не валяются, — пробубнил водитель, и на этом наш разговор закончился.

В маленьком холле отеля «Квебек» я уселся в удобное кресло. Конверт жег руки. Я даже чувствовал в нем очередную пачку купюр и… фотографию. Из-за своей стойки мне наивно улыбался портье. Тот, что недавно впервые принимал меня здесь.

— You have some problems?[6]

— No… — и аккуратно вскрыл конверт.

Я даже не удивился, увидев там фотографию Славика. Просто в душе пронесся какой-то гнилой ветерок. Я опять почувствовал себя под колпаком. Получалось, Славик везет мне ключи, об этом знают, и гонец Болотова в этой игре лишний, а я должен отдать содержимое какого-то близкого врагам сейфа. Если отдам… Потому что если отдам, я тоже стану не нужен. Фигура, которую давно уже проиграли. Да и кому и когда я был нужен?

«Оружие в номере, дальнейшие инструкции по телефону», — гласила записка, венчавшая пачку сотенных, выраженную в этот раз в долларах.

Захотелось срочно позвонить Болотову и прокричать через всю Европу: не присылай сюда Славика и выброси ключи! Телефон-автомат был в двадцати шагах от «Квебека», но перед этим я решил подняться в номер.

Рита, лежа на кровати, смотрела телевизор. Какое-то германское шоу, очень похожее на «Поле чудес».

— Ну как? — тревожно приподнялась она на локтях.

— Нормально, — я вдруг понял, что смотрю на нее с подозрением, и постарался быстро избавиться от этого наваждения. — Где? — спросил я, и она сразу поняла о чем.

— В ящике стола…

В ящике стола лежали новенький пятнадцатизарядный, еще покрытый глянцем нетронутого металла пистолет «Глок» и глушитель, упакованные в полиэтиленовый пакет.

— Он уже был там, когда я вернулась, — словно начала оправдываться Рита.

— У тебя есть мелочь? — спросил я, сунув пистолет в карман плаща, не вынимая его из пакета.

— В сумочке… Ты не хочешь меня поцеловать?

— Прости, чуть позже.

— Я же тебе говорила, давай уедем… Хоть в тайгу непролазную.

— От себя не убежишь.

На улице перестал моросить дождь, и даже пробились из-за отступивших туч ярко-желтые солнечные лучи. Засияли окна трамваев, борта которых были размалеваны аляповатой рекламой. В кафе напротив заулыбались, выглядывая на улицу, австрийские старушки. Милые, прибранные, уверенные в завтрашнем дне, будто суждено им жить вечно, некоторые с сигаретками в морщинистых руках. И чертовски захотелось жить. Просто жить. Наверное, в первый раз во второй жизни. Захотелось просто петлять по этим улицам без цели и смысла, заглядывать в лица прохожих, останавливаться у витрин магазинов, а потом сесть в трамвай и, прижавшись лбом к холодному стеклу, ехать через ночной город, не думая ни о чем…

Номер долго не набирался, а потом ответил длинными безнадежными гудками. Закон подлости: если очень нужно, никогда не получится.

Я вышел из будки и сел на лавочку. Никаких стоящих мыслей, а тем более решений в голове не было. Зато над городом появилось солнце, серая, немного угрюмая Вена, неожиданно по-весеннему засияла. Стекла домов брызнули в ответ солнцу игривые отражения, и вокруг сразу стало больше жизни и какого-то вселенского смысла. Взгляд же мой, лишенный интереса и определенности, утонул в кафе напротив, где щебетали за рюмкой коньяка и чашечкой кофе почтенные австрийские домохозяйки да сновала между столиками сияющая официантка в красном передничке, ежеминутно повторяя подкупающее «битте». В кафе сидел только один мужчина. Он расположился спиной к витрине и неторопливо курил, о чем говорили дымные узоры, поднимавшиеся над его коротко остриженной головой. Чем больше я наблюдал за ним, тем больше казалось, что он знаком мне. Я почти гипнотизировал его, внушая желание повернуться. Казалось, хоть одно маленькое чудо в такой щедро обласканный солнцем день обязательно должно произойти. И оно не замедлило свершиться.

Мужчина наконец обернулся, а у меня буквально выпрыгнуло сердце. По крайней мере, со всей силы долбануло с обратной стороны грудной клетки, как бы требуя: просыпайся, мужик, у тебя еще есть важные дела. В кафе напротив отделенный от меня двумя парами трамвайных рельс сидел Немой. И я не узнавал его до этого только потому, что считал его некурящим. Во всяком случае, полагал, что человек с отрезанным языком не может быть курильщиком. Не вязалось одно с другим. А о том, что делает Андрей Викторович в австрийском кафе на рабочей окраине Вены, у меня было только два соображения: либо его нашел Болотов, либо его послал Симон Давидович. За мной. Я облегченно вздохнул и, поднявшись с удобной скамейки, двинулся в сторону кафе, едва не попав под вывернувший из-за угла трамвай.