Львы и Сефарды (СИ) - Ив Анастейша - Страница 8

Последнее слово падает на землю, словно хрустальный кубок. Его звон разлетается по сторонам, и сыплются осколки.

«Мой»…

— Пойдемте, — говорит Анга все так же холодно и мрачно. Смотрит на белого как стенка Малкольма. — Хотя, о чем это я… Эй, вы, — Она щелкает пальцами, и Гончие немедленно встают перед ней. — Возвращайтесь в Зал хроник. У наших есть носилки. И пошевеливайтесь там: он нужен нам живым.

Девушки покорно исчезают. Малкольм полулежит у стены вагона и держится за ногу. Дышит хрипло и прерывисто. Боюсь, чтоб не было болевого шока. Слишком много на нас свалилось. Как мы только выстояли, черт возьми…

— А ну, показывай, — Анга садится рядом и убирает ладонь летчика с травмированной щиколотки. — И знай: отключишься — добью немедленно.

— Там перелом, — докладываю я. — Не думаю, что ты поможешь.

— Я и не хочу.

Через несколько минут возвращаются девушки. За ними идут четверо мужчин с носилками. Малкольм уже толком ничего не соображает: взгляд мутный и рассеянный, губы сухие, а все тело бьет мелкая дрожь. Я с ужасом прикидываю, что будет, если не получится вылечить ногу.

Мужчины поднимают летчика и кладут его на носилки, а потом так же молча уходят вперед. За ними направляются Миретта и неназванная девушка. Замыкаем процессию мы с Ангой. На ее бедре покачивается длинный меч. Она рассчитывает, что я не убегу. И я не убегу — но не потому, что боюсь ее. Если она думает об этом, она просчиталась, но я уверена, она все понимает. Понимает, что пока с ней Малкольм, я буду плестись за ним хоть до конца пути. И я не понимаю, почему так. Когда эти линии дорог успели превратиться в цепи, что сковали нас. Почему я не могу бросить его даже ради спасения собственного брата. Нет, не понимаю. В голове настойчиво крутятся слова самого Малкольма о том, что я обязана бросить его. Не дают покоя мысли о Сарцине. Кто она? И как тут может быть замешана Анга с ее Гончими? Да кто они вообще такие? Я не знаю. Нож все еще торчит внутри. Он — обоюдоострый меч. Один конец — брат, второй — летчик.

В меня вонзились оба.

— Послушай, перестань, — говорит Анга, пока мы идем узкой тропой среди отвесных скал. — Не стоит так трястись за его никчемную жизнь. Да, ты спасла его — теперь посторонись.

— Что он сделал тебе? — спрашиваю я.

— Не мне. Сарцине, — отрезает она. — И — своему сыну… У тебя ребенок есть?

— Нет. Только брат.

— Ты все равно поймешь.

Пойму ли я? Да я и так все понимаю. Как раз вот здесь все ясно, словно белый день. Мой брат — человек, за которого я буду драться без оглядки. Я — львица, потерявшая детеныша. И если Малкольм правда виноват в чем-то таком, о чем недоговаривает Анга, что погубило его сына… то тогда все становится на свои места. Он тоже будет биться за Вика. Мы на одной стороне. Наша сторона сгорела на рассвете, но мы все еще стоим. Мы устоим.

Мы входим в пещеру — по-видимому, это и есть Зал хроник. Внутри она кажется просто огромной: широкое помещение, на потолке которого висят светильники и факелы, а по углам стоят столы. Стены украшены надписями, которых я не понимаю. Да мне и не хочется разглядывать все слишком пристально. Я смотрю на четырех мужчин с носилками. Я даже не знаю, в каком состоянии Малкольм.

— Что вы будете с ним делать? — спрашиваю я у Анги.

— Совет решит, — отвечает она уклончиво. Мужчины заносят летчика в одну из ниш, и за ними захлопывается деревянная дверь. — Когда вернутся остальные Гончие. А ты пока присядь.

Я сажусь на скамью у стены. Миретта и неназванная девушка уже исчезли в похожей нише. Все мое существо отчаянно тянется к Малкольму. Анга, очевидно, это замечает.

— Кто ты для него? — интересуется она.

— Мы связаны, — вздыхаю я. — Мы ищем моего брата. Его увели хедоры. Сегодня на рассвете.

— Провинился чем-то?

— Нет! — Я сжимаю кулаки. — Он маленький, — говорю уже чуть тише. — И это он спас Малкольма после падения. Вот Малкольм и пошел за ним. Со мной.

— И вот где вы в итоге оказались, — подхватывает Анга горько и торжественно. — Ты ничего не знаешь, так ведь? Как там тебя…

— Данайя.

— Вот, Данайя… Вот что я тебе скажу, — Она складывает руки на груди. — Все, кому выпадает несчастье любить Стерегущего, обречены на горе. И ты не сможешь разорвать такую цепь.

Я молчу.

— По справедливости он должен умереть, — спокойно продолжает Анга. — Но я пообещала, что оставлю его в живых.

— Ты не убьешь его? — вырывается у меня.

— Он сам загнется. Какой смысл патроны тратить?

Я медлю еще пару секунд.

Встаю на ноги.

— Анга…

— Что? Собралась просить меня о милости? — Она насмешливо смотрит на меня снизу вверх. — Послушай, я могу его спасти. Могу отдать приказ — и лучшие лекари Гончих через неделю поставят его на обе ноги. Но он того недостоин. К тому же, вам ведь нечем расплатиться с нами.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я порывисто.

В ее глазах зажигаются стальные огоньки.

— Я могу показать тебе то, что перевернет твой мир, — говорит она насмешливо. — Могу дать шанс твоему другу. Но есть условие. И только одно.

— Какое же? — Я нетерпеливо хватаю ее за руки. Она отталкивает их. — Говори же, Анга! Не молчи!

Анга встает и вынимает меч из ножен. Она почти на голову меня выше, но я смотрю ей прямо в глаза. Внутри все горит. Она не имеет права — она не может решать, кому жить, а кому умирать. Она не тронет Малкольма. Я ей не дам. Потому что Малкольм — это цена спасения. Цена за Вика. Я не отдам эту цену кому угодно. Малкольм — мой. Мой сбитый летчик. Мой удел.

— Поклянись мне в верности, Данайя, дочь окраин, — произносит Анга. — Поклянись, что не предашь — ни меня, ни моих Гончих Третьих смут. Ты получишь Малкольма обратно, но я сделаю тебя своей служанкой. Такой же, как и все они. Готова ли ты выбрать между нами?

— Ты… что я тебе сделала? — спрашиваю я с беззвучной злостью.

— Пока что — ничего, — Она обходит круг вокруг меня. — Но сделаешь даже больше, чем посмеешь представлять. Ты станешь Королевой-Гончей наравне со мной, ведь ты отчаянная девушка. На разных берегах одни будут молиться на тебя, другим же ты внушишь животный страх. В конце же всех дорог, — ее глаза пылают ярче, чем светильники на потолке, — ты обернешься и придешь в жестокий ужас, осознав, как много сделала. И ты поймешь.

— Что я пойму?

— Что этого на самом деле было мало.

Я стою, не в силах даже с места сдвинуться — как и тогда, на пепелище. Костры горят, горят внутри меня. Свет преломляется, душа сминается, как железо, и скрежет бьет по нервам.

Я всего лишь хочу вернуть брата…

— Твой мальчик, — начинает Анга, и я вздрагиваю. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Ты же хочешь увидеть его живым?

Я бросаю на нее последний взгляд.

И опускаюсь на колени.

— Ты клянешься, дочь окраин?

— Да. Я клянусь. Тебе… и Гончим.

Она протягивает ко мне меч и острием приподнимает мою голову. Смотрит мне в глаза буквально несколько мгновений. Потом снимает факел со стены, раскаляет клинок в пламени и снова направляет его на меня.

— Куда тебе хочется?

Я думаю несколько секунд. Мое сердце? Нет, оно принадлежит одной лишь мне. Мои руки? На них и так довольно шрамов. Что же тогда? Анга ждет ответа. Я понимаю: это важно. Словно вопрос выбора, которого у меня никогда не было. Почему я могу выбирать лишь место следующей раны?

— На шею, — слышу я свой голос будто бы со стороны. — Сзади. На затылок.

Задерживаю дыхание: сейчас будет очень больно. Но это ничего: Малкольму в сто крат больнее… Раскаленный металл касается моей кожи. Я дергаюсь, но не кричу. Только закусываю губы с такой силой, что во рту появляется кислый привкус. Это длится несколько секунд, но мне кажется, что время растянулось. Я вздрагиваю: вот что имел в виду Малкольм. Вот о чем он говорил.

Последние секунды…

Боль проходит. Остается только жжение. Не могу повернуть голову, а Анга все еще стоит за моей спиной. Пара секунд — она подходит и протягивает мне руку. Но я встаю сама.