Огненная кровь. Том 1 (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 28

А потом она заметила, как их кавалькада свернула с широкой дороги, ведущей к городским воротам, и направилась вверх по холму меж зарослей магнолий и эвкалиптов. И сопровождающий попросил её поплотнее задёрнуть шторы.

Окружная дорога привела их в отдалённый дом на берегу небольшого озера. Скрытый за высоким забором от посторонних глаз, он находился в живописном месте посреди большого парка. И, поразмыслив немного, Иррис решила, что дело тут вовсе не в том, что Себастьян Драго не рад прибытию своей невесты. Всё это как-то связано с тем, о чём эфе Салавар предупреждал её перед отъездом.

Но, несмотря на это секретное прибытие, в доме Иррис уже ждали, и приём оказался выше всяких похвал.

Ей дали повара, двух вышколенных горничных и личную помощницу по имени Армана, в обязанности которой входило развлекать Иррис и удовлетворять любые её пожелания. Кроме этого к услугам гостьи оказался мольберт, холсты и краски, набор музыкальных инструментов на любой вкус, а также комната, уставленная шкафами с книгами, огромный стол красного дерева и письменный прибор. И судя по свежим царапинам на паркете — обставляли библиотеку совсем недавно.

И ей было очень приятно осознавать, что сделано это было к её приезду, и Себастьян помнил о том, что именно она любит.

В тот же день она заметила вокруг дома целую армию охраны, и это снова шевельнулось в груди нехорошим предчувствием. И хоть Салавар Драго ещё там, в Мадвере, предупреждал её о множестве своих врагов и опасностях в пути, но ведь она была уже в Эддаре, в их родовом гнезде, разве его предупреждения о врагах распространялись и на это место?

Себастьян прибыл вечером, был грустным и как-то холодно принял её сочувствие. Она ожидала этой встречи с надеждой и страхом, потому что всю дорогу думала о том, а правильное ли решение она приняла? А вдруг её внезапное согласие в Мадвере стать женой Себастьяна Драго было сделано под влиянием магии? И хотя она была уверена в обратном, всё равно какие-то сомнения оставались. Ведь, если Салавар Драго с лёгкостью смог внушить её тётушкам расположение к себе, почему он не мог сделать того же с Иррис, чтобы получить желаемое? Она ведь совсем его не знает!

И под мерное покачивание кареты она всю дорогу пыталась представлять лицо Себастьяна, его серые глаза и милую улыбку, его голос, ласкающий слух, чтобы возродить те ощущения, что она испытывала в Мадвере, когда он был рядом.

Но воспоминания о нём отчего-то были размытыми, стёртыми, и перемежались с другими, куда более яркими воспоминаниями, и отнюдь не такими приятными. Воспоминаниями о других серых глазах, горячих ладонях, о другом голосе, от которого почему-то мурашки бежали по коже. И она всеми силами гнала от себя образ Альберта Гарэйла, и к концу дороги вконец измучилась этой борьбой, так, что в итоге два этих лица слились в её воспоминаниях в одно, и она предпочла вообще не думать о предстоящей встрече и занялась сочинением стихов. Правда, стихи получились почему-то совсем не о том, о чём она их задумывала…

Она надеялась, что новое место и скорая свадьба заставят её забыть весь тот ужас, который ей пришлось пережить по дороге в Фесс. Но она уже четвёртый день была в Эддаре, и вот уже четвёртую ночь воспоминания об этом возвращались к ней в кошмарах, сплетаясь в странный клубок жутких и будоражащих кровь обрывочных сновидений.

Падение в пропасть, крики, истошное ржание лошадей…

Чудесное спасение, горячие руки мэтра Гарэйла и его пронзительный взгляд…

Радуга во всё небо, и странное чувство, будто у неё выросли крылья…

Страшная гроза, бешеная скачка, обрыв, бурлящий поток под ногами, и молния, расщепившая сосну прямо над головой…

И снова чудесное спасение…

Праздник, вино, танец, от которого всё тело пылало огнём, и необъяснимые желания, каких ей никогда прежде испытывать не приходилось…

Поцелуй, и пламя в глазах Альберта, от которого она сама вспыхнула, как свеча, и страх, что ещё немного — и она сорвётся в пропасть…

В тот день она была трижды на краю пропасти, но последняя пугала её больше всего — пропасть её собственных необъяснимых желаний.

И, думая об этом, даже наедине с собой — она лукавила. Не все из её снов были кошмарными. Но забыть она хотела бы их все. А те, в которых к ней возвращался Альберт Гарэйл со своим пронзительным взглядом, поцелуями и радугой во всё небо, она хотела забыть сильнее всего.

Как же это ужасно! Но она была испугана, потрясена, в конце концов, пьяна, да она ведь едва не погибла… дважды! Иначе никогда бы она не стала вести себя так… неприлично.

Вспоминая о том вечере, она всякий раз испытывала жгучий стыд.

А просыпаясь, корила себя за то, что ей — невесте Себастьяна — снятся эти странные сны о чужом мужчине. Она шла к окну, смотрела на озеро и мысленно молилась Матери Всеблагой, прося её только об одном — забрать у неё эти воспоминания, а взамен она клялась, что сделает всё возможное, чтобы стать хорошей женой Себастьяну Драго.

И лишь одно мешало Иррис примириться с собой — осознание того, что, когда ей пришлось рассказывать будущему мужу о происшествии на озере, она всё-таки умолчала о подробностях, сказав лишь, что проезжавшие мимо путники помогли выбраться и довезли её в Фесс. И от того, что ей в первый же день пришлось солгать будущему мужу, Иррис было нестерпимо стыдно. Но рассказать ему, находящемуся в трауре по погибшему отцу, тому, на чьи плечи легли заботы прайда, о своём фривольном танце в чане и поцелуе она просто не смогла.

Вот уже четвёртый день Иррис любовалась красотами озера в обрамлении плакучих ив, но своего жениха видела лишь трижды — Себастьян приезжал только для того, чтобы с отсутствующим видом разделить с ней обед. Но, впрочем, она его не осуждала. Сейчас он временный верховный джарт, и понятно, что у него теперь множество хлопот и вопросов, требующих внимания.

Он был вежлив и мил, рассеяно ей улыбался, говорил, что она прекрасно выглядит, и целовал руку, но почему-то казалось, что на самом деле он её почти не замечает, как стекло в окнах, выходящих на огромный парк. Они говорили о погоде, о красотах окружающих гор, о том, что она делала утром… Он задавал одни и те же вопросы, а она давала одни и те же ответы, потому что жизнь её все эти четыре дня была одинаковой: сон, еда, прогулки, книги, живопись, созерцание местных красот и музыка. А погода в Эддаре, как она успела заметить, отличалась завидным постоянством.

Сегодня Себастьян пришёл также, к обеду, сидел за столом, вяло поддерживая беседу и думая о чём-то своём, и она, наконец-то, насмелилась. Отложив вилку в сторону, спросила, глядя на него в упор поверх изящных ваз для фруктов и хрустальных бокалов:

— Я понимаю, что, может быть, сейчас не самое подходящее время для таких вопросов, ты занят, но уже несколько дней я здесь, и нахожусь в неизвестности. Я бы хотела узнать, что теперь будет? Вернее, что будет дальше?

Себастьян оторвал взгляд от собственного отражения в большой серебряной чаше и спросил:

— Что ты имеешь ввиду?

— Я имею ввиду то, что с того дня, как приехала в Эддар, я живу здесь, в этом доме, и, возможно, мне это кажется, но у меня такое чувство, что ты прячешь меня от всех, и я не знаю почему. Меня охраняют, словно какую-то реликвию, и все вокруг молчат, и эта неизвестность меня пугает. Расскажи мне правду. Я прибыла в слишком неподходящий момент? Или смерть твоего отца что-то изменила в нашем соглашении о помолвке?

Взгляд Себастьяна впервые за эти дни стал не рассеяно-вежливым, а наконец-то сосредоточился на ней, и туман в его глазах исчез, сменившись тонкими отблесками стали.

— Видишь ли, милая Иррис, момент сейчас действительно неподходящий, но вовсе не по твоей вине, — он усмехнулся как-то грустно, — отец скончался внезапно, не оставив никакого завещания. Вернее, нет, нашлось его волеизъявление, спрятанное от всех… но… оно только запутало всё ещё сильнее…

Он отложил в сторону нож и вилку и, посмотрев в окно невидящим взглядом, продолжил задумчиво: