Исторические повести - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 52

И в эту осень Артаван подсаживал новые кусты винограда. Для того чтобы виноград рос привольно и быстро, он таскал землю с берега реки.

На этот раз Артаван отправился за землей совсем рано, когда солнце еще было за горами. Набрав земли в свой старый халат и взвалив ее на спину, он медленно поднимался по узкой горной тропе. Пот градом лился по его морщинистому лицу. Руки немели, хотелось остановиться, передохнуть, но здесь нельзя это сделать — слишком узка тропа. Надо двигаться вперед.

«Поистине каждая горсть земли смочена потом!» — думает Артаван. Еще он думает о том, что хорошо бы купить осла, стало бы легче обрабатывать землю. Вот уже год, как свалился в пропасть его верный помощник старенький осел. А другого он не смог купить. Не задерживаются монеты в его худом кармане, как ни старается сэкономить. Все его называют скаредным, а он просто беден.

Артаван идет все медленнее и медленнее: трудно дышать. Когда приходится тащить тяжести, он всегда жалеет, что так высоко в горы забралось его селение. А когда бывает хороший урожай на солнечных склонах, тогда он радуется тому, что так близко к солнцу разместился его маленький виноградник.

Но вот и кончилась узкая тропа. Не успел Артаван пройти и нескольких шагов, как солнце ослепительно блеснуло из-за гор и горячим потоком залило все вокруг. Артаван опустил свою ношу на землю, стал на колени и, протягивая руки к солнцу, прочел молитву.

Когда он приблизился к своему дому, из виноградника уже звенела песенка Махзаи:

— «Солнце, согрей меня, высуши слезинки на виноградных лозах…»

Артаван улыбнулся. Какова плутовка! Рано поднялась!

— «Твои лучи теплы и нежны, как сердце матери…» — поет девушка и протягивает к солнцу свои тонкие руки.

Отцу кажется, что Махзая поймала солнечный луч. Но нет, он ускользнул из рук девушки и скрылся в зелени ветвей. Зато появился другой, веселый, озорной. Он скользнул по стройному стану Махзаи, коснулся рукавов ее красного платья и засверкал на пышных каштановых волосах.

— Добрый день, счастливый час! — приветствует Артаван Махзаю. — Пусть жизнь твоя будет сладкой, как виноград!

— Будь счастлив, отец! — отвечает девушка. — Пусть будет урожайное лето. Пусть будет много плодов. Я уже собрала три корзины доброго винограда.

— А я принес жирной земли для молодого виноградника.

— Ты рано ушел, отец. Я поднялась на рассвете, а тебя уже не было.

— Я вместе с солнцем! — смеется Артаван. — Дела в хозяйстве много. Кто вместе с солнцем встает — всегда сокровище найдет! — повторяет он свою любимую поговорку.

— Поработай, дочка. Завтра день приношения даров. Только помни, Махзая, не все розы для соловья! Не ешь много винограда. Что останется от долгов, продадим.

Не дав себе отдохнуть, Артаван уходит сажать черенки, а Махзая с песенкой укладывает виноград в корзину. Она уже много раз слыхала, что не все розы для соловья. Отец скупится, старается припрятать на черный день лишнюю монету, и что же получается — все дни черные.

«А я думаю, что розы для соловья, — говорит сама себе Махзая, отправляя в рот целую горсть сочных виноградин. — Разве сочтешь все кисти на лозах? Бедный отец, он думает, что все знает, а ведь за спиной у него все делается так, как хочет тетушка Пурзенча. Тетушка добрая и хитрая, всегда найдет ответ, а старик все ворчит и ворчит: „Не ешьте много, не рвите платьев, не носите башмаков…“ А мы едим много, рвем платья и носим башмаки», — улыбается Махзая, с аппетитом поедая виноград.

Тетушка Пурзенча сама сказала:

— Не давайте себя в обиду, девочки. Он и мать уморил своей скупостью. Он ведет счет плодам на деревьях, но от этого персики не становятся горькими.

— Марьяма! Где ты, Марьяма! — зовет Махзая младшую сестру.

— Иду, Махзая! — звенит голос девочки.

По дорожке, ведущей к глиняному домику, мчится, словно на крыльях, худенькая Марьяма. Ее тоненькие косички развеваются от бега, а широкие рукава длинного желтого платья надуваются и походят на два огромных тюльпана. Она что-то напевает и приплясывает на ходу.

— Ах ты, проказница! — ласково бранит ее Махзая. — Что же ты сделала? Думаешь в новом платье собирать виноград! Что же скажет тетушка Пурзенча? Она больше не станет шить для тебя праздничной одежды. А отец совсем заболеет от огорчения.

— Не сердись, сестрица! Праздник не скоро, — отвечает Марьяма, — а мне так хотелось надеть новое платье, хоть примерить… Хочешь, я кое-что скажу тебе?

И, поднявшись на цыпочки, она долго что-то шепчет на ухо Махзае.

— Не может быть! — восклицает Махзая. — Ты выдумала.

— Клянусь молодой луной! — уверят Марьяма. — Он спрятался в кустах и водит угольком по белой доске, вот там, за виноградником. Посмотри!

— А какой он из себя? — спрашивает Махзая, все еще не веря словам сестры.

— Как солнце ясное! — говорит, захлебываясь, девочка. — Брови как стрелы, глаза большие-большие и волосы длинные, падают на плечи. Богатырь!

— Да что ты болтаешь! Откуда здесь взялся богатырь! То ведь в сказке.

— Пойдем, покажу! — Марьяма тащит сестру за собой.

Не успели они сделать и нескольких шагов, как навстречу им из виноградника вышел юноша. Как странно: Махзае тоже кажется, что перед ней богатырь Рустам из ее любимой сказки. Марьяма в испуге убегает, а Махзая молча смотрит на незнакомца.

— Добрый день, счастливый день! — кланяется юноша и смело смотрит в глаза девушке.

Махзая никогда не видела таких черных, сверкающих глаз. Они так и притягивают к себе, и хочется смотреть в эти глаза. Махзая смотрит как завороженная и не знает, что ей сказать.

— Кто ты? Что ты делаешь здесь в такой ранний час?

— Я живописец. — Юноша улыбается. — Мне хотелось изобразить на этой доске самую красивую девушку на свете.

— А где же та девушка? — Махзая оглядывается, словно девушка стоит за ее спиной.

Юноша протягивает ей доску:

— Посмотри — может быть, ты узнаешь ее!

— Как ты сумел? — вырывается у Махзаи. — Ведь это я! Я вижу себя, как в горном озере… — Она заслонила рукавом глаза, потом снова взглянула на рисунок. — Это я?

— Это ты! — отвечает юноша. — Я очень старался. Я видел тебя много раз, когда ты собирала виноград. Я даже знаю твои песенки, — признается юноша, и лицо его вспыхивает ярким румянцем.

— Как же ты это сделал? Да так искусно, как в храме! Я видела там знатных согдианок. Их лица так нежны и красивы на росписях!

— Я прятался в кустах и смотрел на тебя, а руки мои сами чертили. Но это только рисунок. Потом, когда я перенесу этот рисунок на большую стену дворца Деваштича, я сделаю это еще лучше. Там будет виден нежный румянец твоих щек, твои губы, как вишни, и глаза с золотыми искорками. А косы твои, цвета созревшего каштана, я распущу. Всякий, кто увидит твое изображение, почувствует радость.

Девушка в смущении опускает глаза:

— Я никогда не слыхала таких слов. Кто ты? Скажи скорее! Ты настоящий? А может быть, ты сказочный? Ты не богатырь Рустам?

— Я настоящий! — смеется юноша. — Я Рустам. Только не богатырь. Моя деревня по ту сторону реки. Я сын пастуха Нанайзата… А твое имя, девушка?

— Махзая[14].

— Тебе только пристало быть прислужницей Луны! — восклицает юноша.

— А как ты попал в наш сад?

— Меня прислала добрая богиня. Она указала мне путь в этот сад. Я долго искал его и вот нашел…

Махзая молча смотрит на юношу. «Скажи еще слово, — думает она. — Как хороши твои слова! Не уходи!»

А Рустам будто читает мысли Махзаи и, как бы отвечая на них, предлагает:

— Хочешь, я расскажу тебе, зачем я искал твой сад?

Махзая садится рядом с юношей и замирает в ожидании. Она мигом позабыла о винограднике, о злобном Акузере, о том, что завтра день Митры и надо приготовить плоды для приношения даров. Она смотрела на юношу с удивлением и восхищением. Но если бы ее спросили, чем привлек он ее, она не смогла бы ответить. Все ей нравилось в нем. И то, что он улыбается доброй улыбкой, и то, что волосы его вьются непокорными кольцами и падают на высокий лоб. Он встряхивает головой и отбрасывает волосы назад, чтобы не мешали ему смотреть вокруг смелыми, горячими глазами.