Вересковый мёд - Зелинская Ляна - Страница 14

Но где-то в глубине душе у неё росло и крепло главное желание — отомстить за всё это, и она снова прикоснулась пальцами к кинжалу в своём рукаве. И это прикосновение успокаивало.

Едва солнце скрылось за вершинами деревьев, за Эрикой пришла тётя Бригитта.

— Это тебе больше не нужно, — она коснулась браслета на её запястье. — Больше не нужно скрывать, что ты фрэйя.

Эрика сняла браслет и положила на столик. И будто что-то закончилось в этот момент, какая-то страница её жизни перевернулась.

За окном темнело, и в сторону холма потянулась цепочка огней, это к месту обряда уже обозначили дорогу факелами.

— Жених уже ждёт, идём, — сказала тётя с ободряющей улыбкой.

Жених! Тьфу!

Эрика зло усмехнулась, снова пощупала кинжал в рукаве и пошла за тётей.

Внизу, в большом холле сегодня было светло и чисто. Убрали солому, подмели пол, зажгли камин и множество свечей, а посреди комнаты поставили стол и стулья. Подписание соглашения о помолвке и мирного договора должно было пройти здесь. Комнату украсили венками и гирляндами из бузины, рябины и остролиста, а на пол бросили листья мяты и цветы вереска. Мерцали свечи, и тонкий цветочный дух витал в воздухе, придавая всей церемонии необычную торжественность. Поодаль стояли тавиррские псы и слуги, и в комнате было тихо.

И в этот момент Эрика подумала — как много от неё зависит. И от этой бумаги на столе. Тётя права — худой мир лучше доброй войны. Ей нужно помнить о долге.

Она вздохнула, прошла к столу вслед за тётей Бригиттой, придерживая рукой платье, подняла голову и… обожглась.

Викфорд Адемар стоял по ту сторону стола и смотрел на неё. И смотрел так, что ей показалось — пол под ногами сейчас вспыхнет. Смотрел, будто не узнавал или узнавал заново. И взгляд его был жгучий, острый, почти осязаемый. Он скользнул по лицу, по губам, по шее вниз, задержавшись на полуоткрытой груди, и вниз по узорному лифу платья, а потом снова вверх к губам, и одного этого взгляда было достаточно, чтобы влепить ему ещё одну пощёчину. А то и две. Эрика вся вспыхнула и ожидала, что он сейчас усмехнётся или скажет колкость, но на его лице отразилось что-то странное, похожее на смесь удивления и досады. А ещё она заметила, как дрогнули его ноздри, будто втягивая какой-то аромат.

Что? Она уже не чумазая балеритская замухрышка?

Эрика вскинула голову и посмотрела на Викфорда дерзко. Она перенесёт все унижения, а потом убьёт его. А если не убьёт сегодня, то когда станет королевой, ему первому велит отрубить голову. И она усмехнулась своим мыслям, понимая, что эта бумага на столе просто первая ступенька, на которой они сейчас стоят рядом, но после которой этот пёс останется внизу, ожидать своей участи, а она пойдёт наверх, к трону, чтобы…

… чтобы?

Она потом решит, что ей со всем этим делать.

Викфорд заметил её торжествующую усмешку и усмехнулся в ответ, недобро, словно угадал её тайные мысли. А если и угадал, то по его лицу было видно, что ему наплевать — он уже сделал неверную ставку в этой игре, но сожалеть об этом не собирался.

Хилет Тейн, королевский барристер, взял перо, свиток и начал монотонно зачитывать текст мирного договора, но Эрика почти ничего не слышала. Она смотрела на своего врага, а он на неё. Их взгляды сошлись в поединке, и если бы не голос барристера, казалось, в комнате можно было услышать яростный звон мечей.

Эрика стояла по эту сторону стола, а по другую стоял Викфорд, слева и справа горели канделябры с дюжинами свечей, и между этими пятнами огня, сияло ещё и третье пламя. Пламя их ненависти. Оно превращалось в алое золото и стекало прямо на стол, на эти бумаги и, наверное, ещё немного и они бы вспыхнули.

Барристер откладывал один лист за другим, все вокруг торжественно молчали, глядя на изящные строчки и королевские вензеля, а сердце у Эрики выстукивало барабанную дробь. Ей казалось, что под кожей у неё прорастают огненные побеги, вьются по рукам, по телу, пробираются куда-то к сердцу, сжимая его в тиски, и оно от этого бьётся в агонии. И её жжёт изнутри, потому что от этого взгляда, которым смотрел на её Викфорд, ей не хватало воздуха, в комнате стало невыносимо душно и, Эрика чувствовала, что сейчас она просто потеряет сознание.

На последнем листе стояла размашистая подпись короля Раймунда. Дядя Тревор взял перо и поставил под ней свою подпись, а за ним следом дрожащей рукой расписалась и Эрика, едва не поставив на бумагу огромную кляксу. Барристер заверил оба документа, посыпал песком, долго дул, а затем один отдал Тревору, а второй аккуратно свернул и сложил в кофр для свитков.

— Ну вот, теперь можно приступить ко второй части, — произнёс он торжественно и спрятал очки в карман. — По закону Тавирры от лица Его Величества короля Раймунда, как законный барристер королевского дома, вопрошаю, согласна ли ты Эрика Нье'Лири стать женой…

Его слова долетали откуда-то издалека, и Эрика просто ответила «да» не вникая в их смысл, потому что надо было отвечать. И в ответ услышала такое же безразличное «да» милорда Адемара.

Дядя Тревор опустил на лицо Эрике вуаль и подал руку. Сегодня он играл роль её отца, а Бригитта роль матери, и от понимания этого снова захотелось плакать. Дочери Бригитты подхватили шлейф её платья, и процессия двинулась прочь из замка вдоль цепочки огней вверх по холму. Там на вершине среди гранитных столбов, покрытых бархатом мха и ржавой россыпью лишайника, находилось святилище — средоточие силы идущей от самой земли. Именно там следовало проводить подобный обряд, а не в замковом храме, где проходило большинство помолвок и свадеб. Ведь этот обряд свяжет два народа, две страны, а не просто двух человек.

Среди камней горел костёр и был очерчен большой круг. Рядом с огнём сидела старая Фло. Ради сегодняшней церемонии она даже сменила свой наряд сумасшедшей на вполне приличное платье. Над костром висел котёл, и она помешивала в нём какое-то варево. Бросала туда травы и, чуть покачиваясь, шептала молитвы:

— Великий Небесный Охотник, Лесной Хозяин, Король Запределья, Бог плодородия во многих ликах и под многими именами, Хранитель Мирового Древа и держатель Копья — Оси мироздания. Тот, чьи рога воплощают ветви древа, а каждый их отросток — начало новой жизни, благослови этот союз, ибо ради благого дела…

Она ходила вокруг котла, помешивая то, что там варилось, и голос её звучал завораживающе.

— Триединая мать, та, которая Создает и Поддерживает Все Живое, Источник Чистой Безусловной Любви, Источник Милосердия и Сострадания… Та, чьё покрывало это земля, а волосы — лес… благослови этот союз…

Она разлила варево по кубкам, отдала подержать девочке и повернулась к процессии, остановившейся на самом краю обрядового круга. Кивнула Тревору и он подвёл Эрику, стал с одной стороны, а с другой стороны встал Викфорд.

Всё было как во сне. В огонь положили можжевельник и травы, и ароматный дым потянулся вниз, обвивая подол платья Эрики. Дочери Бригитты ходили по кругу, бросая на жениха и невесту горсти зерна, а к ногам ягоды рябины и бузины. А Фло начала петь старинную песню и положила между Эрикой и Викфордом ветви омелы.

Тревор отошёл, и велел остальным тоже отойти за пределы круга, дальше в темноту.

Но Эрика не видела ничего, кроме этих чёрных глаз напротив. Лицо Викфорда было серьёзным и в свете костра казалось ей почти зловещим. И Эрика представляла с ужасом, что будет дальше.

Ей уже приходилось целоваться. В ночь на шестнадцатилетие её первый поцелуй был в саду с сыном найта Анабальда, который был в неё влюблён. Тогда всё поначалу казалось так волнительно, и она думала, что это будет какое-то необыкновенное наслаждение, о котором шёпотом рассказывали ей служанки, но ничего подобного Эрика не испытала. Губы влюблённого юноши были мокрыми и пахли жареным луком, потому что он только что вышел из-за стола, и ничего необыкновенного в этом не было. Даже наоборот. Юноша был робок и, кажется, для него это тоже был первый поцелуй, он тыкался ей в губы, как щенок в ладонь в поисках молока, и в итоге Эрика увернулась от поцелуя и убежала.