Вересковый мёд - Зелинская Ляна - Страница 6

Все эти приготовления и хлопоты были Эрике ненавистны, и она брала колчан и лук, уходила спозаранку в лес, хотя тётя и просила её быть осторожнее.

— Не бойся, зайцы с лисицами меня не обесчестят, — Эрика лишь криво усмехнулась на очередные просьбы тёти.

— Зайцы-то зайцами, да полно в лесах беженцев и всякого лихого люда, — ответила Бригитта, но видя, что племянница сама не своя, настаивать не стала.

И Эрика всё это время пропадала в окрестных лесах, и никогда ещё она не приносила в замок так много дичи, как в этот последний месяц лета, словно каждая из выпущенных ею стрел предназначалась на самом деле её врагам.

Постепенно ярость улеглась, перегорела и остыла, превратившись в холодную сталь ненависти. Слова дяди о том, что она, как будущая королева, должна думать о своём народе, если не примиряли её с существующим положением дел, то хотя бы заставляли воспринимать всё просто, как жертву и долг. И сидя где-нибудь в лесу, на опушке, на нагретых солнцем камнях, когда вокруг сквозь узорную зелень листьев лилось золото лучей, она почти готова была к тому, чтобы безропотно принять свою участь. Но видимо снова вмешалась Богиня Танаис, и неизвестно каким из своих лиц она повернулась к Эрике на этот раз.

— … а я бы не рискнул целовать невесту короля, хоть и с разрешения. Даже будучи королевским агатом. Да ну его! А ну как потом Раймунд оттяпает тебе башку за то, что прикасался к его красавице?

— А кто сказал-то, что она красавица-то? Может она страшная, как болотная жаба?

Эрика встрепенулась, услышав мужские голоса. Соскользнула с камня вниз, прокралась тихо, как ящерица, между замшелых валунов и осторожно выглянула из-за ствола поваленного дерева. По ложбине вдоль русла ручья, в котором на исходе лета совсем уже спала вода, ехал тавиррский отряд. Человек пятнадцать. Тропа изгибалась, петляя меж валунов и скрывая часть всадников за густыми кустами, так что сосчитать всех Эрика не успела. Она вглядывалась жадно в их лошадей, варёную кожу курток, усеянную шипами, хорошие сёдла и мечи, и чувствовала, как ярость, которую она упорно загоняла в силки рассудка целый месяц, снова разворачивает крылья, рвёт все путы благоразумия, заставляя трепетать ноздри и сердце стучать, как сумасшедшее. И хотя отряд не вёз с собой никаких штандартов, и при них не было знаков отличий, Эрика без труда узнала плавный южный говор.

— А ну коли она страшная, то тогда тебе Вик, вообще повезло! — всадники расхохотались. — Есть шанс, что она из жабы превратится в красавицу от твоего поцелуя! И тогда король отсыплет тебе от своих щедрот!

— А я бы не стал целовать жабу даже за золото. Слышал я, что все они тут, как одна — ведьмы, и ну как сам ты обернёшься жабой? — раздался чей-то голос и снова послышался смех.

— Не-не, Бирн, ты что! Командор не станет целовать эту девицу, если она страшная! После леди Мелисандры, целовать какую-то балеритскую замухрышку? От неё же поди навозом воняет за полквадра! Вик такого не потерпит. Это выше его достоинства, его же потом в Кальвилле за такое засмеют, а Вик? — подначивал командора кто-то из отряда.

— Да заткнулись бы вы, — лениво отмахнулась тот, над кем все подтрунивали, — всю дорогу не уймётесь я вижу. Завидуете, что не вам принцессу целовать?

— Эй, командор, а ежели принцесса эта страшная, как жаба, спорим, ты её не поцелуешь?

— Чего же не поцеловать, раз она невеста самого короля! Уж с такой белой костью, как у командора, только и пристало целовать принцесс…

— Неа, не поцелует!

— На что спорим, Корин? — тот, кого звали командором, попридержал лошадь, оборачиваясь к особо рьяному спорщику. — Пятьдесят золотых?

— Ну, кто же так спорит! — вмешался кто-то ещё. — С Виком спорить — себя не уважать, он же тебя обдерёт как липку! Тут надо сразу обговорить условия, это смотря какой поцелуй, а так-то он тюкнет её в губы и прощай твои золотые!

— Не-не, что ещё за «тюкнет в губы»? Надо по-настоящему, долго и с языком, да так, чтобы она сомлела вся, ну и за грудь её потискать, раз уж такой случай представился, когда ты ещё полапаешь за грудь будущую королеву? А мы поглядим. Это тебе не мечом махать, тут настоящая отвага нужна.

По отряду прокатилась волна смеха, и всадники начали делать ставки на то, что этот самый командор на такое не отважится.

Но командор отважился.

— Думаешь, смелости не наберусь? — усмехнулся он, придерживая коня.

Эрика лежала, сминая пальцами в мох, и понимая — они говорят о ней. И что это тот самый отряд, который должен будет забрать её в Кальвиль. Они были совсем близко, и ветви рядом с ней качались от прикосновения к их плечам. Она впилась взглядом в того, кого все называли командором, и ярость вперемешку с ненавистью прокатилась в её душе, как верховой пожар по сосновому лесу.

По командору сразу было видно, что он главный, и что все они его уважают, и хоть и подшучивают над ним, но лишь потому, что он им сам это позволяет. А он восседал на коне, как на троне. Ехал хозяином земли, глядя прямо перед собой и высоко держа голову. Из своего укрытия Эрика видела его профиль — гордый, совершенный, такой, что чеканить только на монетах. И он почему-то вдруг показался ей знакомым.

Их предводитель был небрит, видно, что в дороге уже не первый день, тёмные волосы лежали спутанными кольцами. Эрика рассмотрела и брови, такие же тёмные, почти чёрные. И глаза…

Он потянул повод, чуть обернулся, чтобы ответить кому-то и Эрика увидела, что глаза у него, чёрные, как угли на фоне светлой кожи, даром, что он южанин. И её взгляд невольно упал на его губы, потому что они только что говорили о поцелуях. Красивый изгиб, снисходительная усмешка, и впрямь «белая кость»! Видно, что принадлежит он к тавиррской знати…

А потом она увидела герб на его плече — белый волк и серебристый круг луны на фоне гор. Герб Дома Адемаров. И все её попытки совладать со своей яростью в мгновенье разлетелись на куски.

Перед глазами мелькнули картины прошлого: горящие дома, люди, бегущие по улицам, и они — тавиррские всадники, у одного из которых был такой же волк на штандарте. И факелы в их руках.

Вот почему это лицо показалось ей знакомым. Нет, там был не этот «Вик», но, наверное, тот кто поджигал их дома, был его братом или дядей — сходство оказалось уж слишком заметным.

Всадники ехали и перебрасывались между собой шуточки о том, как этот Вик будет целовать, и тискать её на обряде, на потеху своим друзьям. А потом они всё-таки поставили на то, что он не сможет этого сделать, а командор поклялся, что девчонка не забудет этот поцелуй до конца своих дней. Они ударили по рукам, а некто по имени Хилет Тейн, в шапке с кисточкой, похожей на судейскую, скрепил их спор и сложил в кошелёк золотые.

Пальцы утонули в подушке мха, сгребая его в горсти, и от той ненависти, что накрыла Эрику с головой, казалось, звенит даже воздух в лесу. В этот момент время будто замедлилось, тело налилось холодной сталью и Эрика решилась.

Он получит своё, этот заносчивый тавррский пёс! Получит от неё стальной поцелуй! И это он не забудет его до конца своих дней, который наступит прямо сейчас!

Она пробралась на другую сторону, чуть опередив всадников, неторопливо огибающих выступ скалы. Выбрала удобную позицию, спрятавшись среди папоротников, сняла колчан и положила рядом.

Жизнь за жизнь! Пусть Дом Адемаров поплатится за то, что они сделали с её матерью и отцом. Не будет этот заносчивый подонок её целовать! И пусть ей потом хоть голову отрубят.

Эрика вытащила стрелу с красным оперением. Одну такую она всегда носила с собой. Чёрное древко, сапфировая сталь, испещрённая тонкая вязью балеритских рун. Пять таких стрел ей дал отец, уезжая в свой последний поход. Стрел, способных убивать тех, в ком есть Дар.

В тот вечер он рассказал ей о том, что успехи тавиррцев в завоеваниях не были бы такими оглушительными, если бы им не помогали падшие Дома — айяаррские прайды, перешедшие на службу к королю Раймунду. И Дом Адемаров был одним из них.