Чёрная жемчужина Аира (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 72

— Да вообще-то нет. Он и пьёт-то только по большим праздникам, а уж с этой отравой я его и вовсе не видал. Какой же дурак будет пить бурундангу сам? Может, это для ньров?

— Наш лучший ром? Для ньоров? — скептически усмехнулся Эдгар, беря бутылку.

Шарль достал вторую, откупорил и понюхал. Потом чуть хлебнул и сразу выплюнул.

— Ишь ты! И тут то же святое! В эти бутылки твой отец разливал тот ром, что настаивал в бочках из-под шерри. Откуда они у Томми? Они все заперты в бочарне, — воскликнул он, глядя на Эдгара. — И зачем ему лить в отличный ром эту бурду?

Эдгар посмотрел на Шарля с прищуром и произнёс задумчиво:

— Когда отца нашли, рядом с ним были вот такие же бутылки? Пустые?

— Ну да, эти. Он только этот ром и пил… Погоди… Ты думаешь… что Томми…

У Шарля меж бровями залегла глубокая складка.

— Давай-ка всё тут перевернём, — ответил Эдгар, закатывая рукава.

Они и в самом деле перевернули всё. Отодвинули даже массивный комод, сделанный из дуба, и такой тяжелый, что, казалось, он пустил корни прямо в пол. Там, под ним, в полу, Эдгар и увидел две доски, которые явно не так давно снимали с гвоздей. Он продавил их ногой, и они поддались легко. Достал нож, встал на колено и поддел одну из них лезвием. Под досками оказался тайник.

— Покладистый парень, говоришь? — произнёс Эдгар, вставая с колен и оборачиваясь к дяде.

В руках он держал коробку из-под сигар и лапу какого-то зверя. С виду можно было подумать, что это лапа леопарда, только когти были длиннее и один из них явно выступал вперёд. И шерсть отличалась — жёлтая с красно-бурыми пятнами.

— Вот тебе и розовые панталоны. А заодно и ответ на вопрос, что за зверя держит старый пират у себя на плантации, — добавил Эдгар, бросая лапу на стол.

— Это что ещё за исчадье ада? Леопард? — спросил Шарль, беря в руки лапу и разглядывая её внимательно. — Отродясь таких не видел!

— Нет, это не леопард. Это — роундалский лев, — усмехнулся Эдгар. — А лапа, судя по отличной выделке, оторвана от какого-то чучела. Видишь, шкура натянута на бамбуковый стержень и внутри она набита кокосовым волосом. И видишь, на лапе остался ил? Это от того, что кто-то вминал эту лапу в грязь.

Сомнений нет, именно эта лапа оставила следы на берегу у пирса. Теперь понятно, почему Томми сказал, что нашёл Огюста, когда повёл ньоров на плантацию, а не когда приплыл от своей пассии на лодке. Теперь всё сходилось: он приплыл, нашёл Огюста Дюрана сидящим у пирса, и если в этих бутылках было то, что учуял дядя Шарль, значит, отец был не просто пьян, он был совершенно невменяем. И Томми Баренс сам же его и утопил. А затем сбегал за этой лапой, оставил следы, спокойно вернулся и как ни в чём не бывало разбудил ньоров и повёл их на плантацию.

Последние месяцы отец пил беспробудно, кричал по ночам и бродил по болотам в поисках ягуара — никто бы и не удивился, что он, наконец, его нашёл. Или что ягуар сам к нему явился.

— А в коробке что? — Шарль открыл её и присвистнул.

В коробке лежали деньги. Явно больше той суммы, которую управляющий мог заработать даже за три года на этой плантации.

— Твою же мать! Так выходит, это всё Томми? — Шарль нервно провёл пятернёй по волосам.

— Выходит, что так, — негромко ответил Эдгар, трогая пальцем коготь и вспоминая рисунок, который ему показывал Бенье.

— Убью сучёнка! — рыкнул Шарль, и лицо его пошло красными пятнами. — Удушу гадёныша и брошу в болото!

— Погоди! — Эдгар положил лапу на стол. — А как ты понял, что в бутылке? У «чёрной пыли» ведь нет ни вкуса, ни запаха? И у бурунданги тоже…

— Хех, знал бы ты, сколько я за Гаспаром этой отравы повыливал! — зло воскликнул Шарль. — Научился на вкус отличать, в какой ром он эту бурду подмешивал. А нюх у меня, как у спаниэля, так что, если чуешь, что вроде как мокрым медяком пахнет, так вот это оно и есть. И на вкус, как медяк. Шлюхи на Эспаланда Руж зовут это пойло «Сладкий сон». И ежели подмешать такое гостю, то делай с ним, что хочешь, или наоборот, не делай — ничегошеньки он потом не вспомнит. И уж я насобачился отличать это пойло от хорошего рома, чтобы девки меня не дурили, а деньги свои отрабатывали по-честному.

— У кого ключи от бочарни? — спросил Эдгар, беря со стола лапу и бутылки.

— У Эветт.

— Идём. Надо проверить кое-что.

В бочарне, в отдельном помещении, хранился ром, разлитый в бочки из-под шерри, те самые, что Огюст привёз из Реюньона. Здесь же, на деревянном стеллаже, на полках, лежали бутылки с уже разлитым напитком. Сам Шарль и его сыновья сюда не заглядывали, брали тот ром, что стоял в пристройке у кухни, а этот зрел для особых случаев. Но отец Эдгара — Огюст, пил только его. Даже особые бутылки привёз, пузатые, тёмного стекла.

Эдгар откупорил ту, что лежала сверху и дал попробовать Шарлю. Потом ещё одну. И ещё. Сомнений не осталось. В каждой из них было то же, что они нашли в шкафу у Томми Барренса, только послабее. А вот те бутылки, что лежали внизу, оказались нормальными.

— Значит, он понемногу подливал сюда эту отраву из тех бутылок, что у него стояли в шкафу, — произнёс Эдгар, когда они закончили, — так, чтобы на вкус было вообще не определить. А отец брал вот эти, которые сверху, ну или Лунэт посылал за ними.

Он вылил содержимое одной из бутылок на пол и спросил, глядя на Шарля:

— Ну и как ты думаешь, зачем Томми Барренс это сделал? Вернее, по чьему поручению он это сделал? Не просто же так ему пришло в голову убить моего отца? Кто-то явно ему заплатил. А раз он сохранил эту лапу и не выбросил, видимо, собирался воспользоваться ей ещё раз…

— Ты ещё спрашиваешь, кто заплатил? — рыкнул Шарль. — Да к гадалке не ходи, этот сучёнок продался старому пирату! Я сейчас его поймаю и подвешу на болоте. Пусть гаторы ему наперёд яйца оттяпают, а потом уже и всё остальное. Но сначала он нам всё расскажет. Где Грег? И где чёртов Марсель шляется? С вечера его ищу! Пора задать сучёнку Томми хорошую трёпку!

Шарль отшвырнул пустую бутылку носком сапога и широкими шагами вышел из бочарни.

— Я, пожалуй, даже возражать не буду, — Эдгар перевернул оставшиеся бутылки, и их содержимое полилось на пол.

Он вспомнил, как угощал этим ромом Рене Обьера, и как впервые к нему явилась Та-что-приходит-по-ночам, и было это как раз после того, как он впервые попробовал этот ром, приехав на плантацию.

Так, может, всё дело в этом? Может, в этих бутылках была не только буранданга и «чёрная пыль»? Самое время это выяснить.

Он вспомнил Марию Лафайетт, кладбище и чёрного петуха, и быстрым шагом направился за Шарлем, слыша, как тот честит кого-то на чём свет стоит.

Он увидел Грегуара и Шарля, который стал красным от ярости и орал на весь задний двор:

— Ты посмотри-ка, вот же гадёныш! Убью сучёнка, когда вернётся! Если его не застрелит паршивый адвокатишко!

— Что случилось? — спросил Эдгар подходя.

— Марсель, гнида, уплыл в Альбервилль! К невесте! Мать его, к чёртовой бернаровой девке!

— К невесте? — удивился Эдгар.

— Ну да, этот дуралей решил на ней жениться! На Аннет Бернар! Как тебе такое? Видать, в драке ему совсем башку разбили!

Они направились на плантацию, и, честя собственного отпрыска на все лады, Шарль заливисто свистнул управляющему, соломенная шляпа которого маячила среди зарослей осоки у самого края поля.

Когда Томми подошёл, он даже не успел поприветствовать хозяев — Шарль, не задумываясь ни на мгновенье, ударил его кулаком пониже рёбер, да так сильно, что управляющий согнулся пополам и упал на колени, тут же получил ещё пару ударов сапогом. Грегуар заломил ему руки за спину и потащил его на задний двор, туда, где в землю был вкопан столб, у которого обычно пороли провинившихся ньоров.

— Привяжи гадёныша, да покрепче, — Шарль швырнул сыну верёвку и наподдал пленнику ещё тумаков.

Томми скулил и просил пощадить, но никто не обращал внимания на его мольбы. Только допросить управляющего как следует Эдгар не успел — прибежала запыхавшаяся служанка матери и позвала его в дом.