Удел безруких (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич - Страница 20

Сенатор, имеющий знакомых в Госдепартаменте, прищурил веки, окончательно уподобившись черепахе. В стакане Збигнева звякнули кубики льда.

— Он должен как-то начать первым, — сказал черепахоподобный сенатор. — Иначе у нас очень плохая пресса. Маккартни еще этот, со своими синглами…

Референт перевел взгляд с одного сенатора на второго:

— Сэр. Но разве мы своими руками уничтожим контакт с иной вселенной? Первый и единственный, подтвержденный физически?

— Эта вселенная угрожает существованию нашей, — сенатор Джон Маккейн третий, сын офицера флота и внук офицера флота, поглядел на референта исподлобья. — Ничего личного, парень. Я воевал со здешними, земными коммунистами во Вьетнаме, и однажды мой самолет самопроизвольно шарахнул ракетой по моему же товарищу. Я едва успел выпрыгнуть. А “Форрестол” горел еще двое суток…

Маккейн допил виски одним длинным глотком.

— Я не умник, рассуждающий о высоком. Я практикующий патриот. Я убивал за нашу страну, и меня убивали за нее. У меня в спине до сих пор полфунта шрапнели. Мне как-то не хочется, чтобы ты и твое поколение воевали еще и с инопланетными коммунистами, мало нам здешних! Смотри, серп и молот на бортах Миротворца отсюда видны без бинокля. Окажись там “звезды и полосы”, сам вопрос бы не возник.

— Но, сэр…

— У меня нет колебаний, парень. Их не должно быть и у тебя. Не думаю, что тебе понравится kolkhoz, еще ни один эмигрант из России его не похвалил.

— Да, сэр. Вы, безусловно, правы, сэр. Но все-таки жаль упущенных возможностей, сэр.

— Жизнь состоит из упущенных возможностей, — поляк вздохнул, налил еще стакан:

— Кажется, на сегодня хватит с нас важных дел.

Сенаторы переглянулись, и летавший с авианосцев хозяин яхты кивнул рулевому:

— Курс Лос-Анджелес. Приготовить вертолет на завтра к полудню.

Референт сложил папочку с золотым тиснением; черепахоподобный сенатор, кряхтя, воздвигся из удобного кресла и направился спать, поддерживаемый молодым человеком под левую руку.

Джон Маккейн и Збигнев Бжезинский чокнулись, выпили.

— Надо бы получше расспросить Риковера. Что он заметил, что он понял.

— Риковер, м-м-м… Тяжеловат в общении. Опять выслушивать, какой я идиот? Пошлю завтра к нему мальчишку.

— Мальчишка старому еврею на один зуб. С дражайшим Хайманом Джорджем я проходил восемь только сенатских слушаний, а подкомиссий без числа. Кто только не пытался его утопить! Что ему ваш референт, если с ним не справились мэтры и зубры!

Не справились мэтры и зубры, не спасли СССР — куда уж мне, свинорылому, в калашный ряд?

А чего, кстати, свинорылому? У меня корабль Туманного Флота, и не мелкий тральщик-эсминец, суперлинкор целый! У меня канал связи в будущее. Смелее надо быть. А то слова, слова, куча пространных речей и размышлизмов. Ты, часом, не интель? Конгресс какой-то, аргентинцы, американцы какие-то…

Взять все — да и поделить!

Ага, только ведь проходили уже. Делили-делили, пока от великой страны “совсем ничего не осталось”.

Кто предатель и вор в будущем, известно. Зачистить превентивно?

Ага, и выпавшие знамена охотно подберут сотни последователей. Это на амбразуру трудно найти добровольца, а под себя грести герои находятся моментально и повсеместно. Скромные герои, подвиг свой не афишируют. Их, как ту подводную лодку в океане, обнаружить куда сложнее, чем уничтожить. Но, допустим, зачистим и этих. И следующих. И следующих. И сле…

Не останется ли так от СССР еще меньше людей, чем в моем варианте истории?

Вот правильное слово.

Людей!

Поздно спасать СССР как державу. Эту вершину Квинт Лициний не взял, Вязовский даже в “режиме бога” не одолел. А я всего-то Туманный Флот, и то — в единственном лице. Щупальце из будущего, хронотентакль. И вот, говоря флотскими терминами, откачивать воду бесполезно. Пора следить, чтобы за места в шлюпках не дрались, а сами шлюпки не перевернулись на спуске. А то ведь мало кто поедет в США инженером, Гугл изобретать. Я такого одного только и знаю. Куда больше народу ломанется в нацики-бандеровцы, вчерашнему соседу глотку резать.

Кстати, о соседях.

Откуда взялись нацики, бритоголовые, тризубоносители, сепары, чичи? Они же всегда ходили между нами, и носили такие же лица, как у нас. Они получили точно такое же бесплатное образование, лучшее в мире, как и я получил. Они воспитывались в той же самой семье народов, они в школе за соседней партой сидели, и когда я дергал впереди сидящую девчонку за левую косичку, они точно так же дергали за правую.

Как же получилось, что здесь, под Грозным, в меня стрелял — там любимый мной офицер?

А как получается на здоровом зубе кариес. От несправедливости. В большом или в малом. Кого в институт не приняли по пятой графе. Может, не приняли по честным результатам экзаменов — но кто-то… Всегда находится этот сучий “кто-то”! Он и шепнул, что по пятой графе, мол, не прошел. Разнарядка, дескать, пришла.

Или проще, на свободное место сынка чьего-то взяли. При дележке дефицита обошли. В очереди на квартиру отодвинули. Колбасы из-под прилавка не продали. И так далее, и тому подобное.

А когда обиженный человек заявлял: “Смотрите, говно!” — ему возражали. Нет, в СССР говна не бывает. Это не гопота, это рабочая молодежь. Это не блатные, это наши аспиранты, будущее науки. Это не мажоры на папиных волгах, это новое поколение истинно советских людей, освобожденных от забот о пошлом вещизме. Вон какой лозунг красивый: “Народ и партия едины!”

Человек ворчал в нос: “различны только магазины!” — и слышал в ответ исполненные праведного негодования речи:

“Что ты понимаешь в государственном управлении! Тебе сводок не показывают, и докладов не приносят. А империалисты знаешь как на нас зубы точат!”

Человек думал: “Знаю. То-то вы им лес на продажу пароходами, нефтепроводы метровые, ни дня не простаивают. Недоедим, но вывезем. А как хлеб, то зерно в Канаде покупать приходится.”

Если бы кто человеку тогда разъяснил отличие твердых сортов пшеницы от мягких, показал бы истинную статистику импорта-экспорта… Но точная статистика в СССР секретная была, как и сведения о потерях в той же второй мировой. И потому человека просто пугали: ты что, против партии?

Тут любой вменяемый человек в спор уже не лез, отходил в сторонку.

А в сторонке уже стоял на низком старте этот сучий “кто-то” и говорил тихонько: а я знаю! Во всем виноваты они. Жиды, москали, хохлы, бульбаши, лабусы, чурки, таксисты, интеллигенция гнилая, правительство, КПСС и Андропов лично. Вон, аж сам великий Гумилев говорил: “Я не интеллигент, у меня профессия есть.” А ты чего, и Гумилева не читал? Ну ты темный, шо совесть завмага! Короче, айда с нами. Скинем верхушку — заживем!

И джентльмен в безукоризенном синем шерстяном костюме, доктор философии и политологии Збигнев Бжезинский, советник президента Картера по безопасности, переставлял на свою сторону очередную перекрасившуюся пешку.

А потом, в точном соответствии с физикой, число обиженок превысило критическую массу и началась цепная реакция. И пошли по земле советской лучшие в мире танки — только уже не советские. Уже суверенные казахстанские, армянские, азербайджанские, приднестровские, таджикские, украинские. И кровь придурков потекла реками; зато кровь невиновных — океанами. И сережки сорвал с сестры — так беззлобно, так налегке! — тот, кто землю со мною рыл и окапывался в Рухе!

И вот, живу я долго или коротко, а все не могу понять. Ладно там книжки-писатели, автору все же необходим драма. Кровавая драма, чтобы сопереживание вызвать.

Но те-то, настоящие, зубры и мэтры, наверху, в ЦК — почему? У них в руках имелось все — абсолютно все. Лучшие в мире ученые, это без дураков. Найти аналитика толкового совсем не проблема. Лучшая разведка всех времен и народов — снабдить аналитика данными не проблема тоже. Экономика: пусть захлебывающаяся и кривая, но все же вторая в мире. Армия, без натяжек и оговорок в мире первая. Громадный мобилизационный ресурс. Внутренние войска. Милиция. Вертикаль власти от ЦК до последнего райкома.