Королева Златого Леса (СИ) - Либрем Альма - Страница 45

Только теперь наконец-то Фирхан действительно понял, к чему именно подбирался ключ. Он посмотрел на остроухую уже без того презрения и ненависти, что прежде, и послушно кивнул, словно больше не мог перечить Роларэну. Впрочем, он и прежде был слишком слаб — слишком даже для того, чтобы сказать одно короткое "нет". А теперь — и того боле. Зачем сопротивляться и искать себе оправдания?

Вечный мог убить их всех. Он не стремился к добру, и всё светлое в нём, наверное, Фирхан придумал себе сам. Жил, как не живут другие — вечно и страшно. И теперь, когда у бессмертия эльфа наконец-то появилась определённая цель, никто, и особенно их школа, не имел права вставать у него на пути.

— Уходите, — промолвил он, — и никогда не возвращайтесь обратно. Я выпускаю вас из Академии не для того, чтобы пустить вновь.

Роларэн кивнул. Он жестом приказал Шэрре следовать за ним — и девушка плавными, быстрыми шагами направилась за мужчиной. Ученики замерли — они словно доселе были очарованы эльфийкой. Никогда не видевшие прежде настоящих остроухих, да и давно позабывшие о женской красоте, они смотрели на девушку, будто бы на невиданную предстаивтельницу тёмных сил, такую грациозную, такую… С каждым шагом от неё в их глазах в стороны разлеталась тьма. Ничто не было реальностью, виденье их — тем более, но имело ли это значение в глазах всех этих людей? В конце концов, быть просто человеком — совсем не то, что оставаться до последнего эльфом. Быть человеком проще. И даже не потому, что у эльфа сила, вечность, королева… Хватает и одного только Златого Леса, чтобы душа оказалась другой. Хотя бы у Шэрры, по крайней мере. Даже если своего Златого Древа у неё и нет.

Никто не заступил им дорогу. Миро стоял, опустив меч, бросал быстрые взгляды на Фирхана, дожидаясь приказа выстрелить в спину, но тот так ничего и не сказал. Его жесты можно было расценить исключительно как сдерживающие, призванные успокоить, заставить застыть на месте, а не нападать с разбегу, не бросаться в омут с головой — в спасительный омут убийства. До чего же просто было нарушить учительский завет! И почему они всё ещё не решились этого сделать? Почему просто стояли и смотрели, пока уходил тот, кого они знали, как Мастера?

— Значит, — промолвил кто-то из толпы. — Это было правдой? Только эльф может поймать эльфа в лесу?

— Кто верит, тот проигрывает, — отозвался Роларэн, склонив голову набок. — Только Вечный может поймать Вечного в лесу.

Теперь это звучало иначе. Эльфы Златого Леса и Вечные — это разные существа. У первых ещё осталось время, чтобы наглотаться прогнившего от Туманов воздуха. Для Вечных всё закончилось куда раньше, в зыбком маленьком мирке, окружённом кольцом грехов и громадных Златых Деревьев, теряющих с каждым годом лист за листом.

Шэрра содрогнулась. Какая же ложь! Она ни на минуту не была вечной — но сумела тогда схватить его за руку. Прорвалась сквозь настил его иллюзии, пусть только на миг, коснулась настоящей руки, а не покрытой шрамами тени.

Но она всё ещё не могла назвать Мастера нереальным. Будь Роларэн человеком — он оказался бы именно таким. Изжитым, избитым этим существованием, покрытым шрамами и цельным в своей бесконечной сломленности. Он не знал бы полутонов и сражался с эльфами до победного конца. Да, родись Рэн человеком, тело бы его покрывали эти бесконечные шрамы.

Губы всё ещё горели от того самого дикого поцелуя. Она прекрасно знала — Рэн её не любит и любить не может. В нём слишком много чувств к своему прошлому, чтобы уделить настоящему хотя бы миг. И она, наверное, испытывала к нему больше долга и благодарности, чем любви. Она восторгалась образом; реальный Роларэн был в разы страшнее и прекраснее одновременно. Она жила все эти годы мыслью, что он умер за неё — а он выжил. Выжил и нашёл. И Шэрре не хотелось спрашивать, что будет дальше. Бесцельное существование вне Златого Леса сменилось Академией, Академия могла смениться смертью, и она не хотела даже предполагать, ч то именно случится дальше. Это не её дело — не её загадка, смотреть в будущее и с точностью выдавать рецепт выживания. Она только марионетка в чужих излишне умелых руках, вот и всё.

Девушка не смогла сдержать дрожь, когда кто-то рывком преградил им дорогу. Она узнала того самого третьекурсника, единственного из чужих, кто бросился тогда на беззащитного худосочного Рэ. Он бил больнее всего; да, Шэрра пряталась за иллюзией, а все они наносили удары по тому, чего нет, но у этого парня получалось пробить аж до самой кости. Вот его результат — её рассечённая бровь. Шрамы затянутся, одарённые магией эльфы не тратят время на излечение — оно само всё исправляется, — но всё равно в нём было столько дикости и ненависти… Он догадался. Шэрра знала ещё вчера, когда сжимала зубы под градом ударов, старалась удержать иллюзию на месте, что он был единственным, кто подозревал в Рэ настоящего эльфа, а не просто любимчика Мастера. И за оскорбительными ударами в спину он искал острые уши, а не чужую слабость.

Роларэн не остановился. Он не воспользовался собственной палицей даже — это было бы слишком жестоко и рискованно для какого-то жалкого человечишки, для наказания того, кто, возможно, и примерно не осознавал, что имено делает. Он только вскинул руку, и вспышка серебра отбросила парня к стене.

Он сполз по острым камням, тихо прохрипев что-то зло себе под нос, и только тогда вскинул голову и посмотрел злобно на самого Роларэна.

— Не думай, Вечный, — прошипел он, — что всё закончится так просто. Мы придём. Эльфу не спрятаться на человеческой территории.

Наверное, Роларэн мог сказать, что эльфу — даже двоим, — уже удалось прятаться. Одному — больше двух лет, второму — полгода. Но он не проронил ни слова. Он даже не добил его. Просто прошёл мимо, даже не повернувшись в сторону несчастного, и Шэрре оставалось только следовать за ним.

Они все высыпали толпою во двор Академии. Провожали эльфа и эльфийку такими взглядами, словно уже готовились броситься в погоню. Вновь выбежал на улицу со своим мечом Миро, опять возглавил процессию, но все они до сих пор не решились нарушить завет Фирхана.

Шэрра знала — нарушат. И понимала — никто из ослушавшихся не выживет. Ей бы самой… Но это уже не имело значения. Если Роларэн нашёл своему существованию смысл, может быть, поделится и с нею способом не просто тянуть дни бессмертия эльфов в одиночестве.

Год 120 правления Каены Первой

Академия осталась за спиной. Роларэн шагал по лесу уверенным, быстрым шагом — пока наконец-то не стало смеркаться, а громадный замок не растворился в надвигающейся вьюге. В Златом Лесу таких не бывало; с того мига, как пришли Туманы, а вместе с ними и Твари, ни солнце не светило по-человечески, ни тепла не было, ни холода, что мог бы воистину захватить прекрасные золотящиеся листья в свои сезонные сонные оковы.

Когда вьюга наконец-то добралась к ним, Рэн вдруг вспомнил о холоде, о боли и об усталости. Вокруг лежали снега — он повернулся к Шэрре, молча следовавшей за ним, и только теперь заметил, что на ней — великоватая мужская одежда, и та совсем лёгкая, да и он не сподобился ни на что большее, чем обыкновенная тонкая рубаха да брюки. Сапоги — да, тёплые, а вот на девушку её пара явно была велика. В иллюзии всё держалось отлично, а теперь, когда та рассыпалась клочками, стало намного труднее и передвигаться, и даже дышать. И без привычного расхода магии стало как-то тесно в девичьем теле.

Роларэн отшвырнул палицу в снег — та так и застыла на серебристой поверхности, не проваливаясь внутрь, — и сгрёб в руку немного, словно ледяные кристаллы могли немного ослабить невообразимую боль. Оттирал кровь и, вероятно, впитавшийся в ладонь яд, отчаянно, раздражённо, всё так же не проронив ни слова.

— Это не твоя, — медленно протянула Шэрра. — А почему? Ведь каждый эльф может сотворить свою палицу — и должен умереть, прикоснувшись к чужой. Равно как и любой человек, всё, имеющее сознание. Яд смертелен.