Демон против люфтваффе (СИ) - Минский Анатолий - Страница 9

Мордобой чем хорош — координации движений учит. Особенно, когда много на одного, как часто на зоне бывает. Здесь упражнения позволили окончательно приспособиться к новому мелкому телу.

В преисподней каждый удар по врагу отдаётся болью в собственном теле. За девятнадцать веков боль стала частью меня, привычным ощущением. Но привычность не влечёт безразличие. Когда раскалённый гвоздь вновь втыкается в загноившуюся рану, мучение ничуть не меньше. Заслужил? Заслужил! Терпи…

Здесь — легче. Неведомая ипостась Создателя, диктующая законы игры, избавила меня от пыток в Бобруйске. И тем самым ввела в соблазн. Подольше пожить бы, милуясь с Лизой, не страдая ежеминутно, вдыхая запах трав и, чёрт с ним, авиационного бензина… Нельзя поддаваться соблазну! Мне ли не знать. Поэтому — скорее на врага, который пока не нарисовался на горизонте.

А до этого нужно победить в другой борьбе, не столь кровавой, как с Гитлером, но не менее сложной.

— Товарищ майор, разрешите обратиться. У меня в этом году ни единого взлёта. Навыки теряю.

Грузный седой ветеран Гражданской войны бросил бычок на зелёную траву аэродрома. В его взгляде мелькнула сместь печали и раздражения.

— Навыки, лейтенант? Над твоей единственной посадкой вся бригада ржала.

— Да как же иначе? Не летаю вообще, товарищ майор.

— Иначе — просто. Заполняй лётную книжку, подмахну. Аэродромные топливо спишут. Считай, налетал свои двадцать годовых. Безаварийно, мать твою. Зато жив останешься.

Я включил дурака.

— Разрешите отказаться от приписок и очковтирательства, товарищ майор. Если завтра война, если завтра в поход, а я летать не умею? Как в глаза товарищу Сталину посмотреть, если он меня спросит?

— Нужен ты ему, Мудаков… — начал было комэск, но вовремя спохватился. Слова про приписки и очковтирательство находятся рядом с широким понятием «вредительство», отлично сочетающимся с географическими координатами Колымы. — Ну, пеняй на себя. Если аварию устроишь, разбивайся уж насмерть. Приказываю — на следующей неделе пройти проверку знаний по матчасти, пилотированию и штурманскому делу. Сдашь, допущу к полётам. Или вообще вышвырну из авиации, понял?

— Так точно! Спасибо, товарищ майор!

Тело привычно козырнуло. Уж к этому оно хорошо приучено. Строевая подготовка — не полёты на истребителе, здесь головой думать нужно. А когда мозги свободны от шагистики, можно загрузить их приготовлениями к зачёту.

«Иван Прокофьич, помогай. Чем прямой и обратный боевой разворот отличается от других фигур высшего пилотажа? Почему нельзя превышать максимально разрешённую скорость пикирования? Почему мотор останавливается при отрицательной перегрузке? Как устроен синхронизатор пулемёта?»

Выдоив из памяти пассажира впечатления о немногих попытках взлёта на И-15, решил не давать ему управление. То, что он умел, я впитал. Знаю раз в десять больше. Телом владею. Жаль, в полку нет двухместных машин, только У-2. Но Бутаков — комсорг, идеологический светоч, вроде как позорно ему туда пересаживаться.

В день проверки теоретических знаний отдельно взятого и особо одарённого лётчика, проявившего неумеренную и несвоевременную инициативу, майор Подгорцев созвал целую комиссию. Вопросы на матчасть и теорию полётов начались традиционно: когда стряслась Парижская Коммуна, в честь какой такой радости товарищ Сталин написал про «Головокружение от успехов», почему загнивающему империализму суждено пасть под ударами мирового пролетариата и т. д. Ах да, спросили об элеронах и проверке уровня масла, но это уже под конец и не акцентируя внимания.

Я вывалился из ленинской комнаты, избавившись от пронизывающих взглядов с портретов Сталина и Ленина, а также вполне живых взоров членов комиссии. Пятая точка нашла место на скамейке у стенки штаба, военлёты эскадрильи окружили с традиционным «ну как?», бронхи заполнил привычный табачный дым.

Внутри начался допрос.

«Не пойму, ты правда бес или германский шпион?»

«Ну — ну, развивай мысль».

«Только германские шпионы могут выучить матчасть И-15».

«И советские военлёты, не желающие разбиться на истребителе. Даже Стёпа рядом с тобой — ходячая энциклопедия».

«Значит — бес. Дьявол, чёрт, демон…»

«Вроде того. У нас в табеле о рангах другие названия. Примерно соответствую сержанту госбезопасности или лейтенанту РККА. Пусть для простоты будет демон».

«Честно?»

«Вот те крест! Смеюсь. Хотя могу надеть распятие и облиться святой водой. Без проблем».

«Почему? Попы — они всем враги. Нам, марксистам, потому что религия — опиум для народа. И вам, адской нечисти».

«Ванятка, ты в этом разбираешься ещё хуже, чем в авиации. Религия, как бы ни расходились во мнениях церковники в описании загробного мира, говорит — не убий, не укради, не прелюбодействуй. Если бы крестик носил, это — символ, что ты хоть раз в жизни задумался о заповедях. И меня бы закинуло к другой душе».

«Надоело…»

«Да на здоровье! Сейчас отправлю тебя в преисподнюю и сам здесь дела дорешаю».

«А что… там?»

«Сначала получаешь кусочек Божьей Благодати. Это словами не описать, хоть и попробую. Невыразимый, удивительно возвышенный восторг, в нём все светлые радости мира, чище и сильнее его не придумать. Но только на секунду, чтобы запомнить, чего лишён. Вместо Благодати получаешь страдания, пока не осознаешь и не искупишь грехи. Наконец, тебя забирают белые».

«Ангелы?»

«Вроде того. Дальше не знаю. Пути Господни неисповедимы».

«Страданий я пока не хочу. Лучше уж здесь, пусть зрителем. Ладно?»

«Подавись. Наберёшься терпения, я выполню миссию и свалю».

«Старый буду!»

«Не трынди. Видел, как я мигом сифилис залечил? Алкогольную зависимость убрал, курим три папиросы в день, а не две пачки. Так что спасибо скажешь, герой — военлёт. Лиза проверилась, слава Создателю, не успел её ничем наградить, кобелина. Не заработал себе лишние годы там, где неуютно».

«Помолчал бы, моралист рогатый. Сам говорил — мои грехи на сто пятьдесят или двести лет тянут, тебя на тысячи упекли».

Эту дурость он произнёс под фуражкой, когда я протопал полдороги домой. Аккурат плотные кусты сирени на обочине. Влез в них, словно по нужде, и р — раз себе по морде. Мне больно не меньше, но сам готов был, а комсомолец — нет.

«Ой, блин!..»

«Продолжить? Мне тоже хреново, но привычно».

Лупанул по второй щеке. Иисус велел вторую подставлять.

«Не надо!»

«А ты думай, что говоришь. В смысле — думаешь вслух. Ну, понятно».

Он въехал и заткнулся. Есть и более жёсткие методы, когда в роли хозяина положения вертухай с мафусаиловой выслугой лет. Но Ванятка — свой. С него достаточно. И так обижен судьбой, а также собственной нерадивостью.

В каждой эскадрилье может найтись подобный Бутакову пешеходный лётчик, которого начальство прикрывает до последнего, отыскивая любую зацепку, что убрать из части или вообще отстранить от неба на всю оставшуюся жизнь. Служить рядом с таким скверно, тяжелее всего иметь пешехода в подчинении. С шумом и треском выгнать нельзя. У командиров эскадрильи и отряда спросят: отчего год терпели, лётные часы приписывали? Где классовая бдительность, красноармейская требовательность? Лучше пусть взносы собирает, к приезду начальства можно руку забинтовать — доклад Сталина прочтёт по бумажке, а в небо ни — ни. Вдруг как на грех убогий взаправду решил полетать, сволочь.

Я постепенно вник в премудрости взаимоотношений в Красной Армии. Частично помог Бутаков, но о многом он не задумывался, пришлось доходить самому. Его, например, ничуть не волнует репутация неспособного к полётам. Он мечтает о карьере комиссара, рассчитывая со временем стать политкомандиром над Подгорцевым и прочими летунами. Точнее — мечтал, моё вмешательство резко изменило его будущее.

В мозгах военлёта жуткая смесь агитационного мусора и мещанской глупости. Он действительно готов отдать жизнь за Сталина и победу коммунистической революции во всём мире, но не горит восторгом от предстоящих воздушных экзерсисов. Перспективные планы сводятся к вещам вполне прозаическим — вместо половинки избы получить отдельную хату, вырасти до майора, купить патефон. Ванятка не скрывал от сослуживцев, каков у него предел мечтаний, и соколы давно привыкли воспринимать его таким как есть — не хочешь и не умеешь летать, тогда читай политинформации и откладывай на патефон, только не спейся раньше времени. Поэтому громогласно объявленное решение стать реальным, а не бумажным лётчиком, помноженное на необычайно трезвый образ жизни, в эскадрилье сочли неадекватом. Русские и живущие рядом с ними обрусевшие народы изучили воздействие алкоголя в совершенстве. Они знают, что резкий отказ от спиртного бьёт по мозгам хуже кувалды. А что может быть страшнее спятившего пилота в кабине боевого самолёта?