Жена в придачу, или самый главный приз (СИ) - Матлак Ирина - Страница 68

— Не умираю, не надейся. Посижу, подышу вековой пылью, на червяков книжных полюбуюсь.

Пусть с изрядной долей удивления, но билет Рута мне все-таки выдала. Всего библиотек в гильдии было три, и ни одна из них не пользовалась у здешних обитателей популярностью. Даже самая большая, численность книг в которой превышала пятьдесят тысяч. Что уж говорить о самой маленькой, старой и давно плачущей по капитальному ремонту. Забавно, но именно в ней сохранилась давняя традиция входа по специальным магическим билетам. Вроде как раньше маги читали гораздо больше, чем сейчас. Поэтому тамошний библиотекарь переживал, как бы кто-нибудь не спер ценный экземпляр, вот и придумал нехитрую систему входа и выхода.

Сам библиотекарь давно ушел в отставку, его книжное детище стояло пустым и бесхозным, а традиция — поди ж ты, сохранилась. Просто лень всем ее упразднять, да и руки ни у кого не доходят — даже у Руты.

Открыв тяжелую дверь, я приложила билет к специальному углублению, и магическая завеса пропустила меня внутрь. Притащившаяся со мной охрана в лице двух стражей осталась караулить снаружи, как и магокамера, видно, принявшая библиотеку за мое личное пространство.

Если мне не изменяла память, в последний раз я была здесь лет десять назад. Не то от кого-то пряталась, не то обдумывала зловещую шалость. С того времени здесь совершенно ничего не изменилось, качественные артефакты от пыли добросовестно исполняли свою работу, и в библиотеке было чисто. Старые книги дремали на дубовых стеллажах, демонстрируя потрепанные корешки, в углу мирно спал камин, не видевший пламени уже много лет, на кресле-качалке виднелось аккуратно сложенное кремовое одеяло — вот уж не думала, что оно по-прежнему здесь…

Я ступила на дорожку солнечного света, медленно прошла вперед, и стук шагов кощунственно вторгся в это царство тишины. Сердце неприятно екнуло. Казалось бы, столько времени прошло, да и не помнила я толком ничего. Только из чужих рассказов и знала, что когда-то мама любила проводить здесь время и часто брала меня с собой.

Наверное, отчасти поэтому библиотекой сейчас совсем никто не пользовался. После смерти мамы отец оградил все, что с ней связано, и тщательно оберегал. Даже ее комнату не стал переделывать — она так и стояла нетронутой и покрытой сложнейшей защитой вот уже шестнадцать лет.

Окна библиотеки выходили на городскую улицу, где спешили по своим делам столичные жители, отстукивали по дороге копыта лошадей, и румяная продавщица зазывала прохожих угоститься жареными пирожками.

Я захотела придвинуть к окну кресло, но едва за него взялась, как тут же замерла, не в силах этого сделать. Менять что-либо здесь казалось неправильным, запретным. И я не стала — устроилась у нерастопленного камина и, неспешно покачиваясь в кресле, задумчиво обвела взглядом книжные стеллажи.

Из головы все не шли мысли о видении. И хотя я знала, что чем больше стараешься вспомнить — тем меньше шансов, что это удастся, контролировать их не могла.

А тем временем головная боль полностью отпустила и напоминала о себе лишь легкой, почти неощутимой тяжестью.

— Все-таки надо было с Олдером идти, — проговорила я про себя, терзаемая покусыванием совести. — Через два дня состязания на арене, а я тут прохлаждаюсь…

Вопреки стенаниям разума, душе и телу здесь было хорошо. Это место как-то по-особенному успокаивало, умиротворяло, и вскоре недовольный глас разума вместе с бдительной совестью притихли.

Оторвавшись от созерцания книжных полок, я перевела взгляд на висящие на стене полотна. Мама любила живопись, особенно абстрактную — в этом я точно пошла не в нее. Но триптих, называющийся «Последним сонетом», тоже умиротворял. Никогда не замечала, насколько плавные на этих холстах линии, насколько завораживающие мазки, складывающиеся в единое целое. В единую композицию, где каждый смотрящий увидит собственный сюжет…

Удивительно, но не прошло и часа, как я почувствовала прилив сил. Когда-то случайно слышала, что определенное место может оказывать особое воздействие на определенного человека, как бы становясь его личным энергетическим источником. Так вот после проведенного в библиотеке времени, я была склонна в это поверить.

Пробыв в библиотеке еще немного, я уже собралась уходить, когда мой взгляд внезапно зацепился за лежащую на столе книгу. Стол стоял в укромном темном уголке, на который я обратила внимание по чистой случайности.

Книга оказалась не просто какой-то книгой, а копией Дневника — тетради, куда на протяжении нескольких веков записывали имена магов гильдии.

Такая находка вызвала у меня немалое удивление. Хотя бы потому, что на моей памяти и подлинник, и копия всегда хранились в отцовском кабинете. Вдобавок, те же артефакты, что действовали против пыли, поддерживали порядок и в других аспектах — вещи, в том числе книги, в библиотеке всегда возвращались на свои места. Значит, Дневник кто-то читал совсем недавно.

В общем-то, ничего удивительного в том, что не так давно кто-то наведался в библиотеку, не было. Не первопроходец же я, в конце концов. Но все же что-то меня насторожило. Возникло какое-то странное чувство, участившее сердцебиение и нетерпеливым зудом отозвавшееся между лопаток.

Отогнав неуместное и совершенно необоснованное волнение, я прихватила Дневник и вернулась обратно в кресло. Раз уж решила побыть в одиночестве и отдохнуть, не случится ничего страшного, если задержусь здесь еще ненадолго.

Никогда не отличалась сентиментальностью, но сейчас, прикасаясь к истории гильдии, ощущала настоящий трепет. Было что-то невыразимо значимое в том, что хранили старые, но хорошо сохранившиеся благодаря магии страницы.

Дневник был тяжелым и объемным, страницы — плотными и украшенными золотой тисненой рамочкой, где с гербом империи соседствовал символ магических игр. Хотя, правильнее сказать, изначально этот символ являлся олицетворением магии как таковой, а уже после стал применяться в играх.

С первой страницы на меня смотрел основатель. Признать в этом молодом, даже юном худощавом парнишке старца, которого я недавно встретила в горах, было практически невозможно. Магокамер в то время не существовало, и его портрет был нарисован тушью. Но нарисован настолько реалистично, что его можно было с легкостью принять за фото.

Рядом изображались еще трое первых магов гильдии, среди которых я с удивлением обнаружила девушку. Симпатичную, длинноволосую, молодую, опять же.

Приплыли, называется! Хоть я в свое время благополучно прогуляла добрую половину уроков истории, точно знала, что в учебной программе никаких девушек среди первых магов не числится. Вот вам и искажение фактов, вот вам и воспитание новых поколений в убеждении, что место женщин — дома, да на балах.

Наряду с возмущением во мне всколыхнулись гордость и радость. Еще один повод доказать свою состоятельность как боевого мага и утереть носы всяким там напыщенным индюкам!

В Дневнике имелось более десятка разделов, каждый из которых открывал портрет и информация о главе, а далее шел список живущих при нем в гильдии магов. Потеряв счет времени, я всматривалась в незнакомые лица, читала о разных видах магии и биографии их владельцев. В какой-то момент пришлось себя остановить — так можно и сутки за чтением просидеть.

Быстро пролистав Дневник почти до конца, я добралась до самого интересного.

Грэх Кваро, в отличие от предшественников, взирал на меня с черно-белого фото. Качество оставляло желать лучшего, но черты его волевого лица все же хорошо просматривались. Высокий, подтянутый, темноволосый — даже через бумагу ощущалась его непоколебимая уверенность и сила. На несколько мгновений показалось, что его взгляд мне очень знаком, но вспомнить, где видела его раньше, я не сумела. Впрочем, что там вспоминать? Наверняка на развешенных по гильдии его же портретах — только на них Кваро значительно старше.

На последних страницах этого раздела я увидела папу — тогда еще совсем мальчишку, своих бабушку с дедушкой, покинувших наш мир вслед за мамой. Понимать, что вот этот мальчишка спустя несколько лет одолеет тогдашнего главу, было до нельзя странно. Как и понимать, что этот самый мальчишка и теперешний Драгор Непобедимый — одно лицо. Рядом с ним стоял еще один мальчик, в котором я без труда узнала Райна. А чуть поодаль — подросток, судя по схожести с Грэхом Кваро, приходящийся ему сыном.