Лоренцо Великолепный - Павлищева Наталья - Страница 17

– Хорошо. Пора действовать.

Сандро не рискнул поинтересоваться, как именно. Да и о чем спрашивать, Медичи привычно пустит в ход деньги, купит судей и Леонардо освободят, погрозив пальцем.

Ошибся, Медичи далеко не всегда применял золото там, где можно победить хитростью.

Через пару дней в ящике для доносов появилось еще одно письмо, написанное точно таким же почерком, потом еще и еще… Какой-то аноним обвинял в содомии уже… самих членов Синьории!

Возмущению не было предела. Если верить злоумышленнику, почтенные мужи только и делали, что ставили раком юных красавцев.

– Возмутительно!

– Это ложь!

– Как можно верить таким наветам?!

Пьеро да Винчи молча наблюдал, как кипятятся те, кто только что верил навету на его сына.

Леонардо да Винчи, бастарда нотариуса Пьеро да Винчи, оправдали ввиду бездоказательности анонимного навета (не садиться же в тюрьму и самим, ведь признав одно письмо, пришлось бы признавать и остальные).

Уже после прочтения оправдательного приговора к одному из почтенных мужей подошел молодой слуга, тот шарахнулся, словно увидел у парня на груди саму горгону Медузу.

Когда Леонардо выпускали из тюрьмы, бедолагу приветствовала толпа на улице, насмешливого художника все же многие любили. Встретить оправданного пришли его отец Пьеро да Винчи и верный Сандро Боттичелли. Но «совершенно случайно» рядом оказался Лоренцо Медичи.

– Поздравляю, сер да Винчи с торжеством истины. – И кивнул Боттичелли: – Отведи Леонардо на виа Ларга, пусть поживет у нас.

Леонардо переводил хмурый взгляд с одного на другого. Отец такому предложению не удивился, значит, они в сговоре? Зато Сандро обрадовался:

– Пойдем, тебе пора вымыться и хорошенько поесть. От тебя несет хуже, чем от Арно под Старым мостом.

– Посидел бы на моем месте, не так вонял бы! – беззлобно огрызнулся Леонардо.

Они с Сандро не так что бы дружили, но приятельствовали. Леонардо уже знал, что Боттичелли приложил немало усилий для спасения своего коллеги. А Боттичелли – это Медичи. Если Великолепный здесь, значит, и он постарался, а если предложил пожить у себя (странно как-то предложил), значит, берет под крыло. Это хоть какая-то гарантия в беспокойное время.

– Ладно, пойдем, я действительно голоден, как флорентийский лев.

– Львов хорошо кормят, – возразил Сандро.

Словно откликаясь на его слова, один из львов издал мощный рык в своей клетке. Большинство слышавших вздрогнули, а Леонардо помахал рукой:

– И тебе привет!

Вокруг зашептались:

– Его лев приветствовал…

– Ага, даже львы довольны, что Леонардо выпустили.

– Ну, так не виноват же…

– А в чем обвиняли?

Леонардо с Сандро поспешили прочь. Обвинение, подобное тому, что было предъявлено Леонардо, могло быть адресовано доброй четверти мужского населения не только Флоренции, но и всей Европы. Закон, преследующий содомитов, явно устарел, но сохранялась возможность им воспользоваться при сведении счетов.

А переписчик самого Медичи в это время старательно ворошил угли, уничтожая черновики тех самых «писем позора» судей. Недаром его так ценил Лоренцо, Джованни Оливето мог подделать любой почерк. А тот, которым было написано порочащее Леонардо да Винчи письмо, вовсе прост. Письмо принес всего на одну ночь сам Медичи, пришлось покорпеть, чтобы очень похоже написать несколько пасквилей. Джованни хихикал: ну и придумал мессир Медичи!

Когда Леонардо перетаскивал свои вещи из дома Верроккьо во дворец на виа Ларга, его сопровождала настоящая толпа любопытных. Делал он это демонстративно, словно подчеркивая свою подневольность.

Для начала собрал кисти и краски, кучу бумаги, сложил в коробку уголь для рисования, добавил мел и всучил все это Боттичелли. Сандро возмутился:

– А ты что будешь нести?

Леонардо скрутил свой тюфяк и подхватил под мышку:

– Вот что.

– Зачем тебе постель? В доме Медичи прекрасные условия. Ты будешь жить в моей комнате, там хорошая кровать и новый тюфяк. Оставь этот в покое.

– С тобой в одной комнате?! Ни за что!

Боттичелли рассмеялся:

– Боишься, что снова в чем-то обвинят?

– Не боюсь, если ты обещаешь не писать на меня доносы. Но ты же храпишь!

– Что ты врешь?! Мы с тобой никогда не спали под одной крышей.

– Мне даже сюда слышно, как ты храпишь.

– Леонардо… – рассмеялся приятель. – Хорошо, ты будешь в той комнате совсем один, я уйду в другую.

– Тогда мне будет скучно! – неожиданно заявил да Винчи.

– Ты идешь или нет? – Боттичелли начал терять терпение, тем более любопытные уже сунули нос и в мастерскую Верроккьо, чего тот страшно не любил.

– Иду.

Леонардо вернул на место тюфяк, отобрал у Сандро коробку с кистями и красками, оставив только листы бумаги и уголь, и обреченно махнул рукой:

– Веди!

Боттичелли только покачал головой.

Сказать, что после этого он жил в палаццо Медичи на виа Ларга, можно с большой натяжкой, когда хотел – приходил, когда хотел – отсутствовал. Но все же у него была защита Великолепного и крыша над головой в случае необходимости.

Сандро тоже больше времени проводил в собственной мастерской, но всегда мог прийти в дом Медичи просто для души – в любую минуту.

С Леонардо они постоянно спорили.

– Что ты рисуешь?! У тебя талант, а ты изображаешь сплошную благость.

– А что я должен писать, уродов? – возмущался Боттичелли.

– Оглянись вокруг, уродов куда больше, чем красивых людей. К тому же в уродстве есть своя завораживающая красота.

– Красота в уродстве? Да ты рехнулся, братец!

Однажды такой спор услышал Лоренцо.

– Красота в уродстве? – чуть гнусавый голос хозяина дома раздался для спорщиков неожиданно, сродни грому небесному.

– Да!

Они стояли друг напротив друга – рослые, сильные физически, почти ровесники, всего три года разницы, хотя Лоренцо давным-давно глава Флоренции и отец большого семейства, а у Леонардо лишь любовницы. Но один хорош, как молодой бог, а второй уродлив, словно сатир. И оба Великолепные, каждый по-своему.

Медичи не просто некрасив, он действительно уродлив – приплюснутый нос, узкие губы с выступающей нижней челюстью, темный провал глаз, в которых из-за близорукости и испытываемой боли зрачки всегда расширены, как у кошки в темноте. Но никому во Флоренции не приходило в голову считать его некрасивым или говорить об уродстве, не о его личном – просто об уродстве в его присутствии.

«Ой-ой… – с тоской подумал Боттичелли. – Сейчас Леонардо будет вышвырнут не только из дома Великолепного, но и из Флоренции вообще». Сандро пытался придумать объяснение вольности своего друга, но, кажется, этого не требовалось.

Лоренцо Медичи был человеком непостижимым даже для своих гениальных приятелей, он спокойно попросил:

– Объясни.

Чем дольше говорил Леонардо, объясняя свой подход и к человеческой и природной красоте, и к рисованию, тем темнее и непонятней для Боттичелли становился взгляд Медичи. Между этими двумя установилась какая-то неуловимая для простого глаза связь, они говорили между собой не только словами и взглядами, но и соприкасаясь мятежными душами. Сандро вдруг почувствовал себя лишним, гадая, чем все кончится.

Договорить не дали, кто-то приехал, и хозяина дома уже звали. Он опустил голову, мгновение помолчал, а потом вдруг посетовал:

– Тебя сожгут на костре.

Глядя вслед, Леонардо в ярости скомкал лист, который держал в руке:

– Я знаю.

Еще год назад, когда Боттичелли по заказу Гаспаре ди Дзанобе дель Ламы написал свое «Поклонение волхвов», он застал Леонардо в своей мастерской перед сохнущей картиной.

– Нравится? – горделиво поинтересовался автор.

«Поклонение» нравилось всем, в том числе Лоренцо и Джулиано, которые тоже позировали и были изображены в первых рядах волхвов. Кого же рисовать, как не Медичи – организаторов «Общества волхвов»? Сандро не забыл и заказчика, и даже себя любимого – поместил собственную персону в правом переднем углу и не со спины или в профиль, а лицом к зрителю, словно вопрошая: каково, а?