Последний довод главковерха (СИ) - Перестукин Виктор Леонидович - Страница 14

Словно почувствовав мое настроение, Зина подняла голову:

— Говорят, мы завтра выходим к своим. Тебя ведь в госпиталь? Ты же потом найдешь меня в Киеве, если захочешь? Ты не захочешь… Ты ведь не любишь меня, правда?

Началось, ты меня не любишь, все мужики козлы, вам только одно нужно от нас, бедных, несчастных, доверчивых женщин!

— После госпиталя у меня по расписанию война, как я тебя найду, — лениво оправдываюсь я, — а в Киеве надолго не задерживайся, не надо.

— В Киеве?! Но это ведь так далеко!

— Поезжай в Москву.

— А если в Харьков? У меня там сестра, мама Павлины.

— Нет, и в Харьков нельзя, в Москву.

Проснулся от толчка телеги, поднял голову, солнечное утро, незнакомый рыжий боец заставляет пятиться рыжего всхрапывающего коня между разведенных палок, привязанных к повозке. Зиночка тоже подняла всклокоченную голову, быстро огляделась и, стянув одежду под одеяло, принялась поспешно натягивать ее на себя.

— Доброе утро! А, извините, я попозже…

— Подойдите через десять минут, товарищ майор.

Придерживаю на секунду руку Зинули, чтобы еще раз, может в последний, полюбоваться на красиво отвисшую грудь, но она сердито отмахивается и продолжает быстро облачаться.

Утренний осмотр окрестностей, так, а это что?

— Эй, парень! Ты верхом ездить умеешь?

— Умею, невелика наука!

Красноармеец поворачивается ко мне, стараясь сохранить серьезное выражение лица, но оно все равно расплывается в непристойной ухмылке.

— А без седла?

— Дык, если нужда, то и без седла.

— Нужда, парень, быстро садись на лошадь и жми в ту сторону, там штабная машина в сопровождении броневика гонит прямо в тыл к немцам.

— Дык а куды ехать-то?

— Строго в ту сторону, два километра, там шум моторов услышишь, сориентируешься. Давай быстрее, не жуй сопли!

Боец еще раз, уже без ухмылки, взглянул на копошащуюся под одеялом за моей спиной полуголую женщину и начал поспешно выпрягать полузапряженного коня, взгромоздился на него верхом, поддал каблуками ботинок под бока и пошкандыбал в указанном мной направлении.

Зина, наконец, справилась с туалетом, соскользнула с телеги, быстро нагнулась ко мне, целуя в щеку, пожала руку, и, сдерживая слезы, побежала в сторону телеги с беженцами.

Я тяжело вздохнул, расставание тоже не доставило мне радости.

— Завтрак, товарищ командир!

Еще один незнакомец поставил передо мной котелок с дымящейся жижей и положил изрядный кусок черного хлеба.

— Мне бы умыться, боец! — Притормозил я шустрого мужичка.

— Послали бойца на разведку, товарищ командир?

— Кого, майор? А, всадника, да, надо уточнить один момент, а так никаких изменений в обстановке за ночь не произошло.

— И в каком направлении считаете нужным двинуться, какое решение Вы предлагаете?

— Подождем с этим, товарищ майор, возможно, решения за нас будут принимать другие.

Я кивнул на подъехавшую штабную машину в сопровождении колесного пушечного броневика, из которой выпрыгнул худощавый мужик явно высокого чина. Дергачев было дернулся навстречу, но тот, обгоняя сопровождающего его капитана, так шустро преодолевал разделявшее нас расстояние, что майору ничего не оставалось, как только остаться на месте, вытянуться в струнку, и, приложив руку к фуражке отрапортовать:

— Товарищ полковник! Двести сорок четвертый стрелковый полк…

Полковник небрежно махнул рукой, прерывая майора.

— Полковник Некрасов, комдив сто пятьдесят девять. Двести сорок четвертый, говорите? Из сорок первой стрелковой, если не ошибаюсь? Вы командир?

— Да, товарищ полковник, сорок первая стрелковая дивизия, я начальник штаба полка майор Дергачев, командир полка красноармеец Лапушкин! — Указал на меня майор.

— Как Вы сказали, красноармеец?! Что за балаган, майор, красноармеец, да еще и раненый, командует полком, а майор у него в начальниках штаба?! Немедленно принимайте командование полком, и с этой минуты ваш полк переходит в мое оперативное подчинение!

— Есть, принять командование полком!

— Отставить, товарищ майор! — Подаю я голос.

Полковник моментально охреневает, выпучивает на меня красные от хронического недосыпа глаза и орет:

— Что?! Что это значит, боец, ты что, отказываешься выполнять мои приказы?!

— Я готов перейти в Ваше оперативное подчинение, товарищ полковник, и выполнять разумные приказы, но отказываюсь сдать командование полком. Не Вы меня назначали на эту должность, и не Вам меня с нее снимать, я лично отвечаю за полк перед своим командованием, и эту ответственность с меня никто не снимал.

Полковник растерянно оглядывает присутствующих, задерживая взгляд на смущенном Дергачеве, потом смотрит на меня даже с каким-то интересом.

— Твое ранение не позволяет мне тебя немедленно расстрелять, хотя обстановка этого требует. Но ты, я вижу, не только ранен, но и контужен, это все объясняет, неясно только, почему майор идет на поводу у явно нездорового человека? Боитесь ответственности, майор?

— Нет, товарищ полковник, не боюсь!

— Хватит, закончили с этим театром. Какими сведениями о противнике располагаете?

Майор молча распахнул планшет с саморисованной картой, и положил его на край моей штабной телеги перед комдивом. Полковник только уничтожающе хмыкнул:

— Это что, Ваша карта, майор? Какой командир, такая и карта! Храмцов!

Капитан, сопровождавший полковника, ловко вынырнул из-за его спины и угодливо развернул рядом с нашей картой свою типографскую.

— Так, что здесь у Вас за закорючки? — Полковник водит глазами по картам, переводя взгляд с одной на другую, и обратно. — Хутор Вежа… тут Вы рисуете часть в тысячу семьсот штыков и две неполные батареи полковых пушек. Кто это может быть, как Вы думаете, Храмцов?

— Возможно, Лобанов, товарищ полковник, — неуверенно откликается капитан, — больше там никого быть не может.

— Командует частью майор, лет тридцати, кавказец, с орденом Красного знамени. — Не спрашивая разрешения, выкладываю я дополнительную информацию.

— Полк Геворкяна, и одному дьяволу известно, как его туда занесло, — мрачно делает вывод полковник, — а куда делся Лобанов? Это разве, тысячу триста штыков…

— Командир майор, шатен с глубокими залысинами, непрерывно курит «Казбек».

— Он, Лобанов. А здесь остатки артполка, эк, куда их закинуло. Девятнадцать орудий, могло быть хуже…

Храмцов, до того державший карандаш наготове и ожидавший реакции полковника, начинает быстро переносить данные с рисунка Дергачева на свою карту, и замирает, когда комдив, выпрямившись и глядя на майора спрашивает:

— А откуда эта информация, и насколько ей можно доверять?

— Информация вполне достоверна, товарищ полковник, — отвечаю я за майора, — разведка работает, не в погребе сидим.

— Могу я поговорить с командиром разведроты, или кто там у вас? — Полковник, растерявший свои части и полностью утративший управление дивизией пропускает прозрачный намек от контуженного о собственном сидении в погребе.

— Можете, через два часа, сейчас лейтенант Топорков на задании. — Опять отвечаю я, а на лице Дергачева смятение, в нашем очень неполном полку нет не только разведроты, но и разведвзвода, а лейтенанта Топоркова я только что придумал.

Полковник снова склоняется над картой, достает из кармана некогда белый платочек и протирает взмокший лоб. Понять его нерадостное настроение легко, остатки полков его дивизии, разодранные и полуокруженные немецкими клиньями, вот-вот будут полностью уничтожены двумя пехотными и моторизованной дивизиями фашистов.

— Красноармеец Лапушкин! — Надо же, запомнил фамилию. — Слушайте «разумный приказ». Ваш полк должен немедленно выступить в направлении деревни Тробы и на высоте триста двадцать семь и один занять прочную оборону. Смените там шестьсот тридцать первый стрелковый полк Лукьяненко. Установите со штабом дивизии проводную связь. Удерживать высоту любой ценой, отступление без приказа запрещаю. Ясно?