Последний довод главковерха (СИ) - Перестукин Виктор Леонидович - Страница 17

Дергачев бродил среди усиленно углублявшихся стрелковых ячеек, иногда оглядываясь на позицию прекратившего стрельбу минометного расчета с довольным выражением лица, хоть в чем-то ему удалось наставить на путь истинный тупого и упертого командира, возомнившего себя Наполеоном. Пехота, не замедляя земляных работ, тоже прислушивалась к внезапно замолчавшему миномету, гадая, что бы это значило. Мистике на войне отводится особая роль, и если майор твердо стоял на земле, веря в торжество материализма, то вчерашние полуграмотные крестьяне в военной форме относились к проявлениям мною сверхзнания совсем по-другому.

Немцы почему-то решили, что обстрела сегодня больше не будет, и начали организовывать временные перевязочные пункты прямо на месте, развернув несколько палаток и собирая в них и вокруг них многочисленных страждущих. А пехотная колонна тем временем успела продвинуться прилично дальше того места, где я их первоначально остановил. Пора, будем огорчать Дергачева.

Полусотни мин хватило, чтобы окончательно превратить степную грунтовку в дорогу немецкой скорби. Положить всех, конечно, все равно не получилось, поняв, что уцелеть под убийственным огнем шансов немного, подлое воинство бросилось наутек, широко растекаясь по степи, так, что достать их у меня не было никакой возможности. Некоторые пытались вытащить раненых товарищей…, нет, товарищей среди немцев нет, пусть будут сослуживцы, но поскольку я начал целенаправленную охоту за такими спасателями, альтруизм фашистов быстро иссяк. Потом почти все оставшиеся мины, оставив лишь небольшой неприкосновенный запас, я потратил на добивание всего, что шевелится, включая пациентов медицинских палаток, обратив особое внимание на офицеров и полувоенного вида людей, которых посчитал штабными специалистами, ловко выпрыгивавших из легковушки и автобуса. С добиванием получилось не очень, все-таки чтобы гарантировано добить фашиста, вжимающегося в землю, следовало приземлить мину ему чуть ли не прямо на спину. Как результат, вся дорога на протяжении полутора километров была покрыта сплошным слоем едва шевелящихся окровавленных тел в изодранных мундирах.

— Товарищ майор! — Подозвал я Дергачева, в очередной раз используя начальника штаба не по назначению. — Оставьте для охраны позиций двух человек, остальных давайте со мной, и освободите повозки от поклажи, они нам понадобятся под трофеи.

— Какие трофеи?!

— Военные. Мы теперь не просто банда, мы — трофейная команда…

— Товарищ командир, полковник! — Подбежал связист с трубкой в руке. Вот, зараза, когда он нужен, так связи нет, а когда я разгреб проблемы, так он тут как тут.

— Товарищ Лапушкин? Как ты там? Как немцы?

— Спасибо, что позвонили, товарищ полковник! — Несколько игриво начал я. — У меня все хорошо, у немцев гораздо хуже, пехотный полк противника полностью уничтожен, убито около трехсот, ранено более тысячи солдат и офицеров. — Слегка загнул я в верхнюю сторону количество трупов и будущих пленных. — Захвачено большое количество…

— Лапушкин, да ты пьян, собака! — Я отвел трубку от уха и прижал к боку, чтобы пропустить оскорбления, а когда снова поднял трубку, оттуда слышались только фоновые шумы.

— Даже не успел ему сказать, что я не пьян, а просто контужен, — пожаловался я связисту, возвращая трубку, — и с чего он взял, что я пьян, неужели почувствовал перегар в трубке?

— Вы находите это забавным? — Грустно спросил майор, видимо уставший вразумлять безнадежно больного.

— Майор, где свободные повозки, уже две минуты прошло? Поехали, время к обеду, а нам там еще неизвестно сколько плюхаться!

Рыжий водитель гнал вверх по склону холма рыжего коня, запряженного в мою повозку, временно превращенную в самоходку, ибо она везла на себе полный минометный расчет. Следом быстрым шагом шли мои бойцы, перекидываясь шутками и прибаутками, но тревожно вглядываясь в приближающуюся вершину, не высыплют ли на нее перед нами немецкие пулеметчики. Но никакой засады на ней, конечно, не оказалось, и, остановив на гребне холма повозку, я подозвал к себе майора, ошеломленно рассматривающего в бинокль раскинувшуюся перед ним степь, покрытую сотнями тел фашистов.

— Я считал, что Вы ведете беспокоящий огонь… Но как можно вести огонь на поражение с закрытой позиции, не имея корректировщиков?

— Если Вы не видели корректировщиков, то это не значит, что их не было. — Опять начал я наводить тень на плетень.

— И по какой же связи они корректировали огонь? — Ехидно поинтересовался майор. — Звонили по лаптю из-под елки? Так тут и елок-то нет!

— Товарищ майор! Полковник просит начальника штаба! — Прибежал запыхавшийся телефонист. Охренеть, носится как электровеник с катушкой кабеля за спиной. И провода откуда-то надыбал, наверное, майор выпросил у Лукьяненко.

— Да, товарищ полковник! Нет, товарищ… Нет! Возможно, потери очень велики! Собственных потерь не имеем, товарищ полковник! Уничтожили на подходе, минометным огнем! Хорошо, товарищ полковник!

Майор отдал трубку, отдуваясь после сумбурного объяснения.

— Ну что, товарищ майор, — перешел я к инструкциям, — оружие собрать, это понятно, личные вещи раненых, пленных и снятые с трупов…

— Мародерства не допущу, товарищ командир!

— Напротив, майор, мародерка — святое, присвоение личных вещей противника приветствуется. Во-вторых, с ранеными осторожнее, фанатизм не исключен, а главное, они мне здесь не нужны ни в каком виде.

— Добивать раненых не дам! — Не допущу, не дам, но здесь у него лицо не в пример жестче, чем при ответе по мародерке.

— Товарищ майор, я и сам от этого не в восторге, но что Вы с ними собираетесь делать? Вывезти в наш тыл мы их не можем, не на чем, да и некогда, а они все поголовно лежачие, те, кто хоть немного держался на ногах, давно сбежали. Если же оставим их здесь, через месяц они из госпиталей вернутся на фронт, и снова будут стрелять в нас. Их здесь больше пятисот, это полноценный батальон обстрелянных солдат, фашисты тебе спасибо скажут.

— Не знаю, но добивать не позволю! — Упрямо повторил майор.

— Ладно, время идет, а народ стоит без дела, слушает, как командиры спорят. Собирайте пока трофеи, там придумаю чего-нибудь. Да, кстати, личная просьба, найдите мне сапоги.

— Зачем Вам сапоги, товарищ командир? — Удивляется майор.

— Не век же я буду на телеге ездить, а ботинки мои остались, не помню где.

— Сапоги… сапоги Лапушкину! — Со смешками пошло по бойцам.

Натянув на голову одеяло, чтобы солнце не напекло, я наблюдал, как по степи бродят группы наших бойцов, обирая мертвых и раненых фашистов.

А не плохо так все получилось, даже не сравнивая с самыми фатальными вариантами. Предположим, попал бы я сейчас в госпиталь, а после него куда? Только сюда, на фронт, рядовым, о том, чтобы попасть в свиту комдива, помечтать можно, но только помечтать. А на передовой от меня толку чуть, и жизней у меня не девять. Другое дело сейчас, не говоря уже о разгроме немецкого полка, что само по себе большое дело, я закрепился в качестве самостоятельного командира отдельного подразделения, и могу сам принимать решения, пусть и в определенных пределах. Может, и даже скорее всего, завтра меня попрут с должности, но пока так.

— Подъедем ближе, — прошу я возницу, раненые уже разоружены, никаких инцидентов, стрельбы, сопротивления не приключилось, фашисты дисциплинированно дали собрать оружие.

— Товарищ майор, — подзываю Дергачева, — Вы надумали, что делать с пленными?

— Нет, — майор напрягается, готовясь отстаивать свои гуманитарные принципы.

— А у меня появилась идея. Найдите немца, у которого ноги не особо убиты, дайте под зад ему ускоряющий пинок, пусть он бежит к своему начальству и сообщит им, что мы предлагаем обмен. Их раненых на батарею гаубиц и четыре пятитонных грузовика со снарядами. И пусть поспешат, пока мы пленных не расстреляли, не нервничайте, майор, последнее замечание только для ускорения процесса.