Один шаг до заката (СИ) - Лисина Александра - Страница 46

   – Нет, подвалы напрочь завалило, а гарь до сих пор стоит такая, что нюхачам не справится.

   – Плохо. Значит, с каждым днем они уходят все дальше.

   – Да... Ева, ты где была эти дни? Что он с тобой сделал?

   – Не твое дело! – резко вскинулась она.

   – Узнаю Колючку, – негромко фыркнул Край, довольно уверенно одолевая последний лестничный пролет. – Не зря я дал тебе позывной. Ох, не зря: он тебе полностью соответствует.

   – ТЫ дал?! Слушай, может, вернемся обратно? – Ева вдруг с надеждой заглянула в его глаза и просительно улыбнулась.

   Наставник мгновенно насторожился.

   – Зачем еще?

   – Я тебя все-таки скину с крыши, гад ты этакий! Но самой тащить туда несолидно, поэтому давай, помоги-ка даме. А то взял моду клички дурацкие выдумывать! Я, может, терпеть ее не могу! Да только избавиться никак не удается, а все так и норовят намекнуть на шило в заднице!

   Она слушала свой голос с новыми, несвойственными прежде интонациями, словно со стороны, и поражалась. Ну, и дела! Что случилось? Пожалуй, этот реис (или как там его?) изрядно выбил ее из колеи, раз решилась на откровенную дерзость. Наверное, следствие недавнего испуга, нервная реакция на внезапный и сильный стресс. Кто-то застывает в ступоре, кто-то мочится под себя, а у кого-то напрочь отшибает инстинкт самосохранения. Подумать только! Хамить Краю! Я точно сошла с ума! Впрочем, после случившегося наставник уже не казался ни страшным, ни даже опасным: в сравнении с крылатым типом он явно проигрывал. Тот уж напугал так напугал! До сих пор поджилки трясутся!

   Край не ответил. Пару секунд совершенно изумленно таращился на нее, пытаясь осознать эти неожиданные и кардинальные перемены в ученице, вдруг остановился, опустив голову, уронил руки вдоль тела и странно вздрогнул. Измученно привалился плечом к холодной стене, закрыл глаза и снова вздрогнул. Потом еще и еще раз... Ева озадаченно покосилась. Чего это с ним? А наставник медленно сполз на бетонный пол и, зажав руками туго забинтованную грудь, тщетно пытался задавить рвущийся наружу кашель.

   – Эй! Край,ты чего? - не на шутку обеспокоилась Колючка. – Никак помирать собрался? Погоди, так нечестно, кого ж я тогда сбрасывать буду?! Алло! Потерпи чуток, пока я тебя обратно затащу, а ты уж сделай милость, не мри, ладно? Εще минутку?

   – Пе-ре-стань... – умоляюще прошептал он, сидя на корточках и уронив голову на колени. - Хватит... больно же.

   Охотница застыла, как изваяние, слишком медленно осознавая причину.

   – Так ты... ржешь, что ли?! – Ева в полнейшем изумлении опустилась напротив, перестала его трясти за плечи и бесцеремонно вздернула за подбородок. – Правда, ржешь... ну, отпад! Никто ж не поверит, когда узнает!

   – А ты... не говори никому...

   Εва совсем уж неприлично разинула рот: наставник с трудом сдерживал смех! Это было потрясающе! Невозможно! Невероятно!! Он действительно едва не хохотал во весь в голос, не делая этого только потому, что каждый толчок отзывался в помятых боках дикой, ослепляющей болью. Лишь лицо беспрестанно дергалось и кривилось, как у припадочного, перетекая от гримасы боли в безудержную улыбку и обратно. Нет,так не бывает, он не может быть таким... настоящим, потрясающе теплым, почти обычным человеком.

   – Шило... в задни... ох! Черт, как же больно! И ужасно верно... это как раз про тебя.

   Ева ошеломленно шлепнулась прямо на зад,таращась на это невиданное чудо: Край не просто смеялся! Он бессовестно ржал, нагло гоготал, умирал от еле сдерживаемого хохота! Ради этой картины стоило тупо сидеть на пятой точке, грозя отморозить ее на фиг,и целую минуту беззвучно наслаждаться этим фантастическим зрелищем.

   – Ну, ты даешь! – оторопело сказала она, когда булькающий смех немного поутих. С новым интересом вгляделась в его опасно побагровевшее от напряжения лицо, поняла, что в ближайшие несколько минут он не то что идти, стоять толком не сможет! И облегченно привалилась к стене рядом. - Сказал бы кто раньше, не поверила бы... как хорошо на тебе рана-то сказалась!

   – Не в ране дело... кстати, спасибо, что вытащила из подземки, буду должен. Та хрень, что ты мне вколола – отличная штука! Как она называется? Мертвого на ноги поднимет!

   – Гм. Что-то ты и правда больно живой, надо будет это исправить... кстати, а знаешь, кто тебя Упырем прозвал?

   – Кто?

   – Я.

   – Чтo-о?! – Край повернул голову и долгую секунду смотрел, не мигая.

   Колючка лукаво подмигнула и с удовольствием его добила:

   – Правда, я. Когда ты мне косу обрезал, помнишь? Я тогда злая была, как собака, думала, что пришибу тебя, как только будет возможность, да все никак не получалось. Знаешь, как я об этом мечтала?! Ночей не спала, все планы строила, один другого кровожаднее...

   Она прыснула, следя за стремительной сменой выражений на его лице.

   – Нет, Ты все-таки решила меня сегодня убить, - сообщил он, наконец, каким-то механическим голосом и попытался сдержать новый взрыв неоправданного веселья. Но когда вечно хмурая Колючка начала тихо всхлипывать рядом, все-таки не выдержал и согнулся в жестоком приступе кашля, едва не взвыв от одновременной боли в заживающих ранах. - И, кажется, у тебя это отличнo получается...

   – Это точно, скоро окочуришься, если ржать не прекратишь, - Εва утерла внезапно выступившие слезы, затем обессилено откинулась на спину и безжалостно засмеялась снова, наблюдая за его тщетными попытками остановиться. – Ты какого цвета гроб предпочитаешь?

   – Зе-зеленый... как молодая травка... а цветов не надо: у меня на них... кхе-кхе... а-аллергия...

   – Правда? Тогда я принесу самый большой букет, что б тебе и после смерти икалоcь!

   За ее спиной задрожала стена от перенимаемой двойной вибрации. Ева недоуменно покачала головой и с облегчением oткинулась назад, со странным облегчением понимая теперь, каким должен был быть на самом деле бесчувственный с виду Упырь. Кто бы мог подумать?! Как же ловко он скрывался под маской садиста и безжалостного маньяка, даже меня три года назад провел. Знать бы раньше... но это не Край сейчас смеялся. Нет. Это с облегчением очнулся от искусственного летаргического сна Игорь Королев, которым он когда-то был и который не так и умер в нем до конца двенадцать лет назад. Значит, для него ещё не все потеряно. Значит, его еще можно вернуть. И, значит, все случившееся – действительно правда.

   Охотница неслышно вздохнула.

   «Потрясающе! Меня чуть не завалило в подземке, потом скрал какой-то крылатый реис, в довершении всего наставник всадил пулю в бок; потом выясняется, что это он мне придумал мерзкий позывной... а я сижу тут и хохочу с ним на пару, как ненормальная! Нет, я точно сошла с ума!»

   Пятое число третьего месяца, тысяча третий год от рождества Христова

   "...Черные времена пришли на землю. Чума свирепствует вовсю. Многие уже погибли, еще больше народу неизлечимо больны, здоровых в деревне почти не осталось. Лишь я да несколько несчастных чудом избежали страшной участи. Король до сих пор бездействует, помощи ждать неоткуда. За две седмицы мы похоронили почти три дюжины человек, на кладбище не оcталось свободного места. Старики ушли первыми. За ними – малые дети, почти все не старше пяти-семи лет. Родители убиты горем...»

   Ева передернула плечами, почувствовал бездну отчаяния написавшего эти строки. Бумага была современная,тонкая, но на cтраницах остались странные следы, будто от старых пятен крови или капнувшего когда-то воска прогоревшей свечи. Почерк неровные, мелкий, буквы местами стерлись, где-то и вовсе пропадали, но разобрать текст не составляло труда. Похоже, когда-то рукопись осторожно размножили на ксероксе и далее снимали копии уже с этой, первой. Потому с каждым новым экземпляром четкость текста постепенно пропадала.

   «...сегодня вечером Господь услышал мою молитву: Он спустил с небес ангела Своего. Я видел Его неземное сияние и ослепительный блеск Его кpыльев, зрил в Его огненные очи; я чувствовал Его невозможную для иного существа силу,и сердце мое до сих пор полнится благодатью и преклонением. Сияние было столь ярким, что не смог увидеть я лица Его, но чувствовал, как льется благодать Его. И упал я ниц перед Ним, и вознес молитву Господу нашему, не oставившему своих чад в беде страшной.