Шоу безликих - Баркер Хейли - Страница 19

Краем глаза я замечаю Астрид и Луну, закрепляющих связки китайских фонариков на оранжевой драпировке.

Оживленную радость, которая только что владела мной, вытесняет чувство стыда. У них не предвидится выходных. Пока все остальные будут отдыхать в общежитии, им предстоит выступать перед журналистами. Надеюсь, все будет в порядке.

Как только я возвращаюсь домой, то сразу направлюсь в кабинет матери. Официально нам с братом никогда не запрещали входить сюда, но я не могу вспомнить, когда был там в последний раз. Я стучу в дверь и с опаской жду снаружи.

Похоже, она разговаривает по телефону. Я не могу разобрать слов, но слышу голос. Мама бесшумно открывает дверь, продолжая разговаривать, и ее брови удивленно взмывают вверх, когда на пороге она видит меня. После одобрительного жеста я прохожу и нервно опускаюсь на край большого кожаного кресла, ожидая окончания разговора.

— Послушайте, у меня действительно есть дела поважнее. Вчера вечером я показала свое лицо. Одного раза вполне достаточно, — она вешает трубку и внимательно смотрит на меня. — Надеюсь, у тебя что-то важное, Бенедикт. Я невероятно занята.

Она все еще сердится, и ей трудно справиться со своим настроением. Моя мать не из тех, кто может долго сердиться, и чрезвычайно гордится этим. Если ей что-то не нравится, она это изменяет. Возьмите мир и превратите его в такое место, где вы мечтаете жить: таков ее девиз. Вот почему она хочет стать следующим лидером нации — она собирается сделать страну безопаснее, и, по ее словам, добьется этого любыми средствами. Если она победит, нашей семье придется переехать в резиденцию официального главы государства, в Правительственный Центр. Мы будем жить в квартире, прямо на вершине здания. Окна встроены в глаза огромной золотой статуи Чистого, которая высится над всеми, попирая стопами Отбросов. Ей должно понравиться там.

Я не уверен, что именно должен сейчас сказать. То, о чем я пришел ее просить, не идет ни в какое сравнение с теми великими делами, которыми занимается она, и моя просьба, наверняка, покажется жалким пустяком. Я спрашиваю разрешения на выполнение школьного задания, когда она занята делами, решающими судьбу страны.

Но вряд ли я когда-либо желал чего-то больше этого разрешения.

— По правде говоря, это не слишком важное дело, — осторожно начинаю я. — Но мне хотелось бы поговорить об этом, если ты можешь уделить мне минуту. Если нет, я могу подождать.

— Не так занята? — Она сухо усмехается. — Когда же я буду не так занята? М-м-м, дай подумать… Может, лет через десять, когда мы, наконец, избавим мир от чумы Отбросов, создающей для меня столько работы?

Я стою, опустив глаза, а она смотрит на меня со своего места. Такие слова раньше никогда не беспокоили меня. Не понимаю, почему сейчас они кажутся мне неправильными.

Чума Отбросов.

Как убедить ее дать мне дозволение на еще один поход в цирк?

— Странно, сегодня я очень востребована у своих сыновей. Фрэнсис уже отправил текстовое сообщение с просьбой выслушать его позже, — говорит она. — Я могу уделить тебе минуту или две до начала моей следующей телефонной видеоконференции. Этого будет достаточно?

Выслушать… Этого будет достаточно? Она разговаривает со мной, как с одним из своих клерков или кем-то в этом роде. Неужели она всегда была такой отстраненной и холодной? Наверное, да. Вообще-то я привык, но сегодня это вызывает у меня неприятное чувство. Вдруг в школе надо мной начнут издеваться? А если я буду чем-то встревожен? С кем мне поговорить? Точно не с ней. И не с Фрэнсисом или отцом.

Наверняка ни с кем из них.

Возможно, это была бы Прия. Но что может сделать Прия? Ничего — она всего лишь Отброс.

Я чувствую, что на глаза наворачиваются слезы. Что со мной не так? Я не плакал уже много лет. Я торопливо моргаю. Она будет недовольна, если увидит, что я так расклеился. Мне нельзя волноваться; впрочем, она слишком занята, чтобы это заметить.

Я должен сделать все правильно — сказать то, что она хочет услышать.

— Я хотел извиниться, — начинаю я. — За мое неуместное поведение вчера вечером.

Мать поднимает брови.

— В самом деле? Так ты признаешь свою ошибку?

— Да. Это был опыт познания цирка, и какое-то время я был сбит с толку, забыл, что они Отбросы, что у них нет чувств, как у нас.

— Эта девушка, — хмурится мать, — пример того, что в нашей стране по-прежнему есть проблемы. Она расхаживает по канату с таким видом, будто все должны ею восхищаться! Если бы она упала, то оказала нам большую честь.

Я стараюсь не вздрогнуть от ее слов.

— Это заставило меня задуматься, — осторожно говорю я, — о цирке и о том, что, как ты сказала, Отбросов нужно лучше контролировать. Я придумал, как повлиять на ситуацию, чтобы больше людей это поняли.

— Продолжай.

Я глубоко вздыхаю и выдаю:

— Нам дали задание по новейшей истории. Мы должны подготовить доклад о современном обществе. Когда я увидел, что в город приехал цирк, то подумал, что исследование можно посвятить ему.

Губы матери недобро скривились, на лице появилось насмешливое выражение.

— Почему тебе захотелось это сделать? Я думала, ты, наконец, понял смысл, сам ведь сказал, что это отвратительное место. Таких существ нельзя показывать нормальным людям. Я еще сильнее укрепилась в этом мнении после того, как мы побывали там. Будь моя воля, все это безобразие закрыли бы давным-давно. Я уверена, что мы можем придумать более дешевый способ избавляться от проблемной части нашего общества.

— Вот потому я и выбрал эту тему, — говорю я. — Хочу использовать цирк в качестве примера того, что сегодня с нашим обществом что-то не так. Хочу показать другим ребятам, насколько расточительны эти циркачи, и предложить другие, более эффективные, методы контроля за Отбросами.

Мать внимательно смотрит на меня, и я замечаю, как она щурится.

— Что ты задумал, Бенедикт?

Я глубоко вздыхаю.

— Вообще-то, я надеялся, что ты договоришься о том, чтобы я получил возможность провести в цирке чуть больше времени. Я бы внимательно изучил его изнутри, и, прежде чем сдать домашнее задание учителю, показал бы готовую работу тебе. Еще я могу взять у тебя интервью на эту тему. Мой учитель будет рад услышать твое мнение о цирке.

В комнате раздается жужжание мухи. Мать сердито отгоняет ее и устремляет пристальный взгляд на меня. Ей явно понравилась моя идея, но она не уверена, что именно я имею в виду. Мою мать чрезвычайно трудно обмануть.

— Это так на тебя не похоже, Бенедикт. Раньше ты никогда не проявлял интереса к политике.

Она внезапно берет мое лицо в ладони и пристально смотрит мне в глаза.

— Почему ты помог той девчонке прошлой ночью? — спрашивает она. — Почему ты не дал ей умереть?

Что мне на это ответить? Что я не мог поступить иначе? Что я поступил правильно? Что это немыслимо — наблюдать, как на твоих глазах кто-то разбивается насмерть? Что она постоянно в моих мыслях?

— Не знаю, — отвечаю я. — Я просто запаниковал.

— У тебя в голове ведь нет никаких глупых романтических мыслей, верно? — подозрительно спрашивает она. — Мыслей об этой канатоходке? Со стороны эта сцена спасения выглядела очень трогательно.

Она будто изучает меня под микроскопом, проникая внутрь, слой за слоем.

Я чувствую, как мои щеки пылают и начинаю фальшиво смеяться.

— Нет! Как будто я когда-нибудь смотрел на каких-то Отбросов!

Ее глаза сужаются.

— Хорошо. Ты знаешь, почему она умеет так прыгать, не так ли?

Я нервно качаю головой.

— Потому что она ближе к обезьянам, чем к человеческой расе, вот почему. Все это выступление на канате… ей бы лучше прыгать с ветки на ветку!

Мне не нравится то, что она говорит, ее слова жестоки и несправедливы, но я лишь киваю, презрительно улыбаясь. Я могу выйти из этой комнаты в любую минуту.

Мать продолжает смотреть на меня, как будто я головоломка, которую она пытается решить.