Шоу безликих - Баркер Хейли - Страница 6

Она принесла себя в жертву ради него, ради нас обоих, тихо угасая с кроткой улыбкой на лице. Именно такой она была: самоотверженной, ласковой и терпеливой. Это все, что я вижу, когда оглядываюсь в прошлое: выцветшие, поблекшие очертания. Когда-нибудь я узнаю, что случилось с моей семьей.

Я отворачиваюсь и, шаря пальцами по растрескавшейся грязной штукатурке, смотрю на стену. Струйка, поток, волна: так вода прорывает плотину.

Неожиданно из глубин моей истерзанной горем груди вырывается рыдание. Я зарываюсь головой в тонкую подушку, пытаясь заглушить всхлипы. Увы, это не помогает. Если кто-то еще не спит, то обязательно услышит. Я сама довольно часто замечала, как другие рыдали по ночам.

Я уже давно не плакала. Что нашло на меня сегодня ночью? Последнее, что мне нужно, так это разбудить Грету. Это огорчит ее: она никогда не видела меня такой. Да и никто не видел. Никто, кроме Амины.

В конце концов я освобождаю из-под Греты руку, к которой она прильнула, и, стараясь не производить шума, встаю с постели. Затем тихо подхожу к окну. Взявшись за решетку, прислоняюсь лбом к прутьям и выглядываю наружу.

Отсюда видны устремившиеся ввысь, будто касающиеся звезд огромные дома толстосумов, взявшие город в кольцо. В одном из них на самом верху еще горит свет, и в окне виден чей-то силуэт.

Внезапно я слышу у себя за спиной какой-то звук и, обернувшись, замечаю Амину. Она приближается ко мне, потягиваясь и зевая на ходу.

— Как пациент? — интересуюсь я.

Она печально улыбается.

— Думаю, с ним все в порядке. Я имею в виду, что это был чистый перелом и он прекрасно срастется, если только… — ей не нужно продолжать. Я знаю, что она имеет в виду. Если ему дадут время на восстановление, то все будет в порядке, но если он не будет выступать и не сможет зарабатывать деньги для цирка, то Сильвио этого не потерпит.

Амина — обладательница сомнительной привилегии: она остается в цирке, хотя больше не может выступать. Сейчас ей двадцать. Для кого-то она уже старуха.

Примерно полтора года назад она была одной из лучших артисток цирка. Но однажды вечером Амина упала, и на этом ее карьера закончилась.

Как-то она всю ночь просидела с больным ребенком, которого звали Аран, пытаясь вернуть его к жизни после нападения группы Чистых, которые пришли в цирк, чтобы дать выход своей злобе. У нее ничего не получилось — мальчик умер, и после этого она долго мучилась бессонницей.

В тот день на арене выступали лучники, двенадцать человек. Когда ты находишься на трапеции, необходимо строго соблюдать синхронность, но если тебе при этом еще и приходится уклоняться от смертоносных стрел, которые в тебя выпускают со всех сторон, то нужно прилагать титанические усилия, чтобы сосредоточиться.

Я ясно помню, как раскачивалась на трапеции, раскинув руки, ожидая, когда она ухватится за них так, как делала это миллион раз. Я помню стрелу, скользнувшую по воздуху, вонзившуюся ей в шею и подрагивавшую, в то время как публика ревела от восторга. Я помню ее открытый рот и широко распахнутые глаза. Она утратила концентрацию лишь на мгновение, не более того, но для циркового ремесла это непозволительно много. Она пропустила свой момент. Она не поймала моих рук, и ее нога скользнула мимо трапеции. Всего миллиметр, или даже меньше, но этого хватило, чтобы случилось несчастье.

Это было похоже на замедленное движение в кино; я беспомощно наблюдала за тем, как она летит вниз. Ее протянувшиеся ко мне руки, ее глаза, такие большие и испуганные, когда она рухнула вниз, в толпу.

В ту ночь Чистые хлынули на арену, не обращая внимания на все предупреждения, сметая на своем пути охранников и заграждения. Сотни человек, объятые желанием добраться до нее раньше других. Огромная, жестокая, обезумевшая толпа.

В какой-то миг я заметила, что Амина лежит на полу, в следующий — они набросились на нее и закрыли своими телами, раздирая на части.

И они еще говорят, что это мы нелюди.

Смешно. Эти Чистые, с их внешним лоском и манерами, их спесью и чувством превосходства, которое они носят, как корону. Они животные, звери, все до единого.

Одному Богу известно, почему в тот вечер Амина не умерла. Они оставили ее умирать. Они подумали, что она мертва. Они разорвали бы ее на куски, не возьми охранники дело в свои руки. С тех пор она уже больше никогда не была прежней. Невозможно выступать под куполом цирка, если ваши руки и ноги переломаны в нескольких местах, ребра раздавлены, а пальцы скрючены и толком не разгибаются.

Сильвио оставил ее в цирке по одной-единственной причине: Амина владела врачебными навыками. Официально она этому никогда не училась, но мать показала ей, как оказывать медицинскую помощь, когда та была еще ребенком, до того, как ее забрали в цирк. С тех пор она лечит нас. Никто не говорит ей, что делать. Похоже, что она все сама знает. Это у нее в крови. Очевидно, так было в ее семье на протяжении многих поколений.

Вот почему Сильвио ее терпит. Она все еще нужна ему в отличие от всех остальных. Она сокращает ему расходы, помогает сохранить жизнь тем, кто может умереть, лечит его «живой товар», поднимает на ноги и возвращает на арену. Ему не нужно беспокоиться о затратах на дипломированного врача, он просто зовет Амину, чтобы та решала постоянно возникающие проблемы.

Единственный раз, когда я испытала к нему что-либо, кроме жгучей ненависти, был тогда, когда он пощадил Амину. В тот вечер я была даже готова в знак благодарности обнять его.

Раньше я воспринимала Амину как само собой разумеющееся. Она всегда казалась такой сильной, такой бескомпромиссной. Образец для подражания. Я бы просто не выжила без нее. Амина, неизменно поддерживала меня, заставляя поверить, что здесь тоже есть жизнь, что этому ужасному существованию когда-нибудь настанет конец. Конечно, она по-прежнему остается моим кумиром, но я знаю, что она перестала быть непобедимой. Я знаю, что должна попытаться защитить ее, точно так же, как она пытается защитить меня.

Я чувствую, как Амина пристально вглядывается в мое лицо.

— Ты плакала, — говорит она. — Что происходит?

— Я сама не знаю, — со вздохом отвечаю я. — Ничего. Все нормально. Ты, должно быть, устала. Ложись спать, честное слово, со мной все в порядке.

Она улыбнулась, но не сдвинулась с места. Затем приобняла меня, и вот мы стоим рядом, вглядываясь в лунную ночь. Я склонила голову к ее плечу и прижалась к копне кудрявых волос.

— Я думала о своих родных, — признаюсь я ей. — Никак не могу вспомнить, как выглядит моя мама.

Несколько секунд она молчит.

— Это трудно, — отвечает она. — Я тоже забываю.

— Ты? Правда?

Амина грустно кивает.

— Не позволяй никому отнимать воспоминания о своем доме. Только так ты сможешь сохранить свою семью рядом с собой. Детали могут размыться со временем, но мы никогда не теряем своих близких. Они остаются здесь, с нами, внутри нас. Они делают нас такими, какие мы есть.

Амина всегда знает, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше.

— Как ты думаешь, все когда-нибудь изменится? — спрашиваю я. — Эта наша жизнь?

Она отвечает решительно и без раздумий.

— Да. Если мы будем верить. Если мы не откажемся от надежды. Если будем вместе. Да, все изменится. Посмотри туда, — говорит она, указывая на город, на далекий горизонт. В небе появляется слабый розовый свет. — Наступает новый день.

Она ласково проводит по моим волосам, и я чувствую, как мои плечи расслабляются. Девушка берет меня за руку и отводит к койке. Когда я неловко устраиваюсь рядом с Гретой, она накрывает меня тонкой простыней и, присев на пол рядом, продолжает гладить меня по волосам, совсем как раньше.

Я чувствую, что засыпаю.

Когда утром я захожу в столовую, все остальные уже молча завтракают. Фрэнсис, как обычно, уставился в свой телефон, играя в какую-то жестокую игру, кажется, «Убей Отброса» или что-то в этом роде. Отец читает новости на своем планшете, мать просматривает почту.