Неугомонные бездельники - Михасенко Геннадий Павлович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/38
• Следующая

Навстречу бежал Генка, зажав пальцами нос, как будто удирал от какой-то вони. Я подождал его, готовый подшутить, но смотрю — губы его, подбородок и белая рубаха на груди окровавлены, а сам бледный и дрожит. Генка боялся одного вида крови и даже на чужие ссадины и порезы смотрел всегда болезненно-испуганно, а тут — своя кровища.

— Что с тобой? — беспокойно спросил я.

— Да так, ничего, — тихо ответил он, отпуская нос и тут же хватаясь за него, потому что кровь закапала опять. — Запнулся обо что-то и упал.

— Задери голову!.. Во. На крышу залезть сможешь!

— Смогу.

И он полез, прямо пополз по лестнице, перехватываясь одной рукой и не отрывая живота от поперечин. Я подстраховывал его снизу, рассчитывая, что, если Генка и потеряет сознание, я его удержу… Ловко он упал, на штанах и на рубахе — ни пылинки, и туфли блестят.

— Пацаны! — крикнул я. — Примите Генку!

Славка с Борькой подхватили баяниста и под девчачье оханье уложили его за трубу, головой в куцую тень. Он запнулся, объяснил я и приврал, что сам недавно так треснулся носом, что крови с пол-литра вытекло, а тут пустяк — и капли. И рассевшись вокруг Генки, мы стали, успокаивая его, вспоминать, кто, где и как падал, ссаживал кусками кожу, насквозь пропарывал ноги ржавыми гвоздями и расшибал до мозга лбы. Оказалось, что даже и Томка запнулась однажды, только после падения у нее почему-то чирей вскочил на спине, на талии, уточнила она, хихикнув и спрятав лицо в ладони. В общем, получалось, что все мы перекалечены, а двор наш не двор, а свалка, где убиться раз плюнуть, а живы мы по счастливой случайности. И тут мы — уже серьезно — давай костерить двор — такой он да сякой.

— А чего это мы расплакались? — воскликнула Мирка. — Давно бы взяли да прибрались! Дома вон каждый день метем да моем, а тут расстонались, бедненькие. Двор-то наш!

— Двор наш? — спросил Борька.

— А чей же, дядин?

— Вот именно, дядин, тетин и бабушкин, — Борька кисло ухмыльнулся. — А нас по нему только гоняют, прокалывают мячи да лупят поварешками по макушкам.

И вдруг от этой стычки у меня мелькнула мысль, бьющая туда, в сторону намеченного мной освобождения, о котором с бухты-барахты мне пока не хотелось говорить.

— Не спорьте! — вмешался я. — Вы оба правы: и двор не наш, и убраться в нем надо, нарочно прямо до блеска! Чтобы сказать: наш двор — и никаких гвоздей! Мы тут хозяева!

Все уставились на меня, озадаченные таким поворотом мысли. Даже Генка приподнял голову и растерянно сказал:

— Если из-за меня, то не надо, у меня уже все.

— Лежи, лежи — из-за всех, унял я его. Так что, Союз, чистим двор?

— Ты не советуйся, а приказывай, заметил Борь ка. — Ты же ферзь, а не пешка.

— Еще не привык, я улыбнулся. Внимание! «Союзу Чести» приказываю провести операцию под названием…

— «Метла и лопата», подсказал Славка.

— …«Метла и лопата», подхватил я. К выполнению приступить немедленно!

Борька протестующе замахал рукой и воскликнул:

— Да ты что, комиссар!.. А перекусить-то!

— Ах, да! — спохватился я под общий смех.

— Уважаемые союзнички, прошу сдать припасы! — распорядился Борька, скидывая с себя рубаху.

Все оживились и полезли кто куда: в карманы, за пазуху, в рукава, и мигом на Борькиной рубахе выросла аппетитная пирамида, которую увенчивало Томкино яблоко, такое же большое и румяное, как подаренное мне. Я даже закусил губу — могла бы позеленее выбрать! Борька ловко разделил еду на семь частей и, гадая за Славкиной спиной, раздал их.

Мне достался огурец и кусок хлеба с двумя конфетами, а Томке — огурец и бутерброд с салом. Она его тут же отдала мне, сказав, что жирное не ест, а я отдал ей обе конфеты, хотя съел бы их и сам.

Мы расселись кто как и принялись жевать, припивая воздухом.

— Пацаны, а что с Юркой-то? — спросила Мирка. — Чего молчите?

— А чего о нем говорить — предатель, — сказал я. — Если очень хотите — пожалуйста.

— Еще бы! — воскликнула Мирка. — То свой, свой был, то вдруг предатель!

— Ну, слушайте.

И я рассказал, как мы со Славкой услышали в гараже вскрик, как подкрались и застали там всю Юркину банду, как затаскивали камеры обратно и как дрались на следующий день.

— У-у, — протянула Мирка. — Я думала — так себе, а тут вон что!.. Тогда, конечно…

И больше — ни слова о Юрке.

Рядом тихо шелестели вершины тополей, выше плыли облака, а еще выше пылало солнце, и нам, приподнятым метров на шесть над землей, до всего этого было не так уж далеко.

Мы все уже съели, а продолжали сидеть, молча и расслабленно, точно убаюканные высотой, шепотом листьев и бегом облаков. Томка держалась за железное ребро конька, точно крыша могла качнуться и стряхнуть ее вниз. Люська, поджав ноги и заплетая свои безбантичные косы, смотрела далеко за мехмастерские и за железнодорожные пути, туда, где, скрытая маревом, протекала Обь. А Мирка, зажав губами фантик, пощелкивала по нему пальцем и задумчиво щурилась.

— У кого есть лишняя метла? — внезапно спросила она. — И вообще, у кого что есть?

И сразу все завозились, завздыхали, забубнили. Выяснилось, что метел у нас пять — как раз, два лома — тоже хватит, лопаты и грабли есть у всех, а вот носилок — ни одних. Мирка сказала, что добудем вещь получше носилок, и указала на Анечкину сараюшку, где пузцом вверх лежала тележка без колес, почему-то похожая на убитого гуся.

Двор я разделил так: Славке, Борьке и себе — по дому, а два остальных дома — на троих девчонок.

— А мне? — спросил Генка. Он сидел со скомканной рубахой в руках, съеженный и хмурый.

— Ты, Генк, отдохни, — сказал я.

— Или баян вынеси и давани маршик, — предложил Борька. — А мы под него метлами — шук-шук!

— Нет уж — возразил Генка. — На баяне я вам и потом могу сыграть. Я хочу метлу. Соло на метле. Дайте мне тоже дом. Кровь из носа — справлюсь!.. То есть нет, кровь больше не пойдет! — И он осторожно пощупал свой тонкий, как будто прищемленный дверью носик.

— Ну, ладно. Девчонкам оставляем один. Кончите поможете нам. Все!

И мы спустились.

Генку я завел к себе Он хорошенько умылся, надел мою чуть большеватую рубашку, я взял в сенях метлу и мы отправились на свои рабочие места.

Мой участок был психически трудным тут жил Юрка Бобкин. Не чистить бы тут, а навалить бы сюда еще больше хлама, и торчи он среди чистого двора, как бельмо в глазу, чтобы все поняли, каков есть Бобкин! Но в этом же доме жили Головачевы и еще четыре семьи, так что черт с ним, с Юркой!

Справа от меня трудились девчонки, Мирка с Люськой, а Томки все не было — опять, наверно, со своей сумкой где-то промышляет. Чирей на талии!

Метла моя была новенькая, проскребала землю до черноты. Я мел от крылечек к забору и к центру. Сперва неловко было чувствовать на себе удивленные взгляды из окон, потом ничего. Пусть смотрят и радуются, что и на этот раз «для нас» и «для всех», как говорила мама, совпало. Зато скоро не совпадет, когда за чистотой двора последует его освобождение! Как «Союз Чести» найдет и решит!

Дойдя до Юркиного крыльца, я вдруг подумал, что хорошо было бы, если бы Юрка сейчас вышел и начал ехидничать над нашей уборкой: или вынес бы тряпку и предложил мне помыть их крыльцо, или бы сел на нижнюю ступеньку и давай бы пощелкивать семечки, выплевывая шелуху мне под метлу и приговаривая, мол, вот тут мети, вот тут и вот тут. Ох, и налетел бы я на него! Ох, и треснул бы его голиком по горбушке — похлеще Анечкиной поварешки!.. Но молчала квартира Бобкиных, и я аж вздохнул, жалея, что мой воинственный пыл пропадает попусту.

И вдруг вижу — влетает во двор Пальма — и обрадовался, что хоть тут сейчас душу отведу, потому что за Пальмой примчится та боевая девчонка, и я один на один проверю ее боевитость. Только собака — через забор, девчонка — в ворота, с криком:

— Пальма! Пальма!..

Увидев меня и, наверно, сразу поняв, что предстоит расквитываться, она осеклась, но не повернула назад, как было бы проще, а медленно пошла к забору. Пошел к забору и я, заметивший, в каких подсолнухах укрылась Пальма. Приподнявшись на носки и закусив палец, девчонка принялась тревожно оглядывать огородную зелень, но зелень так разнесло, что попробуй различи там что-нибудь. Я уж хотел было спросить, ну как, мол, твое самочувствие, но позади хлопнула дверь, и мы враз обернулись. Это вышел пацаненок. А я внезапно подумал, что ведь девчонка стоит одна на виду у всего чужого двора и ждет беды в любой миг, а тут еще я, храбрец, выискался. Во мне что-то дрогнуло, и я торопливо проговорил:

• Предыдущая
• 27/38
• Следующая