Отец моего жениха (СИ) - Салах Алайна - Страница 32

Я молчу, потому что врать не люблю, а оправдываться не считаю нужным.

- Конечно ты знал. Но мои чувства не в счет, да? Крестьянские гены же все переживут. Подумаешь, из меня круглую дуру делали. Смешно тебе все это время было?

Не знаю, с какого момента мы с ней перешли на "ты", но возражать не хочется. Урод ты, Дима.

- Смешно мне не было, Юля.

Гнев резко покидает лицо рязанки, а ему на смену приходит растерянное выражение, от которого в груди болезненно екает. Хочется ее утешить.

- Тогда почему... почему ты мне не сказал? Я должна была знать.

- Он мой сын, Юля, - удерживаю ее взгляд.

Может быть, в глазах двадцатилетней раненой девчонки это и не самое лучшее объяснение, но большим я порадовать ее не могу. Станет матерью - поймет.

- Мне некуда ехать, - неожиданно говорит она, глядя перед собой. - В квартиру я не вернусь.

Как ей удается? Взять меня за живое? Ведь нет в ее словах никакого скрытого намека, ни просьбы. Просто обреченная констатация факта, и я плыву. Хочется ей помочь. Позаботится. Ведь никто она мне.

- Поехали, - беру ее за локоть. - Разберемся.

Юля не сопротивляется и больше ничего не произносит. Просто следует за мной до тех пор, пока мы не выходим на парковку через черный вход.

- Я сниму тебе номер в гостинице, - говорю больше себе, чем ей, берясь за ручку автомобиля. - Садись.

Юля без слов забирается в салон и прислонившись к спинке кресла, обхватывает себя руками. Короткое мгновение смотрю на задравшиийся подол ее платья и со вздохом захлопываю дверь. Оплачу ей гостиницу на неделю, вернусь в Барвиху, и завтра улечу в Лондон. Их дела с Димой меня не касаются. Может, еще и помирятся. Черт знает, что в голове у нынешней молодежи творится.

Занимаю водительское сидение и, защелкнув ремень безопасности, выжимаю кнопку пуска двигателя.

- Пристегнись, - смотрю на застывшую Юлю.

Она поворачивается ко мне и, закусив губу, отрицательно мотает головой. В подсознании колоколом бьет предупреждение, но прежде чем я успеваю понять в чем его суть, она перегибается через консоль и обхватывает теплой ладонью мою шею. Алкоголь, мята, лаванда совсем рядом. Плохо, блядь. Очень плохо.

- Поцелуй меня, Сергей.

Девчонка снова уделала меня. Я лишаюсь дара речи. Сижу истуканом даже когда ее губы прижимаются к моим, а влажный язык касается рта. И когда она, задев каблуком рычаг передач, перекидывает ногу через консоль, тоже не двигаюсь. Не выдерживаю только когда ее бедра оказываются на моем стояке. Я же, блядь, мужчина, хоть и отец. А она женщина, пусть и девушка сына. Обхватываю ладонями ее задницу под задравшимся платьем и сжимаю горячую кожу. Зубами оттягиваю ее губу, завладевая ртом. Один поцелуй. Пусть запомнит. А потом уеду. Самолет, спокойствие, Лондон.

30

Юля

В салоне у Молотова работает климат-контроль, но мне невыносимо жарко. Под кожей растекается жидкая лава, голова плывет и воздуха не хватает, пока мы продолжаем пожирать друг друга ртами. У меня никогда не было секса в машине, но сейчас я готова стереть это упущение, потому что чувство приличия куда-то улетучилось. Боже, я хочу его. Хочу до умопомрачения. Больше его рук, мнущих мои бедра, больше его дыхания во мне, больше его твердого тела. Боже, боже, а как умопомрачительно сексуально он пахнет.

- Юля, Юля... - тяжело дыши, Сергей отрывается от моего рта. Сейчас его глаза не синие, а глубоко черные. Два омута, в которых я мечтаю утонуть. - У нас ничего не будет. Ты расстроена.. выпила. А я завтра возвращаюсь в Лондон.

Нет, нет. Так не годится. Плевать мне, что будет завтра - сегодня я не желаю думать.

- Ты же тоже хочешь меня, - вдавливаю бедра в твердость подо мной. Не думает же он, что его готовая к пуску ракета останется незамеченной.

- Я живой мужчина, Юля, а ты красивая женщина. Девушка моего сына.

Упоминание о Диме не вызывает во мне ничего, кроме фантомного раздражения. Даже злости нет. Удивительно.

- Я перестала быть его девушкой около трех часов назад.

Сергей со вздохом убирает руки с моих бедер и мягким движением заправляет выбившуюся прядь мне за ухо.

- Вернись на сиденье, Юль. Я тебя отвезу в гостиницу.

Гостиница. Пустой номер, холодные простыни и полное одиночество. Не хочу. Я с чувством глубокого разочарования слезаю с каменного стояка и, неуклюже перекинув ногу через рычаг переключения передач, занимаю пассажирское кресло.

- Тогда отвези меня в Барвиху. Я там переночую. Заодно оставшиеся вещи соберу, чтобы больше не возвращаться.

На лице Сергея - выражение немой борьбы. Он несколько секунд напряженно сверлит мою переносицу тяжелым взглядом, после чего тянется ко мне через консоль. "Поцелует", гулко выстукивает пульс. Но он не целует, а вытягивает ремень безопасности и с коротким щелчком меня пристегивает. Вот так. Облом, Живцова.

Автомобиль плавно трогается с места, а Молотов больше не меня не смотрит. И это плохая новость. Но есть и хорошая: спустя двадцать минут мы выезжаем на знакомую трассу, а это означает, что мне не придется ночевать в гостинице.

По приезде в Барвиху Сергей подчеркнуто вежливо помогает мне выйти из машины, но как я не стараюсь поймать его взгляд, сделать этого мне не удается.

- Думаю, экскурсию по дому тебе проводить не нужно, - негромко произносит он, открывая входную дверь. - Если ты голодна - в холодильнике есть еда. Не стесняйся.

Ведет себя так, словно мы сорок минут назад не целовались в машине, а его руки не тискали мою почти голую задницу. Я как знала, надела развратные стринги.

Молотов проходит на кухню, а я остаюсь стоять в гостиной, обхватив себя руками. Судя по звукам, он моет руки и пьет минералку.

Глупо вот так здесь стоять. Чего я жду? Что он меня проводит до кровати?

Бросаю финальный взгляд в кухонный проем и со вздохом иду к лестнице. Медленно иду. Очень медленно. Шаги Сергея настигают меня лишь на предпоследней ступеньке, от чего сердечный ритм снова сбивается. Хотя, он кажется и не приходил в норму с того момента, как мы покинули клуб. Я чувствую его присутствие всего в паре метров позади себя, пока бреду по коридору к спальне. Берусь за ручку и, не выдержав, разворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Мы встречаемся глазами, и челюсть Сергея едва заметно дергается.

- Спокойной ночи? - не утверждаю, а спрашиваю. Потому что, о какой, к чертямм, спокойной ночи может идти речь, когда мы вдвоем в доме. Когда я знаю, что он хочет меня, а я безумно хочу его.

- Спокойной ночи, Юля, - отвечает Молотов, и в последний раз скользнув по мне глазами, проходит к своей комнате. В его тоне нет ни вопроса, ни приглашения.

Я скрываюсь в спальне, не дожидаясь звука захлопывающейся за ним двери, и прижимаюсь к стене для поддержки. Стараясь угомонить бешено стучащее сердце, глубоко дышу и смотрю в темно-синий прямоугольник окна. Когда-то это была наша с Димой комната, а все о чем я сейчас могу думать, как сильно я хочу переспать с его отцом. Так, срочно нужен душ похолоднее.

Холодный душ не помогает: мысли по-прежнему витают в десятке метров от моей головы. А именно в спальне Сергея. Чем он сейчас занимается? Сидит на кровати? Стоит в душе? Спит? Он сказал, что завтра уезжает. То есть возможно я больше его никогда не увижу. Дима говорил, что он наведывается в Москву не чаще двух раз в год, а это означает, что к следующему своему приезду Молотов-старший может и не вспомнить мое имя.

Я не понимаю своих чувств к этому мужчине, но факт в том, что какие-то чувства у меня к нему есть. Я не могу смириться с мыслью, что завтра он уедет, а я так и не узнаю, каково это: быть с таким как он. А я хочу узнать.

Я подхожу к зеркалу и смотрю на свое отражение: зрачки расширены, волосы хранят следы укладки (спасибо тебе, Тафт), на скулах горит румянец. Пижама вроде тоже ничего: короткие хлопковые шорты в полоску и такая же рубашка, купленные на зимней распродаже в Woman Secret. Не кружевной пеньюар, конечно, но имеем то, что имеем. Главное ведь, то что внутри. Всмысле, под ним.