По горячему следу (СИ) - Инодин Николай - Страница 38

Жрец смотрит на Ромины модели по — новому. Толкает пальцем миниатюрное водобойное колесо, в макете мельницы проворачиваются деревянные шестерни, завертелись глиняные жернова.

— Какого размера будет это колесо, когда ты его построишь?

— Два моих роста отсюда, — Рома показывает тонкой щепкой, — досюда.

Савастей щурится, пытаясь представить общие размеры постройки.

— И что эта штука будет делать?

— Зерно молоть.

— Сама?

— Нет. Вода будет крутить колесо. Колесо — вертеть жернова. Пускать воду, сыпать зерно, собирать муку в мешки должен человек. Ничто не работает само. Не бывает таких механизмов.

Савастей покрутил колесо, поднимающее молот, колесо, качающее маленькие мехи.

— У тебя везде колёса. У нас раньше тоже были, наши деды ездили на повозках. В этих краях удобнее плавать по рекам на лодке — дорог нет, пуща кругом. Твои колёса едут, оставаясь на месте, но при этом делают работу. Это нужно обдумать. Я приду к тебе завтра, хорошо?

Хлопает дверь, дрожит язычок пламени в жирнике, метнулись по стенам тени, только без перерыва жужжит Ласкина прялка.

Поговорили.

Несколько дней отдыха, и снова по утоптанному снегу движутся ощетинившиеся копьями прямоугольники, составленные из крепких, здоровых мужчин. Вильцы учатся маневрировать группами — классическое "противник слева, противник справа", "стена", "черепаха", атака правым или левым флангом, и "высшая математика" — правое или левое плечо вперёд, сначала на месте, потом в движении. Всё реже ломается строй, всё мощнее напор в атаке — ополченцы научились давить щитами в спину стоящих впереди товарищей. Теперь вечерами Роман объясняет Крумкачу, дружинникам, Берегуне и старшим вязникам простейшие тактические схемы — заход во фланг, окружение, прорыв строя. То, что никто из соседей строем не бьётся, не аргумент. Такое неприятное явление, как умеющее сражаться в строю войско, на месте обычно не сидит.

— Вот скажи, почему ты все доспехи раздал? — Сегодня на вечерние посиделки у Шишагова остался Дзеян, он не без некоторого сожаления осматривает стены Роминого жилья — с них исчезла большая часть трофеев. Щиты и копья скандов прибрала дружина, шлемы и кинжалы раскупили жадные до металла поморяне, доспехами Рома награждал особо отличившихся ополченцев.

— Не все. Мой и те, что парни таскают, остались.

— Всё шутки шутишь. Знаешь ведь, о чём спрашиваю! — обижается кузнец.

— Раздарил, конечно. Было бы у меня две сотни панцирей — раздал бы все. А так — полтора десятка привыкнут к доспеху, может быть, на них глядя, остальные тоже захотят. Хотя вряд ли, — покачал головой Шишагов, — за такую науку обычно кровью платить приходится. Без этого не доходит, предки ваши так не делали, значит и вам не надо.

— Да зачем такая тяжесть нужна? — удивляется кузнец — Пользы от неё почти нет, а биться мешает. Я такую защиту и копьём, и секирой с одного удара пробью.

Роман ухмыляется:

— Я, Дзеян, с одного удара пробью копьём твой щит, и тебя вместе с ним, зачем тебе таскать тяжёлый щит? Не бери, врагу не нужно будет лишний раз напрягаться.

— Так это ты, — упрямится кузнец, — Больше никто так не сможет.

— Где нашёлся один умелец, там может найтись и другой. Акчей года через два сможет, если не перестанет тренироваться. Не это важно — прямой удар и моя кольчуга не выдержит, так я не дам себя прямо бить. А от скольких порезов и мелких ран она меня уже прикрыла?

Дзеян хитро щурится:

— Скажите, пожалуйста, спасся он так! Можно подумать, у тебя в бою кровь из порезов течёт!

— Где у меня не течёт — у ополченца льётся.

Тут до Шишагова доходит, что именно сказал кузнец.

— А ты откуда знаешь?

— Как же, в наших краях оборотней никто до тебя не видел. Один ты такой? Хватает и у нас. Только наши, зверея, теряют голову, потому и не живут с людьми, идут в лес. Не знал разве?

— От тебя первого слышу. Нет, Кава детям что‑то такое рассказывала, так ведь это сказки…

— Кава не просто сказки сказывает, больше былички говорит. А ты, значит, не поверил. Зря. Она, конечно, мастерица языком кружева плести, но врать не обучена.

Роман решает свернуть со скользкой темы — потом разберёмся со сказками, не спеша.

— Ты про доспех слушай. В панцире, хоть и кожаном, шальная далёкая стрела даже со стальным наконечником не убьёт и не ранит, доспех ослабит любую атаку. Чтобы его пробить, нужно особое умение, или сильный удар, а он всегда медленнее простого — отряд в броне дольше живёт в бою, чем те, кто выходит на рать в одних рубахах. Была бы возможность, я бы обрядил в панцири всех вильцев, да не в кожаные — стальные. Нравится мне ваше племя, обидно будет, если такие люди погибать станут.

— Где это ты столько стали возьмёшь, хотел бы я знать, — буркнул кузнец.

К концу второго месяца занятий Роман больше смотрит, чем показывает — ополчение работает само, под командой своих старшин, вязи соревнуются в выучке с соседями. Стараются. Роман пообещал отдать победителю негласного соревнования свой щит, судить спор ополченцев взялись дружинники.

— Смотреть на них забавно, — сказал как‑то Роману Лукан. — Но ведь достань любого из этой кучи, как был мужик с топором, так и остался. Сильно ли им поможет твоя наука, доведись сойтись с настоящим врагом?

— Может статься, увидим ещё. Хотя лучше бы не видать.

— Чего так? Зачем учил тогда?

Роман вздыхает:

— Не люблю войну. Поэтому и учил.

— А — а… тогда понятно, — на всякий случай решает согласиться дружинник.

Дождаться окончания "партизанских сборов" Роману не довелось. Он как раз осматривал длинный бронзовый винт, искал дефекты литья, когда в кузницу протиснулся Савастей. Шишагов, перед тем, как поздороваться со жрецом, вытер руки ветошью, положил отливку на стеллаж рядом с деревянным шаблоном. Савастей ответил на приветствие, внимательно рассмотрел два одинаковых с виду винта — липовый и бронзовый.

Щёлкнул языком, выражая восхищение, и повернулся к хозяину.

— Будь добр, как сегодняшние дела закончишь, зайди ко мне, разговор есть.

Световой день сильно увеличился за последний месяц, но когда Шишагов добрёл до землянки Савастея, темень стояла — хоть глаз выколи. Впрочем, Роман давно не обращал на это внимания. Подошёл ко входу, отряхнул от снега торбаза, не оборачиваясь, спросил темноту у священного камня:

— Тебя, Крумкач, тоже Савастей позвал?

От большой тёмноты отделилось пятно поменьше, заскрипел снег под поршнями.

— Интересно, кто из вас лучше ночью видит, ты или Машка твоя? — Крумкач подтолкнул Романа к землянке. — Иди, там, наверно, заждались уже.

В жилье жреца запросто можно было бы париться — если плеснуть пивка на раскалённую печь. Без этого получилась сауна — дров не жалели.

— Здравы будьте.

Роман сбросил кухлянку, сложил на лавку и уселся сверху — привычка, а что делать?

За столом, кроме хозяина, сидели Берегуня и нестарый осанистый незнакомец в богатой рубахе, ткань которой невозможно было разглядеть — так густо покрывали её вышивки. Красные узоры столь тесно разместились на ней, что одёжка колом стояла на хозяине, отказываясь принимать форму скрытого под ней тела.

"Как бы не впервые одел", — отметил Шишагов. Как потом оказалось — угадал. Поздоровался. Незнакомец вроде как удивился, но потом спохватился и просто ответил на приветствие.

"А ты, братец, к другому обращению привык. И вид у тебя необычный, не из вильцев будешь. Ну — ну, посмотрим, что ты за птица такая".

Помогатели Савастея по обычаю кучкой сидели в тёмном углу, и вроде как их больше, чем обычно, но Роман поленился рассматривать.

Он присел на край лавки и позволил себе показать степень своей измотанности — опёрся стеной о стену.

— Устал. Говори, Савастей, зачем звал, не то усну раньше, чем закончишь. У тебя, как я вижу, гость в доме, ему внимание нужно.