Enigma (СИ) - Мейер Лана - Страница 10

Пожалуй, это единственное, что объединяет меня с отцом. Он был слишком безумен в своих амбициях, и он решил, что мне нужен Бог-каратель, а не родитель, который просто будет рядом, и научит меня той жизни, на которую он меня и обрек.

Я также безумен, но мои амбиции едва ли причинят кому-то вред. Все, что мне необходимо на данный момент это выжить, так… так диктует программа, а точнее нейросеть, крохотный чип, когда-то встроенный в мой мозг, с целью исправления врожденных пороков.

Если быть совсем кратким, то я был рожден «не таким, как все», в то время как мой отец всегда мечтал, что у такого гения, как он, родится одаренный и гениальный ребенок. Такой же, как он, будущий ученый, что завершит его дела. Тот, кому он сможет передать все свои знания. Но я не оправдал его надежд. Поэтому он решил исправить «ошибку природы» своими руками, в один из прекрасных дней положив меня в операционную капсулу.

«Я сделал тебя гением, Мак. Теперь все дороги будут перед тобой открыты». – Склоняю голову на бок, пытаясь прогнать его навязчивый голос, пульсирующий в висках.

Пока белокурая красавица рядом со мной недовольно поджимает губки, и кидает на меня томные и обиженные взгляды, мое внимание перехватывает та… кого я не ждал увидеть.

По крайней мере, она сэкономила мое время, заявившись сюда.

А ты выросла, Конфетка.

Я осознаю легкую степень своего безумия, и признаю, что склонен к своего рода одержимостям. Я питаю к этой девчонке неоднозначные, противоречивые чувства… чувства? Я так редко их испытываю. (Из-за операции Руфуса, некоторые химические процессы в моем организме происходят не так, как у обычных людей.)

Этим она меня всегда и цепляла. Она вызывала во мне бурю эмоций, которые обрушивались на меня обжигающей лавой ненависти, что я скрывал за надменностью, сдержанностью и пренебрежением.

И я знаю, где находится очаг, эпицентр моих эмоций – это безграничная любовь моего отца к этой девчонке, которая не являлась его кровной дочерью. Она должна была быть для него никем, но значила так много… куда больше, чем я.

Не замечаю, как губы рефлекторно раздвигаются в усмешке. И только обеспокоенный взгляд Эрики, заставляет меня вспомнить, что я все-таки на похоронах родного отца. Черт, пресса уже наверняка сделала пару удачных снимков, и уже в понедельник лучшие физиогномики будут трактовать значение моей улыбки в столь печальный день.

– Пожалуй, тебе и правда лучше уйти, Эри, – стальным голосом, даже не глядя на свою псевдо-невесту, отвечаю я. Не понимаю, зачем она вообще пришла. Эрика плохо знала моего отца, но на самом деле его никто не знал. Конечно, он давал многочисленные интервью, вел лекции, и иногда светился на экране. До того, как впал в кому. В остальное время безумный Руфус жил в своей лаборатории, где изо дня в день придумывал новые вакцины, или, может быть, даже снова ставил опыты на отстающих в развитии детях, и пытался повторить с ними то, что сделал со мной. (Да, я говорил, что мы давно изобрели лекарства от всех болезней, но, к сожалению, это не касается психических расстройств. Мозг – по-прежнему остается главной загадкой для всего человечества… боюсь себе представить, чем тогда является мой мозг, в котором изрядно покопались, прежде чем он начал функционировать так, как «нужно»).

Пытался исправить… как он там говорил?

Ошибку природы.

Такая… ошибка природы, Мак. Я думал, ты родишься таким, как я. Таким же умным, как твой ученый отец, и красивым, как мать. Я хотел, чтобы ты был идеальным… но ты разочаровал меня. Прости, что говорю тебе это. Ты же все равно меня не понимаешь? Не слышишь? Ответь мне, если это не так.

Мне было пять, и я промолчал.

Но я все слышал.

А потом он просто вколол мне жуткую дозу наркоза, и распорол мне голову, предварительно положив меня в операционную капсулу. Просто раскроил мою голову на части, словно я не его сын, а кусок мяса.

Да, мой отец зашел слишком далеко в своих играх с разумом, и хорошенько поковырялся в моих мозгах. Следующие два года после операции я помню урывками. Я заново учился жизнь, и этот мир мне не казался уже таким прекрасным, как прежде. Первое время я не помнил, каким был до операции, но я помнил вкус материнского молока. Помнил, какие адские боли испытывал при рождении. Мне было холодно. А потом так тепло, неимоверное покалывание по всему телу. Мама пахла корицей и мандаринами. Как гребаное Рождество. Теперь я его ненавижу.

– Тебе не нужна моя поддержка? – с притворной заботой интересуется Эрика, но я отвечаю ей лишь коротким поворотом головы из стороны в сторону, и она умолкает. И будто чувствуя, что я не намерен сейчас выносить ее капризные трели, быстро ретируется, не обращая внимания на то, что похоронная служба все еще идет, а святой отец до сих пор перечисляет все заслуги моего отца перед человечеством.

Один глубокий вдох наполняет легкие фруктовой свежестью. Тонкий, едва уловимый шлейф аромата знакомых духов из прошлого.

Черт. Это точно она.

До боли сжимаю зубы, фокусируя взгляд на удаляющейся точке – хрупкой фигурке, стремительно лавирующей между каменными плитами.

Зачем она приперлась на похороны МОЕГО отца?

– Мак, все в порядке? – интересуется Джек, наверняка заметив мой насупленный вид. В эту секунду, когда мои мысли возвращаются к этой девчонке, даже друг попадает под мой испепеляющий взгляд.

Если бы я знал, чем все это закончится… черт, подошел бы я к ней сейчас? Увы, даже я не могу предсказывать будущее. Могу лишь просчитать вероятность событий с предельно высокой точностью.

– Я провожу Эрику, – бросаю я, делая шаг вперед.

– Что? Но это похороны твоего… – возражает Джек, поглядывая в сторону святого отца.

– Он мертв, Джек, – равнодушно бросаю я, ощущая, как болезненный спазм на мгновение сдавливает грудную клетку. Едва уловимый, через секунду забытый мною.

Не обращая на напряженный шепот собравшихся, я прохожу через людей в черном, и быстрым (что для меня недопустимо) шагом догоняю беглянку у ворот, ведущих к выходу с кладбища. Я не мог обознаться. За обоняние отвечает мой до мелочей запоминающий запахи мозг, и он не мог ошибиться. Я помню запахи всех людей, существ и предметов, с которыми когда-либо находился в непосредственной близости.

И у Кэндис был особый аромат. Запах ее страха, трепета, с толикой вожделения и любопытства ко мне, восхищения. Воспоминания о ее пугливых взглядах всегда вдохновляли меня на дрессировку и совершенствование моих особых девочек. Спасибо отцу, я унаследовал его гены, и страсть к особым экспериментам.

Я никогда ни за кем не бегу и никого не преследую. Фокус моего внимания очень редко сосредоточен на человеке, если это конечно не один из моих экспериментов, не мой друг, и не партнер по работе. Но сейчас, ноги, словно, сами несут меня к утонченной фигуре, облаченной в черную накидку, которая ассоциируется у меня только с паранджой. Она хотела остаться не замеченной, как глупо со стороны убегающей крошки.

– Кэндис, – она вздрагивает всем телом, когда я уверенно кладу ладонь на ее плечо и нехило сжимаю. Вряд ли от неожиданности – скорее, она почувствовала, что я следую за ней, не могла не ощутить моего приближения.

Девушка не спешит поворачиваться, но я уже знаю, все, что она сделает дальше.

Все, что она мне скажет.

Я должен найти ее слабое место, чтобы получить удовольствие от игры, которую придумал не я, а мой покойный отец. Если у Кэндис есть «ключ» к тому, что мне необходимо, почему бы нам не забыть старые обиды и не развлечься? Возможно, этого мне не хватает в лаборатории, в бизнесе, и даже в хобби, которое успокаивающе действует на мою нервную систему, которая вот-вот начнет умирать изнутри, превратив меня в того, кем я был рожден.

Мне не хватает чего-то настоящего. Может быть, Кэндис сможет меня удивить? Сколько раз я представлял себе именно ее в качестве своей музы? Для нее, я придумаю что-нибудь особенное. Увлекательный квест, за который она расплатится разбитым сердцем.