Enigma (СИ) - Мейер Лана - Страница 62

Глава 8

Макколэй

Это было не совсем честно – ударить по Джеймсу из энергетического оружия, но я знал, что его охрана прибудет с минуты на минуту. Удивительно, что он вообще остался один. Скорее всего, на премьеру Грейсоны пришли всей семьей, и Джеймс не хотел, чтобы кто-нибудь из приближенных к нему людей, видел, что он побежал вслед за «бесправной шлюхой» (какой Кэндис непременно считают все члены этой семьи).

Конечно, среди Элитов были люди, которые терпимо относились к низшим кастам. Так же, как и во все времена, во многих культурах и странах. В Индии, где до сих пор существует каста «неприкасаемых», или в некоторых странах Азии, где господствует тоталитарный режим государственного строя. Элиты считают себя Богами Олимпа, несмотря на то, что прекрасно понимают, что они Боги до тех пор, пока слабы те, кто им поклоняется. Пока есть те, кого можно держать в постоянном страхе.

Но сейчас речь не о том, кто и какое место занимает на вершине социальной лестницы, а о том, что какой бы властью не обладал Джеймс, и какие бы события нас не связывали в прошлом, сейчас он ступил на мою территорию. А я… не люблю, когда кто-то проникает в мое пространство. Лезет в голову. Или лабораторию. Когда кто-то трогает мой объект без моего позволения, и смеет вмешиваться в сложные энергопсихические процессы между мной и Энигмой.

Здесь любая мелочь может сыграть роковую роль. Мне не нужно, чтобы в светлой голове прирученной мной девочки, цвели зерна сомнений. Ее внутренние метания, касающиеся меня и Джеймса, пагубно повлияют на всю работу.

От таких «помех» я безжалостно избавляюсь.

Ради своей Цели, я пойду по головам, и все же надеюсь, что мне не придется никого лишать жизни. Хотя о чем я? В миг, когда эта сучка сжала его руку, мне пришлось сжать зубы и кулаки, чтобы хоть как-то удержаться от выворачивающего и опаляющего изнутри желания переломать каждую кость в теле Грейсона. Раздробить. Раскрошить. Уничтожить помеху.

Чтоб больше духу его не было рядом с Кэндис.

Что это, бл*дь, за желание? Дикое, необузданное, неконтролируемое. Я сам был от себя в шоке, когда словил кайф, сломав ему челюсть.

Черт. Снова симптомы. Если бы я был в порядке, то не ощущал бы всего этого эмоционального дерьма.

Ревности, от которой кровь превращается в магму и кислоту. Пожирает изнутри, с таким остервенением, что, кажется, разъедает кожу и внутренние органы. Но это лишь иллюзия. Химия головного мозга. Такая необходимая, и такая отвратительная мне химия. Но после очередного небольшого эмоционального всплеска, и выброса адреналина, я стал гораздо собраннее, и зрение, что «барахлило» во время драки, восстановилось довольно быстро.

Хотя… не думаю, что испытанное мной было ревностью. Ревность – слишком романтично, и всегда признак неуверенности в себе. Скорее всего, лишь железное и несгибаемое чувство собственничества. Я живу по строго установленным самим собой программам и правилам. И одно из самых главных: не посягать на мои вещи, девочек, изобретения, продукты интеллектуальной деятельности и так далее.

Мои благие намерения обрадовать Кэндис своим «подарком» и провести с ней серьезный разговор по поводу испытания, через которое ей пришлось пройти, рассыпались в одночасье, как только она опустилась рядом с Джеймсом, тщательно осматривая «несчастного», который, конечно же, очнется примерно через пятнадцать минут. Единственный плюс во всем этом, что придет в себя Джеймс со сломанной челюстью.

Я сжал кулаки, ощущая, как напряглись до предела вены вдоль забитого краской предплечья. Мне хотелось растерзать эту маленькую дрянь, чтобы не смотрела так на него, словно он вообще представляет для нее какую-либо ценность. Взять ее за шкирку, и хорошенько встряхнуть, напоминая о том, в какую сторону должен быть направлен каждый ее взгляд. Связать тугими веревками, и довести до грани, обжигая поцелуями и укусами, чтобы убедиться в том, что я один способен вызвать в ней те чувства, которые отображает датчик.

Но судя по тому, каким цветом он вспыхнул, когда Роберт вырубил Джеймса, все не так просто. Грейсон, мать его, важен для нее. И если ко мне она испытывает смешанные чувства, варьирующиеся от лютой ненависти до нестерпимого желания и первобытной потребности, то он остается для нее…

Мечтой. Несбывшейся мечтой, которая принесла горькое разочарование… и все же, мечтой.

Девушки мечтают о принцах, это программа, которую навязывает общество и СМИ со времен мультфильмов по мотивам всем известных сказок. И влюбившись в Джеймса в юном возрасте, Кэндис просто выполнила свою «подростковую» программу. Настоящие чувства очень сложно отличить от программы, и женщины часто принимают за великую любовь элементарную установку «мне нужно создать потомство, потому что я боюсь остаться одна».

И она, Кэндис, тоже боится. Именно поэтому и упала в его объятия, как только «принц» замаячил на ее горизонте.

Ну а чего я, собственно, ждал от Энигмы? Что она подарит мне хоть один взгляд, который будет кричать мне о том, что она нуждается во мне, после всего, что я с ней сделал и сделаю?

Почему я вообще допускаю подобные мысли? Наверное, я бы хотел ощутить на себе любовь женщины, и любовь «вопреки».

Спасибо матери, которая не смогла мне этого дать. Но хватит сентиментальностей, довольно.

Конечно, я знал, что Энигма возненавидит меня снова, после того, как искупается в грязи из чужих слов, мнений и предрассудков. Но то, что я сделал, было необходимостью для Цели. Ведь именно в момент выступления, ее эмоции были так сильно обнажены и открыты, оголены перед миром и искренны. Невидимые человеческому глазу энергетические вибрации Эни еще никогда не были такими сильными. А чем сильнее чувства, тем сильнее эти волны. Чем сильнее волны, тем проще с ними работать: декодировать, отцифровывать, сохранять и составлять программу. Мне уже удалось продвинуться так далеко, как никогда прежде, но этого недостаточно. Ну а пока…

Не желая больше тянуть время, я хватаю Кэндис за волосы, сжимая их в кулаке, намерено жестко и приподнимаю вверх:

– Кэндис, мы улетаем. Прямо сейчас. Тебе лучше пойти по своей воле. Мне бы не хотелось колоть тебе снотворное. Нагрузка на сердце, – грубо бросаю я, заглядывая в огромные распахнутые голубые глаза. Снова напуганные. Еще бы. У меня, наверное, вместо лица сейчас кровавая маска.

– Улетаем? Ты чуть не убил человека. Растоптал мою мечту. Унизил перед этими уродами. Ты все еще думаешь, что я намерена терпеть твое общество? Мама простит меня, слышишь? Простит… ноги моей рядом с тобой больше не будет, – в сердцах шипит эта дикая кошка, пытаясь ослабить хватку на своих волосах, брыкаясь и пинаясь, но я лишь сильнее наматываю их на кулак, стараясь не думать об ассоциации, которую вызывает это движение. Не думать… я и не думаю.

Просто представляю, как затыкаю ее грязный рот своим членом. Мой любимый способ достижения физиологической разрядки, которым я пока не удостоил Энигму… если бы не ограниченное время, я бы исправил это прямо сейчас.

– Твоя мать не простит тебя, потому что тогда она тебя и не вспомнит, – давлю я, загоняя Кэн в психологический тупик. Давай мышка, попробуй выбраться из моего лабиринта. – И ты будешь жить своей прежней и жалкой жизнью, пока не загнешься от отчаянья, и не поймешь, что со мной ты жила, а не существовала, – и мне приходится снова это сделать. Вколоть успокоительное в ее нежную шейку, на которой все еще едва заметны следы от моих рук. Кэндис не успевает ответить на истину, о которой я ей напомнил, и начинает падать, но я успеваю поймать Энигму за плечи.

Убираю влажные волосы со лба, вглядываясь в хрупкие и бледные черты лица девушки. Уставшая, но по-прежнему совершенная. Свежий морской воздух пойдет ей на пользу. Но я не могу остановить процесс распада ее прежней личности – душа Кэн высыхает, потому что эмоциональные качели всегда ведут к депрессии, а депрессия… к отказу от жизни.