Enigma (СИ) - Мейер Лана - Страница 8

Что же мне делать? Ну кому станет хуже всего от одной встречи? Моя жизнь – сплошной день сурка, состоящий из работы, походов в больницу, и редких сомнительных «вылазок». Одно свидание, всего лишь три часа в компании мужчины, в которого была влюблена, кому тайно посвящала наивные стихи и первые песни. Если я не пойду, он расскажет Маку, что видел меня – неизвестно еще, чем это может закончиться. А так, я спокойно объясню ему, что мне приятно было провести с ним время, но не более того. И он никогда не узнает правду.

Да. Так и сделаю.

– С нетерпением ее послушаю. Так куда подъехать?

– Пересечение пятой и двадцать третьей. Я живу в «Космосе», – что, конечно, ложь. Я просто назвала адрес дома, который находится в одном из самых богатых районов Нью-Йорка. Дура.

– Отлично, Кэндис. С нетерпением жду встречи, – я и подумать не успеваю, как Джек притягивает меня к себе. Плотно, так близко. Так, чтобы ощутила даже через ткань его напряженный пресс, твердую руку, слегка сжавшую талию. Я просто теряюсь, как будто снова становлюсь той пятнадцатилетней девчонкой, неумело приоткрывающей губы для своего первого поцелуя. Звук сердца отдается в ушах и щемящей болью в груди, как только мягкие губы Джека касаются моих – едва заметное, нежное касание губ, от которых немеет небо и кончик языка… пальцы на руках и ногах.

Слегка отталкиваю Грейсона, несмотря на то, что хочется сделать совсем обратное. Изголодалась ли я по отношениям? Совсем нет. Я изголодалась по вниманию, по той жизни, где была счастлива. Где не приходилось принимать сложные решения, тянуть все на себе. Я скучаю по эмоциям, без которых моя душа выгорает, и превращается в обуглившееся бесчувственное дерево, существующее только ради того, чтобы поддерживать огонь жизни других, более «ценных» людей. Вот и все.

Джек недовольно выдыхает около моих губ, как только я слышу очередной звук, сигнализирующий о том, что с ним снова хотят выйти на связь.

– Опаздываю, детка. Завтра, в семь.

– Не думай, что буду считать минуты до нашей встречи, – нервно хихикнув, отвечаю я. Мистер Грейсон подмигивает мне, и отпускает, и чтобы не мучить нас обоих, я резко разворачиваюсь и скрываюсь в спешащей на свои рейсы толпе людей, ругая себя за то, что вообще согласилась на это свидание. За то, что позволила себя поцеловать… какого черта? Ему что, не хватает его лощеных девиц из высшего общества? Экстрима захотелось? Он что, не заметил мой убогий маникюр за пять долларов?

И зачем я согласилась? На секунду поддалась слабости? Продолжая внутреннее самобичевание, я смакую чувства тепла, разливающегося по грудной клетке. Когда у меня еще будет такая возможность? Хотя бы на пару часов вспомнить, какой жизнью живут Элита? Что такое – иметь все, и хоть на мгновение избавиться от их снисходительных взглядов? Конечно, с выбором наряда на свидание будут большие проблемы.

Наверное, мне просто захотелось сказки, как и любой девочке. Моей любимой всегда была «Золушка». Ненавижу тот момент, когда часы отбивают полночь и карета превращается в тыкву. Завтра мне предстоит повторить «триумф» Золушки.

Ловлю себя на мысли, что улыбаюсь уже минут пять, направляясь к старенькой автобусной остановке, оставленной в аэропорту, для таких, как я. Самый дешевый способ добраться до города.

Перед тем, как выйти за пределы аэропорта, бросаю беглый взгляд на световой экран, под куполом здания, услышав встревоженный шепоток в толпе людей.

Сердце болезненно сжимается, чемодан падает куда-то под ноги, когда я замираю на месте, уставившись в проклятый экран, сообщающий мне не самую приятную новость.

Ужасную новость, в которую невозможно поверить. Я знаю, что последние пять лет Руфус находился в коме, и не подавал признаков жизни, но в глубине души я всегда надеялась…

В конце концов, двадцать первый век. Я думала, что ученые рано или поздно разгадают все тайны сердца и мозга, и разбудят Руфуса. Но этого не произошло…

Слезы обжигают щеки и губы, пока я всматриваюсь в родное лицо своего опекуна, спасителя моей жизни, и просто замечательного человека, которого я любила.

«Великий ученый скончался – большая потеря для всей страны и человечества». – Одними губами читаю я, и прячу лицо в ладонях, испытывая лишь одно острое желание: попрощаться с ним.

Глава 2

Макколэй

Он умер.

Человек, которого я ненавидел всем своим существом, превратился в горсть пепла. Я не говорю «сердцем», потому что вы под этим словом будете подразумевать душу, а я – лишь полый мышечный орган, который перекачивает пять литров крови по венам за одну минуту. Хотя, в моем организме, даже сердце работает быстрее, и за это я могу сказать «спасибо» только своему безумному папочке.

Мир запомнит Руфуса Карлайла, как одного из самых выдающихся ученых двадцать первого века и владельца многомиллиардной Империи «AUM Corp», которую основал мой прадедушка. Как человека, который подарил миру вакцины от самых страшных болезней современности, как блестящего биотехнолога, физика, клинического психолога, специалиста по генной инженерии, и просто добродеятеля, регулярно пополнявшего некоторые забытые миром благотворительные фонды, направленные на то, чтобы сохранять природные ресурсы человечества.

О да, мой больной на голову отец был жутким лицемером. Это так мило с его стороны – жертвовать миллионы долларов на защиту природы, производить биотопливо, тем самым имитируя бурную деятельность на благо всего человечества. Есть только одно маленькое «но» – одному Богу известно, какую игру с человеческими жизнями затеял Руфус в своей секретной лаборатории, где я провел несколько лет.

Я давно перестал быть «подопытным кроликом», но мой ненормальный папаша сделал все, чтобы я продолжал решать его головоломки, находясь на грани между жизнью и смертью, даже после того, как его тело превратилось в прах.

Еще одним лицемерным поступком было сделать меня таким… неправильным, чертовски отвратительным самому себе. Создать меня таким было его прихотью, одним из маниакальных желаний, какими жил мой отец. И вместо того, чтобы радоваться своему безупречно удавшемуся эксперименту, любить одно из главных открытий и достижений в своей жизни… он меня ненавидел. Каждый раз, когда я смотрел в его синие глаза, скрытые за очками-половинками, я видел в них лишь презрение. Отчуждение. Злобу. Словно сам факт моего существования был ему отвратителен. Конечно, бывали моменты, когда он смотрел на меня с интересом – примерно так же, как безумный ученый смотрит на свою любимую лабораторную крысу, которую ему предстоит помучить.

Со дня операции, он больше никогда не называл меня сыном.

И сейчас, когда я стою у мраморной плиты, под которой лежат стертые в пыль его кости и плоть, я… все равно борюсь с обжигающим комом, вставшим поперек горла, и жутким эхом, бьющим по напряженным нервам «твой отец мертв».

Твоего Создателя больше нет.

Завтрашнего дня для меня теперь – не существует. И даже мой мозг, способный изучить любой новый язык за три часа, не способен пока осознать, что теперь произойдет со мной.

Я говорю «осознать», потому что это действительно так. «Осознать» и «знать», чувствуете разницу? Я знаю, что я умру. Счет идет не на годы, а на месяцы. Судя по несложным расчетам, без крошечных серебряных таблеток я проживу еще десять месяцев, двадцать один день, пятнадцать часов, две минуты, и тридцать семь секунд… секундой меньше, секундой больше. Допустим, благодаря периодическому всплеску адреналина, допамина, дофамина и других гормонов в крови, мне удастся увеличить срок своей жизни на месяц, может на два. Таблетки вызывают внутри особое состояние, мощный гормональный всплеск, позволяющий сначала сбросить ежесекундное напряжение в голове, а потом простимулировать работу мозга. Если быть кратким, встроенный отцом чип внутри меня – это инородное тело, и срок его приживаемости составляет около тридцати лет… и, если это дурацкое изобретение Руфуса не приживется, я буду долго и мучительно «разваливаться». В лучшем случае – медленно сходить с ума, в худшем – резко вернусь на тот уровень развития, какой имел на момент операции.