Осколок (Проза и публицистика о Великой Отечественной войне) - Коковин Евгений Степанович - Страница 27

Наши войска наступали, не давая врагу закрепиться на промежуточных рубежах. Артиллеристы неотступно сопровождали пехоту.

Но вот противник, оправившись, стал переходить в контратаки.

Наступление задержалось.

Орудийные расчеты оборудовали огневые позиции. По болотам протянулся телефонный провод. Батареи получили приказ на артиллерийскую подготовку. Мешкать было нельзя.

Противник накопил крупные силы и готовил решительную контратаку.

Наши связисты успели натянуть телефонную линию от огневых позиций к командиру батареи и дальше к передовому наблюдательному пункту. Командир батареи взял трубку, чтобы передать данные на батарею, но связи не было.

— На линии повреждение!

В ответственный момент, когда нужно вести интенсивный огонь, связь отказала. Между тем, подготовляя атаку, заговорили немецкие орудия и минометы. Нужно немедленно исправить повреждение. Нужно соединить концы провода, дать контакт, оживить линию.

Пехотинцы лежали, прижатые к земле вражеским огнем. Они не могли подняться и ожидали помощи артиллеристов. А артиллеристы ждали команд.

Исправлять телефонную линию направился командир отделения связи сержант Курицын. Он выскочил из окопа и пополз. Командир батареи что-то кричал ему, но сержант, должно быть, не слышал его слов. Он торопливо полз, пригибая к земле голову, и вскоре скрылся в дымовой пелене.

Об остальном можно лишь догадываться.

Сержант полз вперед. Вокруг него бушевал вихрь разрывов. Глаза слезились от дыма. Иногда он ощупывал провод и припадал лицом к взрыхленному торфянику, когда мина рвалась рядом.

Совсем близко огненной очередью залился вражеский пулемет. Второй очередью сержант был тяжело ранен. Превозмогая боль, он продолжал ползти вперед.

Порыв найден. Теперь надо найти второй конец. Сержант пополз вправо, держа провод в зубах и руками разрывая землю у воронки. Вот и второй конец. Но в тот момент, когда связист схватил найденный конец провода, минный осколок ударил его в плечо. Сержант натянул проволоку, но соединить концы уже не было сил. Руки ослабли, и пальцы не повиновались. Напрягая последние силы, герой подтянул провод ко рту и, стиснув зубы, соединил оба конца…

Связь заработала.

После боя сержанта Курицына нашли лежащим у неглубокой воронки. Жизнь покинула его. В крепко стиснутых зубах он держал соединенные концы телефонного провода.

Патриот Родины. 1944. 28 декабря.

Для разговора с фашистами рядовой Федор Иванович Осипов в своем запасе имел два немецких слова, безотказный автомат и три гранаты. Чужеземной речи Федор Иванович терпеть не мог, но два известные ему слова при встречах с немцами все же употреблял, потому что действовали они тоже почти безотказно. Собственно, эти слова, заставлявшие врага поднять руки, были как бы придатком к автомату.

Город уже был захвачен, и теперь бойцы вытаскивали на белый свет последних гитлеровцев, схоронившихся в самых укромных местечках.

Держа наготове оружие, Осипов спустился по выщербленным ступеням в подвал. Там стоял полумрак, пахло сыростью и плесенью. Осипов провел лучом карманного фонарика по углам и крикнул:

— Хенде хох!

Он заметил, как в углу за бочкой что-то зашевелилось.

— Хенде хох! — повторил боец и уже по-русски весело добавил: — Вылезай, вылезай, кто сдается, того не уничтожаю.

Человек, скрывавшийся за бочкой, покорно поднялся. К величайшему удивлению Федора Ивановича, он оказался чуть повыше бочки, хотя и стоял во весь рост. Конечно же, это был не фашист, а всего-навсего мальчишка.

— Дядя, не надо, не стреляй!

Выставив руку вперед, словно защищаясь, мальчишка громко всхлипнул.

— Вот так оказия, — удивился Осипов. — Да ты откуда взялся? Не реви…

Только сейчас распознав родную речь, мальчуган вытер рукавом глаза, а заодно и под носом, и спросил:

— Ты наш, что ли? Русский?..

— А то какой же, ясно дело, русский… Кто тут еще есть?

— Никого.

— А немцы?

— Не-е…

— Так ты чего тут делал?

— Прятался. За мной один немец побежал.

— А мать у тебя где?

Мальчуган опять всхлипнул, потом навзрыд заплакал.

— Ну, ладно, не реви. Пойдем наверх. Как звать-то тебя?

— Андрейка…

Они поднялись наверх, и теперь Осипов мог хорошо разглядеть мальчишку. Ему было лет пять, не больше. Женская вязаная кофта заменяла ему пальто. На кофте оказалось столько заплат, дыр и грязи, что определить ее цвет было невозможно.

Андрейка шел медленно, пришаркивая правой ногой. Он боялся оставить на дороге свой единственный ботинок, не уступающий в размерах сапогам правофлангового гвардейца Осипова. Должно быть, Гекльберри Финн перед Андрейкой выглядел бы франтом. Но Федор Иванович не читал повестей Марка Твена.

В городе было совсем тихо, как после промчавшегося урагана.

Они шли не торопясь, как старые приятели, толкуя о жизни. Бойцы встречали их веселыми возгласами.

— Ого, Осипов, где ты такого «языка» достал?

— Сынка встретил, Федор Иванович?

Осипов тоже шутил, шуткой подбадривая Андрейку, а у самого где-то глубоко в груди притаилась щемящая тоска по семье. Сереже недавно пять исполнилось. А Катюшка уже в школу ходит. Федор Иванович силился представить своего Сережу и никак не мог.

Андрейка ничем не напоминал сына. Худенький, остроносый, чернявый, он, должно быть, был южанином. Хотя Осипов не мог представить сына, но он знал, что у Сережки льняные волосы, круглые щеки и нос — маленькая забавная луковка.

Федор Иванович взглянул на Андрейку и неожиданно для себя пожалел о том, что он совсем не похож на сына. Солдат вдруг спохватился и стал рыться в карманах, но ничего не нашел. Он вспомнил, что еще ночью перед штурмом догрыз последний сухарь. То были часы напряженного ожидания и волнения, и в такие часы у Осипова почему-то всегда появлялся аппетит.

Угостить Андрейку оказалось нечем. Впрочем, скоро должны были подойти кухни. Покормить, а потом с первой машиной можно отправить в тыл.

У Андрейки были грустные глаза, и солдату непременно захотелось его развеселить. Осипов еще порылся в карманах, вытащил неизвестно почему оказавшиеся там две автоматных гильзы и протянул мальчугану.

Андрейка, не останавливаясь, осмотрел гильзы и возвратил их Осипову.

— Пустые, — равнодушно сказал он. — Такие не выстрелят…

Потом подумал и повторил очевидно где-то слышанные слова:

— Совершенно безопасно.

— Ух ты, — удивился Осипов. — Бывалый. Тебе все известно.

На отдых рота повзводно расположилась в нескольких одноэтажных домах на окраине города. Сюда подвезли кухню. После некоторого затишья улица оживилась. Побрякивали котелки, всюду слышались смех и разговор усталых солдат.

— Так-так, — сказал старшина роты, выслушав Осипова и оглядывая Андрейку. — Значит, молодое пополнение в роту. Ну что же, покорми. Да вот беда — машины сегодня не пойдут. На три дня рота вместе с полком остается в городе. Может быть, на шоссе какую перехватим, с ней и отправим.

Федор Иванович принес два котелка с супом, занял у ефрейтора Коноплева ложку и сказал:

— Давай, Андрейка, перекусим… А там видно будет.

Оказалось, что Андрейка уже два дня ничего не ел.

Две недели назад в той деревне, где жил с матерью Андрейка, гитлеровцы собрали всех молодых женщин и погнали на запад. Это были страшные две недели. Андрейка тащился за матерью, держась за ее руку. Потом женщины работали — строили укрепления на подступах к городу уже на чужой земле. А вчера женщин опять погнали дальше на запад.

Гитлеровский офицер на этот раз не разрешил матери взять мальчика. Она кричала и плакала. Ее увели насильно. Андрейка бросился к матери, но конвоир отогнал его. Он еще раз попытался подойти, тогда конвоир погнался за ним. В испуге мальчик забрался в подвал. Он провел там ночь, заснул, а утром его разбудила стрельба.