Застывшая тень (Большая книга забытой фантастики) - Остен Джон - Страница 51

Медленно-медленно, по-прежнему спокойно, краб повернулся и еще дальше выдвинул свои глаза, еще медленнее его исполинские клещи опустились, точно подъемные машины, и он как бы указал ими на безумного, который кричал, хохотал и кривлялся. И вдруг…

Краб опустился до земли и боком с неимоверной быстротой побежал к маньяку; его огромные ноги мелькали буквально, как спицы колеса.

Сумасшедший в одну секунду очутился под исполинским щитом.

Почти одновременно прозвучали два ружейных выстрела. Полетела картечь и пуля. Голуби поднялись облаком. Краб сделал прыжок ярдов в шесть, снова тем же странным боковым движением пронесся через лужок и скрылся.

Человек, лежавший подле дорожки, как догадались охотники, Газенцио, был убит первым ударом клешни. Поняв это, Левингтон и Арндель кинулись к сараю.

— Вы в безопасности, — закричал Левингтон. — Краб убежал, а сумасшедший умер.

Говоря это, он отодвинул засов, который замыкал дверь снаружи.

Дверная створка отворилась — к нему на грудь упал человек и потерял сознание. На полу, в обмороке, лежала темноволосая, изумительно красивая женщина.

Почти не разговаривая между собой, два приятеля отнесли в дом несчастных, закрыли входные двери, нашли водки и холодной воды и с помощью этих средств привели в себя обеспамятевших.

Через полчаса смуглый незнакомец сидел в глубоком кресле.

Глухим голосом он рассказал следующее:

— Я был компаньоном Газенцио в Южной Америке. Мое имя — Кальдатеро. Что? Да, я англичанин, но это имя ношу много лет. Моя другая фамилия? Это все равно. Мы с Газенцио разбогатели, благодаря… все равно чему. Мы разбогатели, вернулись в Англию. Газенцио был богаче меня и купил этот остров. Надо сказать, что в Южной Америке он держал ручного краба, краба сухопутного, очень большого. Это создание бегало за ним, как собака. Газенцио кормил своего любимца сырым мясом.

Все терпеть не могли краба, но Газенцио всегда был чудаком. Он привез его с собой в Европу, и когда (вероятно, от сырого мяса), это создание стало слишком велико, посадил его в пруд, обнесенный чугунной изгородью. С тех пор Газенцио стал кормить краба овцами, просовывая их в калитку, проделанную в ограде и слишком узкую для краба.

Рассказчик вздрогнул и замолчал.

— Мы знаем, — заметил Левингтон. — Продолжайте.

— Пробыв в Англии около года, мы оба влюбились в одну и ту же девушку. Газенцио она возненавидела, меня полюбила; мы с ней уехали и обвенчались. С тех пор прошло пять лет. Я думал, что Газенцио будет нам мстить, — он снова вздрогнул, — но ошибся… в то время. Напротив, он стал писать нам прелестные письма и в день нашей свадьбы прислал великолепный подарок. Неделю тому назад мой бывший компаньон письменно пригласил нас погостить у него, говоря, что он болен, что ему грозит смерть и что ему хотелось бы повидать нас перед кончиной.

Мы приехали вчера под вечер, он принял нас очень гостеприимно и угостил роскошным обедом. После обеда (заметьте, до тех пор мы не замечали в нем ни признака ненормальности) Газенцио предложил нам осмотреть его новую ферму, но едва мы вошли в нее, как бешеный перескочил через ее порог, захлопнул дверь и запер ее на засов. Потом Газенцио, приставив лицо к ставне окна, прокричал, что его исполинский краб вырвался на волю и скоро придет за нами. В эту минуту я понял, что он сошел с ума. Краб действительно пришел, пришел голодный. Газенцио раньше сказал нам, что несколько дней не кормил его. При лунном свете сквозь щели ставни я видел чудовище. Мне и не представлялось, чтобы какое-нибудь существо за пять лет могло вырасти так ужасно. Вероятно, страшное создание пожрало множество овец.

Ну, вот и все. Остальное вы знаете. Теперь мы уедем. Я не в силах оставаться здесь.

Арндель и Левингтон переглянулись, мимоходом осмотрев великолепно меблированную комнату, и Арндель еле заметно кивнул головой.

— Ужасно, чудовищно! Слава Богу, что нам удалось спасти вас, — проговорил Левингтон. — Если вы достаточно оправились, уезжайте. По дороге дайте знать полиции.

Через полчаса, после дальнейших разговоров, охотники проводили Кальдатеро и его жену до берега и покинули жуткие владения безумного Газенцио.

Никто никогда не нашел ни следа чернокожего слуги или краба. Без сомнения, чудовищное создание было ранено насмерть, кинулось в море и, благодаря слабости, не могло подняться на поверхность, чтобы дохнуть воздухом, а потом утонуло. Что сталось с чернокожим слугой — тайна, которая, вероятно, умерла вместе с его безумным господином — или с крабом.

Фред Уайт

СВЕРХ-ПИЩА

Медгэм Чентри было идеальным местом для ученого или мечтателя, и Гарольду Глиссону только случайно удалось найти его. Не теряя времени, он приобрел его почти за бесценок. Это маленькое имение когда-то было монастырем, с обширными землями и быстрой, полной форелей речкой, протекавшей по всей его длине.

Но теперь эта речка превратилась в чуть видный ручеек, а от старых зданий остался только большой амбар, в котором Глиссон производил свои научные опыты. Для собственного жилья он выстроил небольшой домик внутри высокой каменной ограды, защищавшей от посторонних глаз некогда обширный фруктовый сад. Этот фруктовый сад пользовался громкой известностью в те дни, когда монахи культивировали яблоки «фоксуэльс» и приготовляли из них самое лучшее яблочное вино.

Но к тому времени, когда Глиссон приобрел это поместье, фруктовый сад уже представлял собой одичавшую молодую поросль, перемежавшуюся со старыми искривленными деревьями, или совсем не дававшими плодов, или дававшими очень небольшое количество их, да и то совершенно непригодных для еды. Всего через два года Глиссон каким-то чудом сумел опять превратить заглохший сад в роскошный питомник самых лучших сортов яблок.

Последние дни сад стоял, весь покрытый морем розовых цветов. Красота его чувствовалась тем сильнее, что в этом году весна необычайно запоздала и затянулась до середины мая, а еще недавно сад, с голыми почерневшими деревьями, имел печальный осенний вид. Теперь же он казался совершенно преображенным. Молодые яблони, из которых большинство имело всего полтора-два метра высоты, казалось, были усыпаны цветами от земли до верхушек и обещали богатый урожай, если только поздний майский мороз не разрушит всех надежд Глиссона. Сухой мороз был бы не очень опасен теперь, когда цвет уже совсем распустился, но, если бы он грянул после дождя или мокрого снега, как часто случалось в этих краях, то ученому пришлось бы еще год ожидать результатов его важного опыта.

Он объяснил все это своему другу, доктору Джеймсу Пеннанту, когда они сидели после завтрака на террасе домика, куря свои трубки. Здесь они были совершенно одни, так как Глиссон не держал прислуги, а всю домашнюю работу исполняла старуха, жившая в деревне. Она приходила ежедневно на несколько часов и уходила, как только все было убрано после обеда.

Довольно долго между Глиссоном и его гостем царило полное молчание. Они были старыми друзьями и товарищами по университету и, поскольку дело шло о науке, шли одним и тем же путем. В настоящее время Глиссон пригласил к себе друга, с которым давно уже не видался, чтобы показать ему свое замечательное открытие.

— Это открытие должно было бы иметь огромное значение, — говорил Глиссон. — Вспомни, как мы издевались над этим в наши школьные дни и, однако, обсуждали возможность открытия наполовину серьезно. Но я никогда этого не забывал, Джим. Мечта эта все время преследовала меня и сильнее всего с тех пор, когда случай дал мне в руки «Пищу богов» Уэллса. Эта книга заставила меня немало подумать. Это, конечно, вымысел, но все же настолько убедительный… настолько убедительный, что я посвятил последние три года на то, чтобы осуществить его. А почему бы и нет?