Свиноматка (ЛП) - Каррэн Тим - Страница 15

Но руки не было.

Было только то мрачное предчувствие, ужасное ожидание, знание того, что Мэйтленд был там.

Мёртвый.

Это то, что сдерживало его, потому что он не хотел этого видеть. В жизни бывают вещи, на которые мы могли бы смотреть и о которых могли забыть, а также бывают и другие, тёмные вещи, которые остались бы с нами до конца наших дней. И Ричард знал, что то, с чем он столкнётся, вырвет его душу и разорвёт всё его нутро, вскроет рану в его сердце, которая всегда будет кровоточить.

Голос в его голове сказал:

“Ты обнаружишь, что он висит на светильнике, потому что то, что ты принёс в его жизнь, заразило его, было слишком ужасно, чтобы жить с этим и сохранять здравомыслие. Ты найдёшь его висящим с ремнём вокруг шеи, потому что такие ребята, как Майк Мэйтленд, всегда используют свои ремни. Его лицо будет пурпурно-синим, а язык болтаться, как у собаки. Он будет медленно вращаться в мрачном танце смерти, который является завершением всего, когда суицидники отдают предпочтение петле.”

Но Ричард не нашёл его повешенным.

Может быть, было бы проще, если бы он это сделал…

Он сделал шаг, потом другой, что-то нюхая. Это было похоже на след, ведущий его внутрь, тянущий его глубже и требующий, чтобы он посмотрел на то, что для него приготовили. Запах стал зловонным, и сначала он подумал, что, может быть, это что-то ужасно прозаическое, например, канализация, протекающие трубы, залитые чёрными комками человеческих отходов.

Но это было не так.

То, что он почувствовал, влилось в его нос, взволновало его кишки, заставило его глаза слезиться.

Это была она.

Это был отвратительный аромат свиней, и он хорошо знал, что к этому моменту воняет. Кислотный запах её дерьма, едкая резкость её мочи, горячий мясной запах её пота. Казалось, что он просачивается из стен и вытекает из ворса коврового покрытия под его ногами, капает с потолка и поднимается паром из мебели, как если бы она пометила это место, как волк может пометить своё логово: мочиться на всё, тереться об обивку, выдавливать свои сочные железы на ковёр.

Он почти слышал её голос, доносящийся до него из тёмных углов:

“Конечно, я была здесь, ты, маленькая гнида. Разве я не предупредила Мэйтленда? Разве я не посылала своих знакомых являться по ночам в его лихорадочные сны и ночные видения, чтобы остановить его любопытство? Он был высокомерен, он был горд, он не обращал внимания на свои инстинкты. Он смотрел на бесплодное небо для защиты, а не на добрую плодородную землю, которая является матерью всего, семенем и ростком. Не имея выбора, я призвала его, как я призывала других, и однажды призвав, он уже принадлежал мне. Ему было поручено принести мне то, что принадлежит мне, и предложить это добровольно. Таким образом, я пришла ночью, о да, я пришла за подношением, которое должно лежать у моих ног. Он закричал, как испорченная девка, и я заставила его визжать, когда взяла его себе в рот, высосала сок из его сладкого сочащегося плода и грызла его до полусмерти…”

Ричард посмотрел вперёд, слёзы наполнили его глаза, он нашёл кровь.

Это было на полу, как взрыв красных чернил, которые запятнали стены и всё ещё текли красными слезами по экрану телевизора. Вот, где это произошло. Он знал, что это ритуал древности свершился на алтаре современности… там, где технологии терпели неудачу под тёмным манящим древним языческим ужасом. Прошлое победило настоящее, и это было ясно видно по широкоэкранному плазменному телевизору Мэйтленда, залитого кровью. Вид был ужасающим. Размазанный кровавый путь вёл к окну, которое было разбито. Со второго этажа она взяла своё и вытащила кастрированную тушу Мэйтленда в ночь, возможно, чтобы показать его бесполую форму глазам первобытных звёзд.

Ричард, кипящий от ненависти, поклялся отомстить, поклялся кровавой расправой и опустошительным гневом свиноматке за осквернение своего друга… но даже тогда он знал, что это было глупо. Его кровь поднималась и кипела, когда он думал о том, что его друг и любимая подверглись жестокому обращению и были осквернены, но это быстро оседало в нём в низких прохладных местах.

Свинья уничтожила его жену, его лучшего друга, а, в конце концов, единственный, кто страдал от этого больше всего, был сам Ричард, и он это знал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

“Это моя жена, - подумал Ричард, когда пришёл домой в первые утренние часы и увидел, что его ждёт там тварь, строящая планы и интриги, отвратительная и толстеющая с каждым днём, когда он худеет. - Это то, чем она стала.”

Больше не женщина, не его возлюбленная и не лучший друг, а безымянная вещь, большой и катящийся шарик белого жира, который был спрессован в форму, превращённый в нечто отдалённо женское, нечто дрожжевое, тёплое и рыхлое со сверкающими глазами, похожими на жидкую ртуть.

- Ну, ты вернулся, не так ли? - спросил тот царапающий голос сломанных веток и сухой земли. - А как поживает твой маленький приятель? Маленький мальчик, который не мог перестать заглядывать, любопытствовать и задавать неправильные вопросы?

- Ты могла бы сказать мне, - сказал он побеждённым голосом, - и я бы заставил его уйти, заставил его забыть обо всём этом. Тебе не нужно было… делать то, что ты сделала.

- Какая же радость была бы мне от этого?

Ричард просто стоял там, чувствуя запахи вокруг: едкий рассол мочи, горячие экскременты и другие отвратительные вещи, которые росли во влажной темноте.

- Расскажи мне о своей боли, Ричард. Позволь мне высосать её.

Казалось, он не может дышать. Он не мог вдохнуть достаточно воздуха в лёгкие, чтобы голова перестала кружиться. Его внутренности казались скрученными, словно смотанная катушка ниток. Плоть на его спине и шее покалывала. Его руки сжались в кулаки, а во рту почувствовался вкус крови.

- Я хочу поговорить с моей женой, - сказал он, пытаясь удержать свои руки от избиения этого насмешливого лица до крови и мяса.

- Твоя жена ушла, Ричард, - сказала тварь, скрежетая зубами. - Она ушла уже много дней назад.

- Ты… ты убила Холли?

- Убила? - тварь прогремела, словно разбитые зеркала. Это отозвалось эхом по комнате и осело в его голове, заставив его захотеть взять пистолет в рот и положить всему этому конец. - Не будь таким чертовски наивным, Ричард. Смерть имеет мало общего с этим. Зачем это всё? Как ты думаешь, для чего мы её хотели? Ты думаешь, что мы только одолжили её и что вернём невредимой, когда закончим? Ты так думал? Это то, о чём ты действительно подумал? - она снова начала хихикать, и смех был такой острый, такой резкий, что ему пришлось прижать руки к ушам. У её смеха был тональный характер жужжания пилы. - О, Ричард, даже после всего, что ты засвидетельствовал, ты всё ещё ужасно наивен, не так ли? Ты веришь в торжество добра над тем, что считаешь злом. Ты веришь в сказочные концовки и грустные лица, которые учатся улыбаться. Ерунда, чистая ерунда. Твоя жена была всего лишь удобным инкубатором, который я приспособила для своих нужд: матка и не более того. У меня была она, и у меня будешь ты. В конце концов, ты будешь лежать со мной, потому что это обычное дело, и свобода воли больше не является неотъемлемой частью того, кем и чем ты являешься. Да, в конце концов, ты ляжешь со мной. Ты принесёшь мне то, что моё, и предложишь это добровольно.

Ричард закричал от ярости и бросился на тварь, но так и не смог сделать задуманное. Жгучая волна ударила его и сбила с ног. Он лежал на полу, онемевший и в полном отчаянии, задыхаясь от собственных слёз, тошноты и беспомощности.

Это был конец.

Он опоздал, теперь он ни черта не мог сделать, чтобы спасти Холли.

Ничего такого.

Он попытался подняться, и на него зарычала тварь, раздуваясь, как воздушный шар, воняя и выпячиваясь. Казалось, что она вот-вот лопнет. Гнилостная вещь, наполненная трупным газом и покрытая плесенью. Слизь источали её поры, и чёрная кровь текла из её отверстий. Единственное, что в ней было живо - это глаза… серебряные и пурпурные галактики взрываются, плача слезами кровяной артерии.