Лиррийский принц. Хроники Паэтты. Книга III (СИ) - Федоров Александр Николаевич - Страница 54

– Для чего вы рассказали мне всё это, сударь? – наконец спросил канцлер.

– Чтобы сказать, что отныне я буду здесь и стану исполнять свои обязанности как должно.

– И что же входит в круг ваших обязанностей? – чуть искривив верхнюю губу, осведомился Шавьер.

– Обеспечение благополучия моего народа… – чуть замешкавшись, ответил Драонн.

– Вовсе нет, лорд Драонн. Ваша обязанность заключается в том, чтобы исполнять мои распоряжения, если они касаются вашего народа. Однако, будь здесь милорд Делетуар, он бы подтвердил, что подобных распоряжений от меня ни разу не поступало. Так что вы можете с чистой совестью ехать к своим жене и дочери. Здесь всё хорошо.

– О какой чистой совести может идти речь, если я получаю плату за то, чего не делаю? – возразил Драонн, которому большого труда стоило сохранить видимость спокойствия.

– И почему вы озаботились об этом именно сейчас, спустя несколько лет? – уже с неприкрытой насмешкой поинтересовался канцлер.

– Я озаботился этим, как вы изволили выразиться, с первого дня, когда вы стали канцлером, милорд! – отчеканил Драонн вдруг поняв, что ему больше нечего терять. – Я видел, что вы вовсе не заинтересованы в работе нашего департамента. Я не стану сейчас комментировать ваши приоритеты, поскольку это не моё дело и не моё право, но я хочу сказать, что не желаю больше служить куклой, которая существует лишь для того, чтобы убеждать других, что империю заботят чаяния лирр. Я шёл сюда, чтобы сообщить о том, что я остаюсь и готов работать, но теперь я прошу отставки, милорд.

– Отставку вам может дать лишь его величество, сударь.

– Уверен, что за этим дело не станет, милорд.

– Вы правы, – как-то по-змеиному улыбнулся Шавьер. – За этим дело не станет. Ожидайте известий, я не думаю, что это займёт много времени.

Молча поклонившись, Драонн вышел из кабинета. Действительно, уже на следующий день курьер принёс в его особняк скреплённую гербовой печатью бумагу, в которой сообщалось, что лорд Драонн Доромионский освобождён от должности главы департамента по делам лирр с назначением ему ежегодного пенсионного пособия в шестьдесят рехт.

Юноша едва сдержался, чтобы в сердцах не разорвать бумагу. Эта пенсия, что была ему выделена – с одной стороны, она была обычным делом в подобных делах, но с другой… Он ни секунды не сомневался, что Шавьер с особым удовольствием вписал это условие. Шестьдесят рехт в год – не бог весть какие деньги, но второй канцлер прекрасно знал, сколько досады эта подачка доставит гордому принцу.

Что ж, по крайней мере, он более не был связан никакими обязательствами, кроме обязательств в отношении Делетуара, и мог со спокойной душой возвращаться в Доромион – теперь уж навсегда. Но перед отъездом он зашёл в особняк Делетуара и попросил Суассара, чтобы тот дал знать ему, когда хозяину станет совсем плохо. Драонн понимал, что никогда не простит себе, если не успеет проститься с этим человеком.

***

И вот тот голубь, которого ждал Драонн, прилетел. Суассар сообщал, что Делетуар стал совсем плох, и что медикусы очень сомневаются, что он проживёт больше трёх недель. Принц, не мешкая, собрался в дорогу. Благо, ещё только начинался месяц пириллий и можно было рассчитывать добраться до Кидуи по сухим хорошим дорогам.

Драонн очень спешил. Он мчался, едва не загоняя лошадей, поскольку боялся не успеть, и уже на восьмой день он был у порога особняка Делетуара, весь покрытый пылью и жутко уставший.

Увы, в некотором смысле спешка оказалась ненужной. Старик был ещё жив, но вошедшего Драонна он, кажется, уже не узнал. Умирающий лежал, тяжко дыша и почти не открывая глаз, похожий на громадного кита, выброшенного на берег. Выглядел он ужасно – грязно-жёлтая кожа, отёки, настолько сильные, что почти до неузнаваемости исказили лицо бывшего канцлера, но главное – совершенно бессмысленный взгляд. Драонну подумалось, что совсем не таким он хотел бы запомнить этого великого человека.

Лиррийскому принцу отвели комнату прямо в особняке Делетуара, так что он, несмотря на какой-то почти детский страх и даже некоторую брезгливость, частенько заходил к умирающему канцлеру, чтобы просто посидеть рядом немного. Нельзя сказать, что он постоянно вспоминал при этом былые деньки и скорбел по лежащему перед ним человеку – чаще его мысли уходили вообще далеко-далеко от этого места, ища спасения от всего этого кошмара в Доромионе.

Канцлер уже больше не мог самостоятельно вдыхать порошок кашаха, а потому медикус, едва Делетуар начинал стонать и дышать ещё тяжелее обычного, нисколько не стесняясь присутствующего здесь илира, периодически вводил раствор наркотика прямо в вену через специальную золотую трубочку. В комнате стоял весьма тяжёлый запах, густо замешанный на поте, моче и испражнениях, и всегда царила полутьма. В общем, всё это позже вспоминалось юноше как один сплошной смрадный кошмар.

И всё же Делетуар, как и почивший ранее император Родреан, был из той породы титанов, что всё реже встречаются в наше время. И так же, как и Родреан, старый канцлер цеплялся за жизнь с упорством, заслуживающим удивления и уважения. Вместо отведённых ему трёх недель он прожил почти два месяца – два самых долгих месяца в жизни Драонна, как ему тогда казалось.

Погребение бывшего второго канцлера империи было обставлено очень пышно, даже помпезно. Сразу восемь носильщиков, потея, несмотря на весьма прохладную осеннюю погоду, несли огромный саркофаг, по размерам своим совсем чуть-чуть не дотягивающий до настоящего мавзолея. Кроме того, что тело Делетуара весило все шестьсот фунтов, сам саркофаг был из толстого драгоценного дерева, да ещё и покрыт щедрым слоем позолоты.

По распоряжению императора Деонеда Делетуара захоронили на погосте рядом с центральным храмом Арионна, в подвалах которого стояли каменные саркофаги с останками императоров Кидуи. Это была великая честь, которой удостаивался не каждый член императорской семьи. Однако Драонн, глядя на всё это благолепие, с горечью думал, что окажи император своему канцлеру хотя бы толику этих почестей при жизни, тот, возможно, до сих пор был бы жив.

В тот же вечер принц Драонн покинул Кидую, чтобы больше уже никогда в неё не вернуться.

В последующие годы Драонн окончательно превратился в провинциального помещика. Ни он, ни Аэринн никогда не жалели об упущенной столичной жизни. Доромион стал для них самым счастливым местом на земле. Они лишь изредка выезжали в Кассолей, чтобы навестить родителей Аэринн, но и то принц к своему удовольствию заметил, что его жена уже не воспринимает родной замок как свой дом. Она так и говорила «погостить», «в гости», и, находясь там, говорила, что следует возвращаться «домой».

Вообще нельзя не заметить, что при новой молодой хозяйке Доромионский замок заиграл новыми красками. Стало меньше паутины в углах коридоров, зато больше клумб и цветов. Там, где раньше на каменном полу лежали разве что волчьи шкуры, а то и вовсе не лежало ничего, теперь стелились искусно сотканные саррассанские ковры. Да что ковры! На одни только свечи Драонн теперь ежегодно тратил немыслимые шесть рехт, поскольку принцессы Аэринн и Билинн терпеть не могли тёмных комнат, а от чада факелов у малютки начинался кашель и головные боли.

Однако Драонн готов был бы тратить на свечи не то что шесть, а и все шестьдесят рехт, если бы это потребовалось. Он не чаял души в обеих своих «девочках», как он обычно теперь совокупно именовал жену и дочь. В деньгах недостатка не было, поэтому принц охотно удовлетворял любые прихоти жены.

К счастью, при всей лёгкости и весёлости нрава, Аэринн не слишком-то жаловала шумные светские мероприятия, поэтому за всё время, что минуло с отставки Драонна, они лишь дважды собирали у себя приёмы, и также лишь дважды сами выезжали на таковые к соседям.

Жизнь Драонна была наполнена счастливой гармонией – он мог часами отдаваться чтению книг, коих он закупил очень много в Кидуе. Иной раз он делал пометки в специальном журнале из настоящего пергамена в дорогом переплёте, который подарила ему жена. Юноше очень нравилось, насколько плавно и гладко скользит перо по тончайшей коже. Ему нравилась благородная желтизна страниц, то, как они лоснились на изгибе в свете свечей. И особенно ему нравилось вписывать туда особо понравившиеся мысли мудрых авторов.