Девушка в лабиринте - Карризи Донато - Страница 9

Что-то изменилось.

Всего через несколько секунд рассудок распознает новый сигнал. Запах. Знакомый, так же как кубик. Она выбирается из угла, выходит в коридор. Оглядывается вокруг. Никого. Осторожно продвигается вперед, ищет. Руководствуется обонянием, хотя и боится, что это лишь галлюцинация. Вовсе нет: все взаправду. Останавливается на пороге одной из комнат. Железная дверь приоткрыта. Толкает ее рукой. Посередине комнаты – бумажный пакет.

Из «Макдоналдса».

– Гамбургер, кока-кола и жареная картошка, – перечислила она и добавила, к удовольствию Грина: – Много картошки.

Она забывает об осторожности, голод решает за нее. Бросается на еду, жадно поглощает ее. Не задается вопросом, откуда она взялась, кто ее купил. Усваивает первый урок.

Выживание.

Только насытившись, она начинает рассуждать. Возвращается в комнату, где оставила кубик: нужно дальше решать ребус. Бродит по длинным коридорам, склонившись над игрушкой. Хоть и не сразу, но сложила еще одну сторону – зеленую – и принялась за третью, красную. Не так-то легко справиться с тремя разными цветами. Проходя мимо какой-то комнаты, краем глаза замечает что-то. Возвращается и застывает на месте.

Награда за вторую сторону кубика – матрас с одеялами и подушкой.

За короткое время она добилась огромных успехов: желудок полон, больше не нужно спать на полу. Но третью сторону сложить трудней, чем она предполагала.

– Прошло, наверное, несколько дней, пока я не поняла, что сложить красную сторону не получится. Я себя переоценила. А значит, ни еды, ни воды.

– И что же было дальше? – спросил Грин. – Как тебе удалось выжить?

Она лежит на матрасе. Одежда ей уже велика, сил почти не осталось. Как давно она не пьет и не ест? Почти все время спит, и ее мучают кошмары. Иногда сама не знает, во сне это или наяву. Не то чтобы ее терзал голод: она даже и не хочет есть. Но по животу то и дело пробегает судорога, будто желудок содрогается, рвется наружу.

Через какое-то время, может через несколько дней, припадки проходят. Но становится еще хуже. Ее одолевает жажда. Никто никогда не говорил ей, что жажда хуже голода. Потому что она лишает рассудка. Потому что, чувствуя, как иссыхает твоя плоть, ты думаешь только об одном: пить. Ты бы зубами выгрызла вены из запястий и стала сосать собственную кровь, только чтобы утолить эту жажду…

Она знает, что есть способ избавиться от наваждения, но до сих пор так и не прибегла к нему. Сама мысль об этом ей отвратительна.

Но если хочешь выжить, выбора нет.

Так, собрав последние силы, она тащится к каморке. Стоит перед гнусной чашей, глядя на мутную, вонючую жижу. Сначала опускает туда руку. Разгоняет липкие комки. Потом, закрыв глаза, зачерпывает, хотя при одной только мысли ее сотрясают рвотные позывы. Не думать. Не надо думать. Когда она была маленькая и разбивала коленку, стоило сосредоточиться, как боль исчезала. Теперь нужно забыть о вкусе. И она опускает губы в сложенную лодочкой ладонь. Начинает всасывать. Жидкость просачивается между губ и десен, она глотает, не задерживая гадость во рту… Вернувшись в комнату, чувствует себя загаженной изнутри. Она еще жива. Но облегчения не наступает, ведь ясно, что ей придется сделать это еще раз.

А проклятый кубик лежит на подушке и пялится на нее.

В бешенстве она хватает игрушку и принимается перемешивать стороны, которые уже собрала.

– Я сразу же пожалела об этом, расплакалась. В отчаянии бросилась ставить цвета на место.

– Мне очень жаль, – искренне посочувствовал Грин.

– У меня получилось собрать только зеленую сторону, потом я заснула… Когда я открыла глаза, в комнате стояла корзинка, в ней – холодный суп и бутылка теплой газировки.

Доктор кивнул:

– И как ты объяснила этот подарок?

– То был не подарок, – поправила она Грина. – Всякий раз, когда мне требовалось что-то простое – еда, чистое белье или зубная щетка, – достаточно было собрать первую сторону. Не знаю, какая радость была в том, чтобы заставлять меня играть в эту дурацкую игру, ведь собрать одну сторону довольно легко. Потом я поняла… – Она закрыла глаза, слеза скатилась по щеке и исчезла в кислородной маске. – Если бы я собрала все шесть сторон, он бы меня отпустил.

– Кто – он?

– Лабиринт, – ответила она.

– Это и произошло? Ты закончила игру и лабиринт освободил тебя?

Покачав головой, она заплакала:

– Я так и не смогла собрать больше трех сторон.

Для целого света самой злободневной новостью стало появление Саманты Андретти. Для Бруно Дженко – то, что для него конец света еще не настал.

Пока он, открыв все окна, вел свой «сааб», по радио передавали песню «Take the Money and Run»[2] группы «Стив Миллер Бэнд». Несмотря на свое отчаянное положение, слушая ее, Бруно развеселился. Но веселье длилось недолго. Такая песня не для него, а для тех, кто еще может воображать себе собственное будущее. Сам Бруно намертво встроен в настоящее. И в скором времени все для него останется в прошлом. Многие полагают, будто умирающий сожалеет о том, чего не сделал в жизни, вечно откладывая на потом. Но для Бруно тяжелее всего было то, что он не может уже наслаждаться маленькими радостями вроде беззаботной песенки, звучащей по радио.

Ибо каждый раз мог оказаться последним.

Преисполненный желчи, Дженко выключил радио и сосредоточился на дороге. Он выехал из города, направляясь вглубь региона, к болотам. По мере того как он удалялся от побережья, жара становилась все более угнетающей. Но Бруно отметил, что он хоть и погрузился в печаль, но перестал бояться.

Саманта изменила все.

На самом деле дополнительное время, которое ему подарили, хотя он об этом и не просил, представляло собой не дар, а скорее пытку. Вот почему ему нужно было обрести какую-то цель и постараться достичь ее за этот краткий срок перед неизбежным концом.

Последнее дело… Пока дышишь, живи, вспомнил он слова Линды.

Рядом с ним на пассажирском сиденье трепетала на сквозняке обложка папки, которую он прихватил со склада. Документ, лежавший внутри, – его единственная надежда.

Скоро он приедет на место, осталось немного. Интересно, объяснил ли профайлер, который работает с Сэм, насколько изменился мир за время ее отсутствия. Может быть, она спросила о своей семье. Сказали ли ей, что мать не смогла справиться с горем? Хватило ли у кого-нибудь мужества рассказать, что шесть лет назад ее унесла страшная болезнь?

Пациентка, доставленная в больницу, была официально опознана как Саманта Андретти благодаря образцу ДНК, сохранившемуся в деле об исчезновении. Иначе полицейские столкнулись бы с серьезной проблемой, поскольку отец Саманты после смерти супруги уехал, чтобы начать жизнь заново, и следы его затерялись. Его искали, дабы сообщить, что его единственная дочь жива, но так и не нашли. И по всей видимости, новость, которую без конца повторяли по телевидению, не достигла его.

То, что мужчина не объявился через несколько часов после первого выпуска, было для Дженко решающим доводом.

Пока он ехал по автостраде, лишь пара машин попалась ему навстречу. С тех пор как дорога углубилась в болотистые места, Дженко не встретил ни души. Полоса асфальта казалась подвешенной в воздухе: вокруг простиралась зеленая топь, неподвижная, как и низкорослая растительность, ее покрывавшая. Потом он проехал через густую рощу засохших берез, чьи почерневшие стволы отражались в стоячей воде. Блики скользили по ее поверхности, исполняя какой-то призрачный танец.

Бруно издали заметил патрульную машину, один из многих блокпостов, окружавших зону, где обнаружили Саманту. В машине было два агента, один вышел и жезлом подал знак поворачивать назад. Но Дженко не подчинился. Стараясь не возбуждать излишних подозрений, он сбавил скорость и положил обе руки на руль так, чтобы их было видно. Подъехав к блокпосту, подождал, пока полицейский с жезлом подойдет к окошку «сааба».