Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой - Метц Дейв - Страница 60

Каждые сто футов мне приходится останавливаться, чтобы отдохнуть. Меня трясет от голода и напряжения, да и собаки передвигаются гораздо менее энергично, нежели раньше. В предыдущие дни я их тщательно осматривал, чтобы прикинуть, насколько они похудели, и проверить состояние здоровья. Сегодня я этого не делаю. Зачем? Ведь я все равно знаю, что увижу, — кости, просвечивающие сквозь кожу, как и у меня.

В течение двух часов я борюсь за каждый шаг, теряя последние силы и становясь все более равнодушным ко всему, что меня окружает. Я умираю с голоду, и если мы не доберемся до Анактувук-Пасс сегодня, наше будущее весьма туманно. Конечно, я тешу себя надеждой, что у меня хватит сил еще на пару дней, но в глубине души понимаю, хотя и боюсь себе признаваться, что это последний день, который я могу провести без еды. Собаки потеряли свой привычный облик. Теперь они напоминают лишь жалкие тени самих себя. Их головы болтаются из стороны в сторону, как у игрушечных собак, работающих на солнечных батареях, которые развлекают водителей. Они тоже часто оступаются, и чтобы устоять, нам приходится идти мелкими шагами.

Провожу рукой по рыжей, косматой бороде, подставив лицо небу и одновременно дотрагиваюсь до своих щек. На том месте, где они были раньше, сейчас глубокие впадины. От щек совершенно ничего не осталось, и это повергает меня в шок. Оказывается, я стал даже более тощим, чем предполагал. Меня охватывает паника. Пробую идти быстрее, но через три минуты возвращаюсь к своему привычному «голодному» темпу. Из-за усталости стал очень раздражительным. Даже просто идти рядом с собаками становится невыносимо. Они то и дело отстают, и я прилагаю немало усилий, чтобы тащить их. А ведь мне самому едва хватает сил. Я боюсь, что если отпущу их, то они начнут бегать вокруг меня или лягут на землю. Ни то ни другое меня не устраивает. Они должны двигаться медленно и равномерно, как я. Только так мы сможем выбраться отсюда живыми. Я знаю, что Анактувук-Пасс уже совсем близко, но он по-прежнему не виден за возвышенностью, которая лежит впереди. Я сосредоточен на самом себе, думаю только о том, чтобы сохранить свою жизнь, и потому окружающий мир становится немного размытым. Интересно, а есть ли там все-таки какой-нибудь населенный пункт. Горизонт по-прежнему чист, как и раньше. Я не могу представить, чтобы в этих местах кто-то жил. Ведь здесь нет ничего, кроме обширных диких арктических земель и гор, устремляющихся ввысь.

— О, боже, — говорю я, — а что, если там ничего нет? Если это так, то точно умру. О, этот чертов заброшенный край!

Мой желудок уже не урчит. Я чувствую только слабость, тревогу и желание поспать. Как бы мне хотелось остаться здесь до ночи и хорошенько передохнуть, а на следующий день тронуться в путь, но я очень переживаю за собак. Я совсем не уверен, что они выдержат еще один или два дня. Они выглядят такими вялыми и потерянными, что мне становится грустно. Я заставляю себя двигаться вперед, хотя мои ноги напрочь отказываются работать. Но я должен продолжить путь, хотя бы ради собак. Они не заслуживают голодной смерти. Я не могу допустить, чтобы они погибли по моей вине. Все, о чем они сейчас мечтают, — остановиться и поспать, но я что есть силы тяну за поводки и заставляю их сдвинуться с места и пойти за мной.

Помню, как мы с Джулией в первый раз отправились в поход по заповеднику Минэджери в Каскадных горах Орегона. Мы выбрались всего на один день, но она захватила очень много провизии — не для себя, а для меня, — а я взял с собой лишь пару кусков хлеба. Джулия всегда заботится о других. Еды было так много, что я при всем желании не смог бы съесть все. Оливки, большой кусок сыра «Чеддер», бутерброды с индейкой, майонезом и листьями салата и кучу энергетических батончиков из арахисового масла — всего не перечислишь, а все, что мог предложить я, — это буханка хлеба, купленная за доллар. А с какой бы радостью я съел бы этот хлеб. Вспоминая об этой еде, я думаю о внимательности Джулии. Преодоление больших расстояний может вывести из себя любого, даже самого уравновешенного человека, но не ее. Когда я смотрел на нее, она опускала голову и улыбалась. Наверное, она старалась воодушевить меня. Как я рад, что сейчас ее нет рядом со мной, что она не испытывает таких ужасных страданий. Я бы этого не вынес. Не думаю, что она смогла бы через все это пройти. Вряд ли кому-то под силу вытерпеть голод в сочетании с преодолением огромных расстояний. Я спокоен за нее, рад, что она дома, в безопасности. Думаю о ней, и эта мысль согревает меня и помогает идти дальше. Думаю о собаках, и это помогает мне идти дальше. Думаю о жизни, и это помогает мне идти дальше. Ради собак я должен прекратить эти страдания — преодолеть свое упрямство, позвонить и попросить о помощи. Долгие годы психологической и физической подготовки слишком хорошо научили меня терпеть самую сильную боль и преодолевать самые серьезные опасности. Точно так же покалеченный и окровавленный боксер, который борется за очередной чемпионский титул, отказывается от полотенца, несмотря на то что ему совсем плохо, и упрямо продолжает бой. Ради спасения собак я должен рассуждать трезво, обязан сохранить силы, чтобы сделать звонок, прожить еще один или два дня, пока не подоспеет помощь. Можно позвонить и сказать им, что сегодня я пройду еще несколько миль, а потом они должны будут встретить меня. Но пока, в силах идти, звонить не буду. Пытаюсь убедить себя, что со мной все в порядке. Никогда прежде я не был так близок к физическому истощению, но сейчас, пожалуй, действительно нахожусь на пределе сил. «Если понадобится, ты сможешь идти и после этой критической точки, — убеждаю я себя. — Не волнуйся. Выше голову, просто иди вперед, не останавливайся». Может быть, я в порядке, может — нет, но я знаю, что мне остался всего один шаг от голодной смерти, и уже через несколько миль мой разум окончательно помутнеет.

Еще целую милю я иду вперед, постоянно спотыкаясь. Каждые десять минут обращаюсь к собакам, стараясь, чтобы мой недовольный голос звучал как можно ласковее.

— Идем, — говорю им, но они ведут себя совсем не так, как раньше, — не бросаются вперед с радостным визгом, а медленно и уныло плетутся за мной.

Это меня раздражает, как будто, если бы их поведение осталось прежним, мне бы было легче. Но они и так делают все, что могут. Мой голос едва слышен, а мои слова напоминают какой-то детский лепет. Почти через каждые пятьдесят ярдов я падаю, и рыдания сотрясают мое тело. Я плачу от боли, которая усиливается, когда я пытаюсь восстановить равновесие.

— Вставайте, ребята, — призываю я собак, но порывы ветра заглушают мой голос.

Однако они не слушаются.

Я снова на грани потери сознания. Издаю мучительный стон, но убеждаю себя, что могу идти без еды. И тут по направлению моего движения появляется едва заметный след от автомобильных шин, который тут же исчезает. Я сразу ощущаю мощнейший прилив адреналина. Внимательно рассматриваю след, чтобы убедиться, что не ошибся. Не хочу понапрасну тратить физические и моральные силы, празднуя ложную победу. Возможно, они мне еще понадобятся. Если мои глаза меня обманули, то впереди еще очень долгий путь. Но у меня появляется надежда, пусть слабая, но надежда. Чуть приоткрыв рот, несколько секунд смотрю на след круглыми от радости глазами. Больше ни один мускул на моем лице не пошевелился. Может, этот след появился в результате внезапного понижения местности, однако все-таки вероятность того, что он был оставлен каким-нибудь вездеходом, намного выше. Два отпечатка идут параллельно друг другу. Такие следы мог оставить только механизм, которым пользуются люди. Сомнений быть не может. Я изучаю карту и GPS и понимаю, что до Анактувук-Пасс остается всего нечего — несколько миль. Осознав этот факт, я чувствую себя так, словно уже нахожусь там. На смену отчаянию и страху приходит какая-то странная пьянящая радость.

— Эта дорога выведет нас к Анактувук-Пасс, — обращаюсь к собакам. Да больше и не к кому — они единственные, кто слышит меня. — Отсюда всего пара миль!