Хирургия Плоти (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 2

Ты здесь, чтобы искать, — напомнил себе писатель. — Так ищи.

— Могу я к Вам присоединиться?

Блондинка проглотила кусок и кивнула:

— Вы не здешний.

— Нет, — сказал писатель, и сел.

Тогда бармен хлопнул на стол «шот». Он был желтым.

— Наш фирменный, незнакомец, — тот выглядел как моча.

— Что это?

— Мы называем его «Мочебрызг».

Писатель поморщился:

— Это ведь не, э-э… моча, не так ли?

Бармен рассмеялся:

— Конечно нет! Это водка и Гальяно[11].

Писатель понюхал. Пахло нормально.

— ОК, за… за что? О, да. За формализм![12] — oн выпил.

— Ну как?

— Неплохо. На самом деле, очень хорошо, — oн потянулся за бумажником.

— Э-э-э-э, незнакомец. Не нужно этого дерьма.

— Что?

Бармен закатил глаза:

— Это за счет заведения.

— Чего же ты ожидаешь в таком жлобском дерьмогороде, как этот? — спросила толстая блондинка, жуя. Ее груди были большими в буквальном смысле, как человеческие головы. — Разве что полное ничего, кругом, на протяжении пятидесяти миль в любом направлении. Isolatus Proximus.[13]

— Я писатель, — сказал он. — Я езжу по всей стране. Мне нужно видеть разные вещи, разных людей. Мне нужно видеть жизнь в ее различных временных пластах.

— Ага, пластах, — сказала толстая блондинка, кивнув.

— Я приезжаю в отдаленные города, как этот потому, что они пестрые. Они существуют отдельно от остального общества, господствующей тенденции страны. Города, как этот, более реальны. Я писатель, но в более эзотерическом смысле… Я… — oн думал об этом. Думалось с трудом. Он закурил и закончил: — Я ищущий.

— Не еби мне мозг! — парень в белой рубашке кричал на невысокую рыжеволосую девушку. — Ты спала с ПЯТЬЮ ДРУГИМИ ПАРНЯМИ на этой неделе? Гооооосподи БОООЖЕ!

Она рефлекторно всосала свой Tequila Moonrise,[14] затем уточнила:

— Извини. Не пять. Шесть. Я забыла про Крейга, — она улыбнулась. — Его прозвище — «Мистер Мясная Ракета».

— Гооооосподи БОООЖЕ! — взорвался «Белая Рубашка».

— Он должно быть влюблен в нее, — заметил писатель.

— Он не получает ее «киску», — сказала толстая блондинка.

Бармен полировал стакан.

— Что это, то что ты сказал? Ты ищущий?

— Ну, это абстракция, конечно. То, что я имею в виду, я в поиске. Я ищу какой-то неуловимый, необычный знаменатель, чтобы увековечить свои эстетические идеологии. Для работы над художественной литературой, чтобы существовать в рамках любой инфраструктуры непоколебимого смысла, его периферии должны отражать определенные элементы истины. Я не имею в виду объективные истины. Я говорю об эфемерных вещах: бессознательных импульсах, психологических склонностях и т. д., на нижней стороне того, что мы считаем человеческим опытом.

— Я никогда в жизни не слышал большего дерьма! — «Белая Рубашка» все еще орал на рыжую. — Те, другие парни не любят тебя! Я люблю тебя!

Рыжеволосая безразлично выводила каракули на салфетке.

— Мне не нужна любовь, — сказала она. Потом усмехнулась так же широко, как индийская маска дьявола, — Я просто хочу быть оттраханой.

— Гооооосподи БОООЖЕ!

— Вы должны поймать вдохновение, — посоветовала жирная блондинка, наполовину разделавшись с пиццей и начав свое третье темное пиво. Жир украсил ее губы и подбородок.

— Ищущий, — сказал бармен. — Мне это нравится.

— Но, о чем именно вы пишете? — спросила блондинка.

— Суть не в том, о чем я пишу, а в том, как я пишу об этом.

А потом, без предупреждения, вернулась мысль: Насколько мощна сила истины? Писатель глубоко затянулся своей сигаретой.

— Честность является двигателем моей эстетики. Правда художественной литературы может существовать только в голых словах. Простите мою бестолковость, но это порядок применения образа, который должен выйти за пределы общих ощущений. Будни механика, я имею в виду структурное манипулирование синтаксическими классификаторами для того, чтобы повлиять на узкоспециализированные транспозиции образов.

— Ох, — сказала толстая блондинка. — Я думала о том, что ты имел ввиду, это долбаное дерьмо какое-то.

Писатель нахмурился. Он глотнул еще один «Мочебрызг». Еще одна порция дерьма. Пицца жирной блондинки лежала наполненная дополнительным сыром, анчоусами и большими кусками колбасы под блестящим жиром. Живот блондинки издавал утробные звуки, когда она жадно ела и пила.

— Почему, почему, почему? — «Белая Рубашка» выглядел, будто сейчас расплачется или забьется в шизофреническом припадке, глядя на рыжую. — По крайней мере, скажи мне почему я больше недостаточно хорош?

— Ты не захочешь узнать, — невозмутимо ответила она.

«Белая Рубашка» соскочил со стула, и закружил вокруг нее. Гнев исказил его лицо:

— Давай! Расскажи мне! Выплюнь это! Я ХОЧУ ЗНАТЬ!

Рыжеволосая пожала плечами: — Твой член недостаточно большой.

О, дорогуша, — подумал писатель.

Низкий стон «Белой Рубашки» был похож на стон только что кастрированного моржа. Он отшатнулся и с распухшими глазами, шатаясь, вышел из бара.

Бармен и жирная блондинка проигнорировали это событие. Рыжая посмотрела на писателя, улыбнулась и сказала:

— Эй, он хотел правду, он ее получил.

Правда, — подумал писатель. Внезапно, он почувствовал себя абсолютно пустым, пустынным.

— Но, если ты ищущий, — задал вопрос бармен. — Че ищешь то?

— Ах, универсальный вопрос, — писатель поднял палец, как будто преамбулу к сияющей мудрости. — И ответ таков. Истинный ищущий никогда не знает, что он ищет, пока он не найдет это!

Чавкающие звуки еды жирной блондинки прекратились; она полностью покончила с пиццей.

— Вот кое-что для тебя, чтобы написать об этом, — сказала она.

Толстуха наклонилась и поцеловала писателя в приоткрытый рот. Ее губы были со вкусом жира и сыра. Но вообще-то, этот поцелуй вдохновил его. Ее открытый рот сомкнулся с его ртом, беззастенчиво прощупывая все языком. Неожиданно, писатель обнаружил у себя «стояк». Правда, — легкомысленно подумал он. Эфемерная реальность. Это была она, не так ли? Спонтанный человеческий интерфейс, необъяснимо сложный, но и убого простой. Синаптические и химические импульсы головного мозга, скрепленные с чьим-то жизненно усвоенным поведением. Это были именно те простые истины, ради которых он жил. Они питали его. Человеческая истина — мое пропитание, подумал он и вспомнил голос, который он слышал. Да, пропитание.

Поцелуй жирной блондинки стал более голодным. А затем…

Уррррр.

Ее вырвало прямо в рот писателя.

Блевотина лилась единой мощной струей. Он попробовал все: теплое пиво, наполовину переваренные куски колбасы и тесто пиццы, а также желчь — много желчи. От брезгливости он безмолвно выпучил глаза и его скрючило. Вторая струя, которую она направила прямо ему на колени, была больше и мощней.

Писатель свалился со стула.

— Там, — сказала блондинка. — Напиши об этом.

— Ооооо-еее! — заметил бармен. — Это была жесть, да?

Писатель в шоке лежал на спине и мог только стонать, глядя вверх. Тяжелая, горячая пелена блевотины лежала толстым слоем от подбородка до паха; когда он вставал, она, как лава, медленно сочилась вниз по его ногам. Конечно же, он начал, не переставая, отплевываться и наружу вылетели несколько кусочков колбасы и нити крапчатой слизи. Почти слепой он, шатаясь, двинулся к двери.

— Приходи еще… ищущий, — смеялся бармен.

— Надеюсь, тебе понравилась пицца, — сказала жирная блондинка.

Писатель схватил свой чемодан и, спотыкаясь, вышел. Закат в небе истекал кровью до полной темноты, на улице было жарко. От него разило, он был пропитан этим запахом. Он был унижен.