Записки старого книжника - Осетров Евгений Иванович - Страница 14

Но песня — лишь часть огромной работы ученого, который написал свыше двухсот обстоятельных исследований. Прежде всего, это обширный труд «Русская лирика. От поэзии безличной — к исповеди сердца», изданный в 1914 году. Здесь Розанов наряду с исследованием творчества крупных поэтов (Жуковского, Батюшкова) проанализировал также и деятельность забытых авторов. В двадцатых годах он написал и издал книги: «Певец молчания», «Пушкинская плеяда — старшее поколение», «Поэты двадцатых годов XIX века», «Н. А. Некрасов. Жизнь и судьба». Перед войной Иван Никанорович написал большую работу «Стихотворные размеры в донекрасовской поэзии и у Некрасова».

Одно из исследований посвящено стихам целой плеяды поэтов — его современников: Казина, Жарова, Радимова, Орешина, Доронина, Филиппа Наседкина, Каменского, Асеева, Сельвинского, Инбер… Конечно, далеко не со всеми оценками Розанова следует соглашаться — на них лежит печать времени. Но Иван Никанорович, например, первым, еще в 1922 году заявил, что именем Маяковского может быть обозначена целая эпоха в литературе. Розанов, пожалуй, первым приступил и к научному изучению творчества Сергея Есенина.

Не буду перечислять всего содеянного ученым. Нас интересует И. Н. Розанов как создатель единственной в своем роде, уникальной библиотеки. Хочется скорее войти в эту заповедную обитель муз, потрогать толстые шершавые страницы, запечатлевшие на века голоса поэтов. Здесь что ни книга, то сущий клад.

Вот славная книжица, изданная более двухсот лет назад. Она содержит первую — не устную, а печатную — любовную лирику на русском языке. Это знаменитая «Езда в Остров любви» Василия Тредиаковского. В конце книги помещен поэтический раздел «Стихи на разные случаи», которыми увлекались наши прадеды. Неуклюжие, забавные строфы, многократно переписывавшиеся щеголями екатерининских времен в любовных посланиях:

Смешно? Да, конечно. Но с этого началось одно из самых мощных направлений в русской лирике. Уже современники живо чувствовали неуклюжесть, тяжеловесность стихов Тредиаковского, на бедную голову которого сыпался град насмешек. Не случайно «Езда в Остров любви» заканчивается пророческой эпиграммой «К охуждателю зоилу», гласящей:

Тредиаковский не раз третировался в нашей литературе как бездарность. Но совершенно прав был И. Н. Розанов, утверждавший, что нельзя определять размеры поэтических дарований вне связи с уровнем эпохи и преодоленными препятствиями.

Мы не можем, мысля исторически, забывать, что Тредиаковский много сделал для развития русского литературного языка, и даже недостатки стихотворца объясняются не столько его личными качествами, сколько общим переходным состоянием тогдашней словесности.

Нельзя без душевного трепета брать в руки сборники и журналы, издававшиеся декабристами. Навсегда запечатлелись в сердце имена Рылеева, Бестужева, Кюхельбекера… Крупным почерком — каждая буква отдельно — на «Думах» начертал Рылеев свою фамилию. Много десятилетий эта запрещенная цензурой книга служила для вольнолюбивой молодежи своеобразным поэтическим революционным манифестом, а одно из стихотворений сборника, «Смерть Ермака», став народной песней, обошло всю Россию. Мне однажды привелось слышать «Ревела буря, дождь шумел…» в глухом степном селении за Байкалом, где сурово и вдохновенно пели старинные торжественные слова старики — правнуки гонимых в рылеевские времена раскольников. Есть в розановском собрании и другой автограф Рылеева. На книге Глинского, переведенной с польского и изданной в Петербурге в 1822 году, Кондратий Рылеев написал: «Милой сестрице Н. М. Кореневой».

В библиотеке И. Н. Розанова много альманахов, выпущенных в пору их пышного расцвета в Москве, Петербурге, Одессе, Сибири под самыми причудливыми названиями: «Аониды», «Альциона», «Букет», «Денница», «Подснежник», «Северная лира», «Одесский альманах», «Невский альманах», «Венок грации», «Утренняя заря»… Начало этому обширному семейству положил Н. М. Карамзин, выпустивший первый русский поэтический альманах в конце XVIII века — «Аониды, или Собрание разных новых стихотворений».

Наивные, прелестные альманахи романтических времен, наполненные сентиментально-напыщенными прадедовскими романсами и элегиями, где воспеваются бледные девы, блуждающие среди скал, озаренных луною, где на кладбищах ночью непременно бродят призраки…

Вот «Северные цветы» за 1826 год, издаваемые другом Пушкина Дельвигом. Раздел поэзии в альманахе был представлен первоклассными литературными именами. В книге карманного формата напечатаны произведения Пушкина, Батюшкова, Вяземского, Языкова, Баратынского, Дельвига, Ф. Глинки, Козлова, Туманского. Откроем наугад изящную книжицу и на одной из страниц прочтем знакомые со школьных лет слова:

Конечно же, перед нами вторая глава «Евгения Онегина», произведения, первые главы которого вместе с «Цыганами» составили вершину прижизненной литературной славы Пушкина. Как известно, «Полтава» и седьмая глава «Онегина» были встречены и критикой, и тогдашней читающей публикой довольно холодно. Были пущены такие куплеты:

И это написано в тот период, когда Пушкин создавал свои лучшие реалистические творения! Дополнительные тома посмертного Собрания сочинений А. С. Пушкина расходились плохо, хотя в них содержались такие шедевры, как «Каменный гость», «Русалка», «Египетские ночи». Торговцы книгами публиковали даже сообщения о том, что цены на сочинения Пушкина снижены. В чем тут дело?

Читатель того времени, воспитанный на романтических и сентиментальных произведениях, не мог так сразу, без подготовки, принять Пушкина-реалиста, чьи творения открывали новую эпоху в русской литературе и искусстве. Нужна была длительная работа литературно-критической мысли, направленная на воспитание читательских вкусов.

Изучая старые книги, И. Н. Розанов много размышлял о причудливости писательских судеб и литературных репутаций. В своем увлекательном, остроумном, хотя далеко не бесспорном, очерке «Литературные репутации» Розанов приводит многочисленные примеры того, как тщетны были попытки сокрушить Пушкина — вершину нашей художественной классики. А ведь литературные декларации о низвержении Пушкина громогласно звучали во времена не столь уж отдаленные. Ведь это в нашем столетии Игорь Северянин (ценивший себя необычайно высоко: «Я — гений, Игорь Северянин») провозглашал: «Для нас Державиным стал Пушкин»; а футуристы и в двадцатые годы еще нет-нет да и вспоминали лихой призыв «сбросить Пушкина с корабля современности». Но забыты шумливые ниспровергатели, а над страной русской поэзии вечным светом сияет незакатное пушкинское солнце.

Что ни книга, то своя судьба, своя история. Весьма любопытен том, в котором воедино переплетены несколько книжек под общим заглавием: «Кольцов». На первой книге надпись: «Доброму и любезному Андрею Александровичу Краевскому с душевным уважением Алексей Кольцов. Питер, 1836 г., 4 апреля». Перед нами подарок замечательного поэта будущему издателю «Отечественных записок», на страницах которых столько потрудился Белинский для популяризации творчества Кольцова. Примечательно и то, что книги Кольцова и о Кольцове, статьи о нем собрал воедино и переплел известный библиофил и издатель П. Ефремов, создавший таким способом для собственной библиотеки много оригинальных книг.