Записки старого книжника - Осетров Евгений Иванович - Страница 20

— Посмотрите на пепел — это все, что осталось от сотен и тысяч книжных редкостей Варшавы. От наших древних рукописей.

Я видел в своей жизни много монументов, посвященных минувшей войне. Ваза с пеплом книг — трагичнейший из памятников. Пепел в вазе напомнил мне о том, что я видел в военную пору, — и разоренную Ясную Поляну сорок первого года, и гибель библиотек на брянской и смоленской земле, на Украине, в Белоруссии. Глядя на пепел книг, я особенно ясно чувствовал, что книга — это тоже оружие. И ныне за мир во всем мире сражается старая и новая книга.

В последнее время на Западе стало модным в некоторых кругах толковать о «конце гутенберговой галактики», о том, что технический прогресс в недалеком будущем вытеснит книгу, заменит ее звучащим словом и телевизионным изображением. Создаются даже мрачноватые апокалипсические пророчества и утопии. В книге американского писателя-фантаста Рэя Бредбери «451° по Фаренгейту» рисуется общество будущего, в котором книга признана опасной и уничтожена. Тот, кто, вопреки запрету, держит у себя книги, должен быть уничтожен вместе с ними. Если у кого-нибудь обнаруживается, скажем, том Шекспира, к тому немедленно выезжают пожарные. Сжигается книга, убивается ее хранитель, его дом превращается в руины. Но несколько человек, скрывшись в еще уцелевших лесах, нашли способ, позволяющий воскрешать в памяти однажды прочитанное. И у первобытного костра читают на память вслух друг другу книги последние книгочеи, чтобы сохранить для будущих поколений сокровища человеческой мудрости. Трудно придумать более мрачное пророчество!

Мы уверенно считаем книгу наиболее сложным и великим чудом, содеянным человеком. Я, как и мои друзья-книголюбы, убежден, что книга будет жить вечно. Внешний вид книги, конечно, будет меняться. Книги на пальмовых листах с невыцветающими вечными миниатюрами — коллекцией таких книг я долго любовался в Улан-Баторе — имеют мало общего с современными изданиями в глянцевых суперах.

Нет радости более возвышенной, чем ежедневно через книгу входить, как говорил Л. Н. Толстой, в общение с мудрейшими людьми мира. Открывать новое в старом, читать и перечитывать.

Я читаю, следовательно, я мыслю, я существую…

Об уникальной библиотеке Николая Павловича Смирнова-Сокольского — выдающегося библиофила и видного артиста — многократно писалось в нашей периодике. Подвиг замечательного собирателя книг увековечен в кинолетописи, воспет поэтами в стихах, запечатлен художниками на полотнах, нашел свое воплощение в пластике. Но оценить в полной мере содеянное Смирновым-Сокольским мы можем только теперь, когда вышло в свет двухтомное описание его библиотеки, выпущенное издательством «Книга».

Библиотека Смирнова-Сокольского — плод собирательства и настойчивых, увлеченных библиографических разысканий, производившихся в течение почти четырех десятилетий. Недаром поэт написал о нем: «Он книжник был без лишних слов, азартный и суровый, за книгой он спешить готов, как бы на голос зова… Летит в жары и в холода, через туман и вьюгу, где книга светит, как звезда, как на свиданье к другу». Приобретая книгу, Николай Павлович заводил на нее карточку, куда вписывал все, что ему было известно об издании. Его записи не походили на обычные сухие библиографические справки. По сути дела, Смирнов-Сокольский создавал небольшие биографии приобретенных книг. Таким образом, год за годом возникали сотни, а затем и тысячи иногда довольно обширных, но чаще весьма лаконичных новелл о книгах. Новелл, в которых библиография, не утратив точности и научности, была возведена в поэзию. Известно, что Николай Павлович при жизни издал несколько сборников, в том числе знаменитые «Рассказы о книгах», полюбившиеся широкому кругу читателей. Но самого грандиозного своего замысла — полного описания библиотеки — Николай Павлович завершить не успел. После смерти великого книжника его работу продолжили друзья-библиографы, энтузиасты из числа тех, кого Смирнов-Сокольский называл «рыцарями книги».

И вот перед нами два прекрасно изданных тома. Нет нужды говорить о том, что теперь мы постоянно обращаемся к двухтомнику, что он стал настольным справочником.

«Моя библиотека» Смирнова-Сокольского — обширный свод сведений об отечественной книге, по сути дела, единственная в своем роде энциклопедия русской книги и периодики, рассчитанная на широкого читателя. В издании мы также находим опись русских выпусков зарубежных авторов и ученых, по преимуществу прошлого столетия. «Моя библиотека» — зеркало того, что делал замечательный московский библиофил всю свою сознательную жизнь, посвященную бескорыстному служению книге.

Основная тема собирательства Смирнова-Сокольского связана с историей русской журналистики. Николай Павлович собрал почти все, за редчайшим исключением, русские литературные альманахи и сборники, начавшие появляться на Руси с XVIII столетия. По ним можно проследить различные литературные школы и направления. Другой крупный раздел библиотеки — русские журналы, преимущественно литературные. Страстно и самозабвенно собирал Смирнов-Сокольский отдельные книги и собрания сочинений прозаиков и поэтов, отдавая предпочтение первым прижизненным и ранним изданиям. В библиотеку также вошли книги с автографами, альбомы, гравюры, рисунки, карикатуры. Известно, что Николай Павлович питал особую привязанность к издательской деятельности таких выдающихся просветителей, как Н. И. Новиков, П. П. Бекетов и А. Ф. Смирдин… Их издания собраны почти с исчерпывающей полнотой. Один из самых крупных разделов библиотеки был посвящен книгам XVIII столетия. В описи отмечается разнообразие имен, тем, жанров, типов изданий, богатство художественного и книгопечатного оформления. Этот отдел дает разностороннее представление о русской гражданской печати того времени. Просматривая великолепно сохранившиеся издания, невольно вспоминаешь о том, что Смирнов-Сокольский, как истинный книголюб, интересовался не только содержанием книги, но и самой книгой: как она напечатана, как переплетена, как иллюстрирована. Недаром он говорил: «Книга — это оркестр, все инструменты в котором должны звучать гармонично…»

Обширнейший раздел библиотеки посвящен пушкиниане. Прижизненные и посмертные издания великого поэта. Книги в таком виде, в каком знал их Пушкин и его современники, «Евгений Онегин», издававшийся по главам. Знаменитые обложки и виньетки пушкинской поры. Одно дело видеть их воспроизведенными в изданиях наших дней, совсем иное ощущение — трогать листы и типографские строки давних лет. Были у Смирнова-Сокольского и подлинные автографы Пушкина. Своеобразную часть пушкинианы занимают прижизненные издания произведений поэта в переводах на другие языки. Вот «Полтава» на украинском, «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан» на немецком, «Бахчисарайский фонтан» на французском, появившиеся еще при жизни Пушкина.

Страстно увлекался Смирнов-Сокольский историей русской общественной мысли. Предмет его особой гордости и радости — первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, которое, как известно, было в свое время почти полностью уничтожено. В собрании мы видим сочинения и письма, вырезки из журналов, оттиски статей Н. Г. Чернышевского, П. Я. Чаадаева, А. Н. Пыпина, знаменитые сатирические листки и журналы шестидесятых годов прошлого века, носившие всякие уморительные названия, — «Бессонница», «Говорун», «Дядя шут гороховый», «Моим трутням совет», «Не журнал и не газета», «Муха», «Попугай».

Смирнов-Сокольский много размышлял о книге, о значении печатного слова в жизни народа и отдельного человека. Собиратель и библиофил говорил в свое время: «Я просто не верю, когда люди начинают бравировать своим равнодушием к старым книгам. Я точно знаю, что это неправда. Величие русской литературы, ее героическое прошлое, на основе которого растет и развивается наша новая, советская литература, — все это, выраженное в вечно живых свидетелях — книгах, не может не затронуть самых нежнейших струн человеческого сердца. Но кроме сердца у человека есть еще и разум, и знания, на развитие которых книга — новая она или старая — все равно оказывает решающее влияние. Книга — верный друг и помощник». Николай Павлович любил повторять, что книга щедро расплачивается за любовь к ней, что она учит даже тогда, когда вы этого и не ждете и, может быть, не хотите. Отсюда родилась основная философская идея Смирнова-Сокольского о власти книги, значение которой трудно переоценить. В этом высоком понимании общественной роли книги Смирнов-Сокольский выступал как верный последователь Белинского, считавшего, что книга — жизнь времени, что в ней нуждаются все — и старые и молодые.