Записки старого книжника - Осетров Евгений Иванович - Страница 23

Первая монография, посвященная отечественному книжному знаку, появилась еще в начале века. Но всеобщий интерес — дело наших дней. Что породило увлечение книжным гербом? Оно во многом связано с интересом к искусству книги. Современный читатель все глубже воспринимает книгу как ансамбль, в котором все взаимосвязано и звучит одновременно: и авторский текст, и красота шрифта, и иллюстрации, и поля, и титул… Кроме того, бурно растут личные книжные собрания. У всех на памяти примеры коллекций И. Н. Розанова, Н. П. Смирнова-Сокольского, Ан. Тарасенкова, обретшие счастливую судьбу: переданные в государственные хранилища, они постоянно привлекают специалистов.

Если бы мы теперь попытались составить всеобъемлющий каталог владельческих наклеек, то потребовалось бы многотомное издание. Поэтому журнал «Вопросы литературы», устраивая выставку экслибрисов, сознательно ограничил их число. Мы решили показать в редакции только книжные знаки, принадлежащие писателям или связанные с литературой — современной и классической. Подобного рода выставки еще не было в Москве. Во всяком случае, в таких масштабах…

Вот, наверное, первый писательский книжный знак, владельцем его был Антиох Кантемир. Коллекционеры высоко ценят наклейку из-за редкости.

Своеобразной сенсацией на выставке явился экслибрис Жемчужникова, одного из создателей бессмертного Козьмы Пруткова. Периодика, рассказывая о выставке — а отзывов было много, — упоминала об этом знаке, ставшем в последние годы прямо-таки знаменитым. Напомню, что библиотека Жемчужникова, ценная по своему составу, в довоенную пору хранилась в Ялтинской городской библиотеке имени А. П. Чехова. Она исчезла в годы оккупации, как исчезли в Крыму многие культурные ценности. Но если библиотеку и архив Сергеева-Ценского довольно быстро обнаружили в Берлине и вернули в Алушту, то жемчужниковские книги словно канули в море. При ремонте одного из ялтинских домов был обнаружен тайник с замурованными в нем книгами. С помощью книжного знака были сразу опознаны книги из коллекции Жемчужникова. Старейший крымский книговед-журналист А. И. Анушкин, изучивший книжные пометы, отыскал ключ к текстам, послужившим отправной точкой для иронических переосмыслений-афоризмов, которыми и славен «директор Пробирной палатки». Интересующихся отсылаю к работе Анушкина, опубликованной во втором выпуске «Альманаха библиофила».

Всеобщий интерес привлекли работы, выполненные А. Н. Бенуа, К. А. Сомовым, М. В. Добужинским, Б. М. Кустодиевым, Д. И. Митрохиным, Е. Е. Лансере, А. П. Остроумовой-Лебедевой, а также такими мастерами двадцатых годов, как В. А. Фаворский, И. Н. Павлов, А. И. Кравченко, П. Я. Павлинов, Н. И. Пискарев. Исполненные в различной манере, украшенные надписями-девизами, они сохраняют ощущение «домашности», интимности, выраженной давней формулой: «Для себя и для друзей». Издавна книжный знак был и своего рода охранной грамотой книги. Недаром на одном из экслибрисов написано: «Пользоваться, но не злоупотреблять. Пчела собирает мед, но не грязнит цветка». Говорят, что читать можно трояким образом: читать и не понимать, читать — понимать, читать и понимать даже то, что не написано. Сказанное можно полностью отнести к восприятию экслибриса. Его «читать» следует только последним образом, предаваясь размышлению и не стесняя воображения. Насыщенный символикой графический язык дает возможность многое узнать и об авторе, и о владельце, — тот и другой, выступая дуэтом, могут себя «придумать», но зоркий глаз быстро разглядит даже за павлиньими перьями истину. Напомню то, что говорил о книгах Бальзак. Его слова легко переадресовать и книжной миниатюре: «Когда мы читаем книгу, чувство правдивого говорит нам: „Это ложь!“ — при каждой неверной детали. Если это чувство говорит слишком часто и говорит всем, значит, книга не имеет и не будет иметь никакой ценности. Секрет всемирного вечного успеха в правдивости».

Рядом с графической классикой, отличающейся многообразием техники исполнения, едва ли сильно проигрывают во мнении знатоков книжные миниатюры мастеров наших дней. Тут есть большие творческие удачи. Назову хотя бы Е. Голяховского, В. Фролова, А. Калашникова, Г. Кравцова, Н. Бурмагина…

Создатели книжных миниатюр дают нам, зрителям, возможность заглянуть в мир владельцев экслибрисов, мир, интересный еще и потому, что в данном случае книги принадлежат тем, кто их создает. К работам хочется обращаться снова и снова — верный признак того, что перед нами создания искусства.

Когда мы видим изображения сабли на фоне книги и пера, то воображение мгновенно переносит нас в мир «Тихого Дона». Книжный знак Ефима Пермитина связан с образом охотника — постоянного персонажа лучших романов и повестей прозаика-сибиряка. К памятным страницам литературы ведут нас книжные знаки, исполненные с благородным изяществом, принадлежащие Анне Ахматовой и Константину Федину.

На выставке особенно отчетливо выступила и роль книжного знака как художественного критика, истолкователя литературных произведений, личности автора. Богатейший материал для этого дают миниатюры необъятной пушкинианы, бесчисленные изображения Дон Кихота, античного Пегаса, а также образы, рожденные современностью.

Не скрою, что и сегодня можно услышать от некоторых людей, имеющих прямое отношение к книге: зачем экслибрис, зачем такое сложное дело, когда можно поставить на издании простой штамп — дешево и мило? Суждение, что и говорить, не очень новое. Напомню по этому поводу слова Верещагина, писавшего в свое время с негодованием: «Этого рода знаки (штемпели), принесшие русской любительской книге, быть может, не менее вреда, чем черви, пыль, сырость и все остальные ее враги, вместе взятые…»

Уверенно можно сказать, что из всех персональных выставок книжного знака в Москве наибольшим успехом пользовалась выставка работ Анатолия Ивановича Калашникова. Развернутая в течение нескольких месяцев в двух обширных экспозиционных залах Министерства связи, выставка привлекла к себе общий интерес.

А. И. Калашников родился и вырос в семье московского рабочего. Влюбленный с малых лет в рисование, подросток с увлечением посещал заводскую изобразительную студию. Важным событием в жизни пятнадцатилетнего юноши явилась встреча с академиком Иваном Павловым, замечательным мастером станковой гравюры, который, уверовав в способности начинающего графика, раскрыл перед ним двери своей мастерской. Блестяще окончив Московское высшее художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское), молодой художник освоил не только навсегда полюбившуюся ему графику, но и чеканку и резьбу по металлу.

Беря в руки нарядно украшенный конверт, наклеивая на него разноцветную марку, мы редко задумываемся о тех, кто создавал их. Анатолий Калашников — автор нескольких сотен гравюр на конвертах, выпущенных массовым тиражом. По преимуществу это пейзажи городов и заповедные природные уголки нашей Родины. В середине шестидесятых годов Калашников, найдя истинное свое призвание, обратился к созданию экслибрисов. В короткий срок он снискал всеобщее признание в нашей стране и получил первые премии на крупнейших международных конкурсах.

Успех не был случайным. График мастерски владеет резцом. Но значимость не во внешней выразительности почерка, не в бесконечно прихотливой игре черных и белых штрихов. В искусстве «что» и «как» нераздельны. Калашников нашел не только свою характерную манеру исполнения, — его не спутаешь с другими! — но, что неизмеримо важнее, обрел свой собственный взгляд на мир. Историзм, проникнутый чувством современности, придает миниатюрам Анатолия Калашникова выразительность. Когда я гляжу на гравюры, изображающие средневековый дом на суздальской улочке — здание, повторившее в камне формы деревянного зодчества, или любуюсь плавными очертаниями вологодского кремля, то невольно вспоминаю старую и вечно молодую заповедь: «Прекрасное должно быть величаво».