Финт хвостом - Кинг Стивен - Страница 2

Чего я хотела? Историй о кошках – по самому широкому спектру. Изъясняясь метафорически, как в научной фантастике Сьюзен Уэйд, – «чуда мастерства». Борьба с огнем, теория хаоса, разрушение человеческих отношений.

Если поконкретнее – многое тут фокусируется на несчастных судьбах «аутсайдеров общества» и их кошек (хорошие примеры – рассказ Джоэла Лэйна и совместное творчество Коджа-Молзберга). Есть и черный, на грани, юмор – такой, как в «поэме фауны» Джейн Йолен или в истории Майкла Кеднама «Человек, который не щадил кошек». В общем, это антология, посвященная кошкам – необычным, интригующим, ужасающим. Но не жестоким, не замученным. Хотя… есть и немного «кошачьих мучений», иногда – серьезных, иногда – просто диковатых. Есть и парочка-другая «плохих кошек». (Жестоких? Сильно сомневаюсь…)

Главное – не забывайте: перед вами сборник произведений в жанре «ужасов» и «саспенса».

Наслаждайтесь!..

И небо раем я не назову…[4]

Не так давно обычным делом было проехать по дороге Литтл-Иджипт, где Южный Иллинойс сходится с Кентукки недалеко от реки Камберленд, и увидеть за три-четыре часа езды пять-шесть вывесок с рекламой «Жевательного табака Катца». В расцвете лет Хобарту Гурни хватало работы. А теперь, если кому-нибудь вдруг захочется увидеть творение его рук, приходится ехать или лететь в Нью-Йорк или, если повезет, можно попасть на передвижную выставку его работ. Если, конечно, экспоненты получат страховку. В конце концов, Гурни был своего рода Джексоном Поллоком мира сельского искусства: он работал с теми красками, которые у него были, с прицелом на то, чтобы быстро выполнить работу и еще быстрее получить за нее плату, поэтому с вырезанными кусками стен амбара приходилось обращаться со всей осторожностью, словно они были сделаны из сахарной ваты и паутины, а не облезшей краски на сгнивших досках. Однажды кто-то мне сказал, что к сохранившейся рекламе Катца на амбарах нужно относиться так же, как к реликвиям из египетских гробниц, – теперь бы это пощекотало самолюбие старого Хобарта Гурни, как выразился бы он сам.

Да уж, и дело не столько в сохранении, сколько в сравнении с Египтом, поскольку Гурни не просто зарабатывал на жизнь рекламой «Жевательного табака Катца» (не говоря уже о том, что он потратил на них почти всю свою жизнь); он жил ради «Кошек Катца».

И умер тоже за них. Но это уже другая история… Та, которую вы не прочтете ни в одной книжке с фотографиями рисунков рекламы Гурни, не услышите в передачах на PBS или в журнале «Искусство и развлечения», в рассказах о его жизни и работе. Но эта история может соперничать с любыми рассказами о египтянах, поклоняющихся кошкам… тем более что Хобарт знал, что его кошки не боги, но все равно их любил. А еще потому, что они любили его…[5]

Когда я познакомилась с Хобартом Гурни, я думала, что он – просто очередной старик, которых полно почти в каждом городке в сельской глубинке; вы таких точно видели – стариков ниже среднего роста, в брюках с широкой талией и длинными штанинами на подтяжках или ремне, затянутом так сильно, что едва можно дышать, с выдающимся позвоночником и плечами, заботливо нависшими над ключицами. Таких стариков, которые носят нарочито чистые бейсбольные кепки или, например, клетчатые береты с пушистыми помпонами, и как бы часто они не брились, у них с лица как будто не пропадает почти прозрачная щетина, запылившая тонкую кожу щек. Те самые, которые шаркают и медлят возле бордюров, а затем останавливаются и стоят, погрузившись в собственные мысли, едва сойдя с тротуара. Такой старик, который почти невидим, пока не начнет сплевывать мокроту на тротуар, и не из вредности, а потому что много лет назад это было обычным делом.

Я регулировала скорость затвора фотоаппарата, когда услышала, как он харкнул и сплюнул в двух футах от меня – с тем самым противным звуком, который полностью разрушает концентрацию. Это был тот самый день, когда облака закрывали солнце каждые несколько секунд, постоянно меняя количество естественного света, падавшего на сторону сарая, чей окрашенный бок я пыталась запечатлеть… не думая, я оглянулась через плечо и проворчала:

– Извините, я тут пытаюсь настроить камеру…

Старик просто стоял рядом, засунув руки в карманы брюк, мелкая темная капля слюны с табаком до сих пор свисала с щетинистого подбородка, он мягко глядел на меня из-под козырька бледно-голубыми глазами. Пошамкав потрескавшимися губами, он произнес:

– Ни одна уважающая себя кошка в жизни не станет позировать… Надо подкрадываться, пока они не смотрят.

– Угу, – поддакнула я, возвращаясь к огромному шестифутовому коту, нарисованному рядом с аккуратной подписью: ЖЕВАТЕЛЬНЫЙ ТАБАК КАТЦА – ПЕРВОСОР-Р-РТНЫЙ.[6]

Этот кот Катца был одним из лучших, которых я видела – в отличие от других реклам с кошками, например, кот Чесси с железной дороги, у Катца все кошки были разными: по цвету, позе, иногда на вывеске было даже несколько кошек. Этот рисунок был шедевром: серый тигр, по одному виду которого можно было сказать, что он мягкий на ощупь, кончики многоцветной шерсти были окрашены в белый, отчего кот словно лоснился на свету, с мягкой толстой гривой, которая говорила миру, что это – не кастрированный самец, достаточно взрослый, чтобы иметь несколько пометов котят, но не достаточно старый, чтобы метить все подряд или носить боевые шрамы. Молодой самец двух-трех лет. И глаза у него тоже были мягкие, доверчивые, бледно-зеленые с желтоватым оттенком вдоль овальных зрачков над серовато-розовым носом и ртом с едва заметными кончиками клыков. Он лежал на боку, так что были видны все четыре подушечки лап, каждая из которых была окрашена в что-то среднее между серым и розовым, немного того и другого, но цвета совсем не такие, как на палитре художника. Темно-коричневый хвост кольцом свернулся поверх задних лап. Но что – то в этой милой мордочке подсказывало, что этот кот не станет прыгать на руки по первому хлопку по груди и зову. Но… Учитывая то, что сам кот был в основном серым, а освещение на амбаре, на котором он был нарисован, быстро менялось, пришлось проверить, что скорость затвора отрегулирована, как надо, иначе у меня ни за что не получится запечатлеть этого кота Катца. А облака катились все быстрее и быстрее…

– Похоже, дружок сегодня не хочет фотографироваться, – услужливо сказал старик, сплевывавший табак, когда я на долю секунды упустила еще одну возможность запечатлеть изображение лежащего кота. Это была последняя капля. Оставив камеру висеть на ремне, я обернулась и спросила: