Американ Босс (СИ) - Салах Алайна - Страница 28

— Ни-ка, ты обещала раздобыть пылесос, — с довольной усмешкой объявляет появившийся в дверях спальни Максим. Его натруженное лохнесское чудище замотано полотенцем, волосы мокрые и растрепанные, а от вида его влажного торса между ног начинает с новой силой ныть. Красивый говнюк. И сексуальный. Поставщик кипящих оргазмов. Я бы его облизала.

— Бэмби, — Максим подходит ко мне, пока я безуспешно сражаюсь с новым приступом похоти и воспоминаниями о его голове, торчащей у меня между ног, и бесцеремонно запускает ладони мне под платье. Мнет мою задницу словно фанатичный пекарь любимое тесто и проводит языком по шее, выдирая из меня тихое оханье. — Ладно, уговорила, давай еще раз.

— Еще чего, Кэп, — фыркаю, отпихивая его от себя.

И пусть я готова, ему об этом знать не обязательно. От комплекса неполноценности этот парень явно не страдает, так что неплохо будет мне немного козырнуть независимостью моего либидо его эрегированной близости.

— Одевайся, — повелеваю директорским тоном. — Отведу тебя в свою любимую кафешку. Чур, я угощаю.

Натянув футболку через голову, Максим насмешливо поднимает брови и уточняет:

— Ты угощаешь? Собралась превратить меня в продуктовую проститутку, Бэмби?

— Оу, а тебя обижает, когда девчонка за тебя платит?

— Меня это не обижает, потому что девчонки за меня НЕ платят. К тому же я планирую съесть столько, что твоя зарплата стажерки этот ужин не потянет.

— А я то думала, у вас т в Америке процветает феминизм, а мужики жмоты.

— В феминизм я не верю, и к тому же я наполовину русский.

Тут мне приходится отвернуться, потому что Максим выпускает наружу свое перебинтованное чудовище и начинает натягивать на него джинсы, после чего я беру его за руку и, пресекая попытки спылесосить хрустальное крошево на полу, вытаскиваю за дверь.

Наверное, после восьми мебельных бесстыдств я должна испытывать что-то похожее на смущение, но, увы, не испытываю. Максим непринужденно закидывает руку мне на плечо, и мы идем в мой любимый Bro&N, словно давние друзья или пара.

И он не соврал, когда сказал, что моя стажерская зарплата его аппетиты не потянет, потому что бланк заказа у изумленной официантки уже заканчивается, карандаш стерся, а он все продолжает говорить.

— И Кока-колу лайт, пожалуйста, — захлопывает меню и подмигивает застывшей девушке: — К чему эти лишние калории, правда?

Официантка Ирина очарована плейбоем-обжорой. Щеки покраснели, блокнот в руках дрожит, на губах улыбка. Бесит.

Отмерев от супергеройских чар, она уходит, и мы остаемся вдвоем. И вот тут мне, наконец, становится неудобно, потому что Максим, сложив локти на стол, начинает трахать глазами мой рот, недвусмысленно давая понять, что свой грязный план на него он так и не выполнил. Кстати, не по моей вине.

— Так что ты говорил по поводу феминизма? — пытаюсь развеять похотливую ауру между нами. — Не веришь в него?

Рту становится гораздо комфортнее, потому что Максим возвращает взгляд к моим глазам и откидывается на спинку стула.

— Нет, разумеется. Матриархат недаром не прижился. Феминистки могу сколько угодно рвать связки за полное равноправие, но факт в том, что они и сами к нему не готовы.

— Это как?

Я, к слову, тоже считаю феминизм полным бредом, но уж очень хочется послушать, чего Гасович на эту тему думает.

— Ну к примеру, счет мы с тобой поделим и руководящее кресло тоже. Вечером иду я в клуб. Выпиваю. Феминистка напротив меня тоже выпивает. Чем-то я ей не нравлюсь, и она называет меня лохом. Я как гордый американский орел такого не терплю и предлагаю ей выйти на воздух поговорить. Правильно? Равноправие ведь. Там я разбиваю ей нос как равному и ухожу. Спорим, феминистке такое не понравится. Ей ведь пять лет химию нужно жрать и в спортзале торчать, чтобы она удар здорового мужика смогла держать. А все почему? Потому что мудрая мать природа ее другим метаболизмом гормонов наградила, потому что заранее знала, как будет лучше.

Официантка расставляет перед нами блюда с едой и несмотря на то, что во рту скапливается слюна, я хочу довести разговор до конца:

— Так, может, равноправию быть, а мордобою нет?

— Ну это уже наглость чистой воды, Бэмби. То есть права феминистки хотят, а ответственности нет. Как-то нечестно, не находишь?

— Конечно, нахожу, — со смехом признаюсь я, — я точно не из тех, кто будет за феминизм ратовать. С моим неугомонным языком я бы из больниц с сотрясением не вылезала. Боже, храни мужскую снисходительность.

— Язык у тебя и, правда, неугомонный, — низко урчит Максим, мгновенно возвращая мои мысли на орбиту похоти. Которые, впрочем, быстро возвращаются на землю удушливым шлейфом духов, бьющего в нос, и томными женскими голосами.

— Макс…

Ей-Богу, я даже в оргазмическом угаре так простонать его имя не смогу.

— Привет, — Кэп одаривает двух подошедших девиц обворожительным оскалом, а я — вежливым безразличием. Последнее мне их разглядывать не мешает. Типичные пиджачницы с Патриарших на вечернем выпасе, сияющие напудренной кожей и блестящими губами.

— Ты пришел перекусить?

Ясен пень, он пришел перекусить. У нас едой два стола занято.

— А мы вот с Эллиной решили встретится апероль выпить.

Тут Кэп как настоящий джентельмен спохватывается и решает нас представить:

— Это Ни-ка, а это Эллина и….

Второе имя он явно не помнит, как впрочем, и первое, не Эллина краснеет, а мне становится весело.

— Ангелина, — подсказывает смущенный женский голос.

Вот здесь им бы уже уйти, но они почему-то все еще топчутся возле нашего стола. Голодные, может? Еды-то у нас и, правда, много.

— Девчонки, рад был повидаться. Аперолю привет, — доброжелательно говорит Максим, взяв инициативу прощания на себя, после чего Эллина и Ангелина бросают на него финальные голодные взгляды и, по-рекламному взмахнув волосами, уходят.

Вообще-то, это мое любимое заведение и звездой вечера должна быть я. Это я живу в соседнем доме, я коренная москвичка, и это меня должны были облизывать официанты и одолевать надоедливые поклонники. А не вот это вот все.

— Милые девчонки, Мааакс, — выдыхаю я, передразнивая удалившихся.

— Ревнуешь, Бэмби? — довольно улыбается он.

— Чтобы ревновать, нужно претендовать на отношения, а я на них не претендую.

Если я не ошибаюсь, на лице Кэпа снова мелькает облегчение. Оу, кто-то тут трясется за свою свободу и возомнил, что я решила его охомутать?

— Мне сейчас отношения не нужны, Максим, — вживаюсь в роль независимой стервы, которая крутит мужскими пенисами, как любимым брелоком на пальце. — Я ведь только что рассталась с Глебом, да и ты не тот тип парней, который мне подходит.

Спохватываюсь, что могла его обидеть, однако, Максим обиженным отнюдь не выглядит. Ладонью подпер подбородок и смотрит с любопытством.

— А какой твой тип парней, Бэмби?

— Для которого я буду единственной и самой главной, — отвечаю честно. — И на которого проходящие девушки не будут глазеть как на кусок стейка, который нужно если не целиком съесть, то хотя бы разок откусить.

Не то, чтобы я ждала, что Кэп мое утверждение опровергнет, но то, что он молчит, меня почему-то бесит.

— Ты мне нравишься, Бэмби, — негромко говорит он, от чего вилка, которой я пилю скользкую моцареллу с визгом скребет тарелку. — Но в ближайшие несколько лет у меня нет планов заводить отношения и в конце лета я уезжаю.

Он наклоняется через стол и проводит пальцем по моему предплечью, от чего оно слабовольно покрывается ковром из мурашек.

— Мне было пиздец как хорошо с тобой, Ни-ка, и я пока не хочу все заканчивать.

— Предлагаешь спать с тобой без обязательств? — делаю большие глаза и прикрываю рот рукой в притворном ужасе. — Стать твоей продуктовой шлюхой?

Вообще, идея, конечно, заманчивая. Я в него не влюблена, сношается он как бог, неутомим как швейная машинка, и я как раз свободна.

— Стань моей продуктовой шлюхой, Бэмби, — романтично произносит Кэп, и поднеся мою ладонь к губами, прикусывает мой безымянный палец.