Держу тебя (СИ) - Романова Наталия - Страница 25

Голова нещадно кружилась, кажется, все жизненные силы, устремления, желания переместились ниже пояса Сергея, а он с упрямством носорога не давал им волю, неспешно подводя Машу к черте, которую мысленно перешёл миллион раз, морально готовый отступить и в этот. Четыре дня — слишком рано.

Маша тяжело дышала, отвечала на поцелуи, пропустила руки под футболку Сергея, потяну наверх. Он покорно снял её одним движением и тут же отбросил, смотря, как путаются женские руки в широченной футболке, пытаясь стащить её. Помог, отбросив куда-то, и невольно облизнулся.

Господи, если ты существуешь, спасибо за совершенство, что вытянулось по струнке рядом! Миниатюрная копия женщины, улучшенная, безупречная. Тонкие запястья, тонкие щиколотки, тонкая талия, идеальная форма груди, вся идеальная, от макушки до косточек, очертив которые, ведёшь ладонью по тонкому, подрагивающему животу, по самой кромке трусиков, заскакивая мизинцем под резинку. Если сейчас она скажет «Нет», или он прочитает во взгляде сомнения — Сергей просто разлетится на миллиарды кусков и больше никогда не будет существовать во вселенной.

Маша вскрикнула от лёгкой ласки, порывисто прижалась, пришлось выпустить из губ твёрдый сосок, вцепилась в плечи, скользя всем телом, вдавливаясь как кошка, срывая последние оплоты здравомыслия. Она закинула ногу на Сергея, и даже сквозь ткань он почувствовал её возбуждение, словно ему недостаточно было блеска глаз, румянца, дыхания, приглушённого стона.

— Маш, — он что-то пытался сказать, что-то важное, вылетевшее из головы, когда юркая, горячая ладошка нырнула ему прямо под бельё. Он только и сумел, что зашипеть, и еле разобрал сбивчивое:

— У тебя же есть?..

— Презервативы? — он понял её, но зачем-то уточнил.

— Да, — кивнула, встряхнув взлохмаченной чёлкой.

Он молча кивнул, потянулся к тумбочке, быстро нашёл открытую пачку. Кажется, Машу это не смутило, она обхватила рукой ствол и полностью сосредоточилась на этом занятии, двигая при этом бёдрами, пребывая в какой-то прострации, лишь губы выдавали её нетерпение, да беззащитно откинутая шея.

Кажется, Сергей перекатился, подмяв под себя Машу, накрыл собой, дёрнув женские бёдра выше, подняв колени. Он помнил, что её бельё никак не хотело сниматься, оставшись болтаться на одной ноге, а со своим он расправился мгновенно. Он помнил, что Маша взорвалась от нескольких движений пальцев между её разведённых ног, а потом языка, для чего пришлось удерживать её бёдра силой. Он помнил, как она нетерпеливо ёрзала и смотрела во все глаза на раскатывающийся латекс, а потом задержала дыхание, как и он.

Это было тесно. Это было жарко. Это было как в первый раз. Как откровение. Хреново перерождение, рождение пресловутой сверхновой. Это была сама любовь.

Маша закрыла дверь за Сергеем, и совершенно оглушённая уселась на диван. Казалось бы, что такого? Она занялась сексом с Сергеем, или он с ней, неважно. Этот раз был вторым с ним. Всё шло к этому, Маша не планировала так скоро, но и долгие платонические отношение её бы не устроили. И всё же она была ошарашена. Настолько хорошо не бывает, о таком ни в книгах не пишут, ни в кино не показывают. Другой уровень восприятия, чувственности, обескураживший её. Дело не в количестве оргазмов, не в умении партнёра и не в разнообразии поз, а во взлетевших на другую высоту, практически недосягаемую, эмоциях.

В том, что случилось после секса. Сергей не вскочил, чтобы сбегать в ванную, покурить, отдышаться. Он прижал к себе Машу сильно-сильно, казалось, у неё хрустнут косточки, и сказал:

— Какая же ты, Машенька!

Удивили Машу вовсе не слова, а интонация, тон, которым было сказано. Искренний, даже детский, и от того искрящийся. Так дети восхищаются мыльными пузырями или связкой воздушных шаров.

— Я люблю тебя, — выдохнул Сергей и Маша опешила. Любит? Но такого не бывает, или всё же?.. — Люблю, — уверенно повторил Сергей.

— Что значит «люблю»? — Маша выкарабкалась из недовольно разъятых объятий. — Как ты понимаешь это слово «люблю»?

Маша на собственном опыте знала, что «люблю» может носить сто цветов, тысячи оттенков, может не стоить ровным счётом ничего. Быть удобством, надоевшей привычкой, грустью, прихотью, удобством.

— Если честно, не знаю, — на удивление удручённо ответил Сергей. — Я не слишком понимаю, что такое «любовь». В древнегреческой философии есть семь видов любви…

— И все семь — урезанные версии, — опередила Маша, не зная наперёд, что скажет Сергей.

— Да, урезанные, — согласился он. — Невозможно всю жизнь восхищаться человеком, который рядом. Дружить с собственной любовницей или женой странно, а искать выгоду пошло. Но прожить всю жизнь с одним человеком возможно, быть рядом в горе и радости, растить желанных детей, стареть, лысеть, толстеть, жаловаться на радикулит и камни в почках, а потом рвануть в отпуск и там узнать, что есть ещё порох — можно. Однажды я разочарую тебя, а может быть, и ты меня, хотя сейчас в это не верится, но всё равно я буду любить тебя. Когда женщина одна-единственная на все времена, точно знаешь, такой она и останется до самого конца этой сложной жизни, которую вы и проживёте вместе, вырастив детей — вот это и есть любовь. Мы меняемся, жизнь меняется, часто не в лучшую сторону, а человек, который рядом — остаётся при любых обстоятельствах. Для меня это любовь. А за целую жизнь все тридцать семь видов любви можно пережить, главное — с одним человеком. Так ведь лучше, Маша?

Маша смотрела на Сергея и не верила своим ушам, глазам, себе. Разве подобное говорят мужчины, разве они так думают?.. Но ведь есть её папа, он не умеет красиво выражать свои мысли, и вряд ли он слышал о древнегреческой философии что-то, помимо истории про Диогена, жившего в бочке, но именно так, как говорит Сергей, он и живёт. У него одна-единственная жена, они вырастили дочку, о которой пекутся по сей день, выращивают помидоры на даче и время от времени выбираются в гости. У них сотни, тысячи историй о том, что они делали вместе, куда ездили вместе, видели вместе и что они хотят, тоже вместе.

Совсем не закрученная история совместной жизни.

Не хитрая любовь, которая видна невооружённым взглядом. Достаточно посмотреть, как родители смотрят друг на друга, чтобы понять — они не замечают возрастных изменений, они живут вместе, в унисон. Именно так и останется до самого конца их непростой жизни, они пережили все тридцать семь видов любви, и их ожидает тридцать восьмой, тридцать девятый, и так бесконечно…

— Лучше, — Маша кивнула.

Сергей практически сделал Маше предложение, и это ошеломило девушку. Он вовсе не настаивал и не давил, но намерения были ясны, как прозрачная голубизна его глаз. Всё это сбивало с толку, бесконечно смущало, даже пугало. Маша старалась рассуждать здраво, отбросить романтические мысли, отодвинуть в дальний угол эмоции, она уже не глупенькая первокурсница, чтобы верить всему, что вылетает изо рта парня, она должна поступать разумно, не поддаваться порывам, не влюбляться сильно и уж точно не доверять бездумно словам Сергея. И ничего у неё не получалось, она, вопреки собственным увещаниям, влюбилась и поверила. Глупая, глупая крепостная холопка Машка Шульгина…

Маша почти собралась, предварительно убравшись и приготовив простенький обед из того, что нашлось. Она даже удивилась, обнаружив в морозилке целую курицу, Сергей точно не знал, что с ней делать. Как он дожил до двадцати восьми лет, не умея готовить?

Правда, по утверждению Сергея, он сносно делал шашлыки, только Маша сомневалась. Приготовление любого шашлыка начинается с покупки мяса, она была уверена, он погорит на пункте первом: «Купи нормальное мясо».

В итоге получился вполне съедобный суп с домашней вермишелью и тушёная в сметане курица с макаронами на гарнир — три несчастные картофелины ушли на суп, а кухонные полки сияли пустотой. Да, макароны с макаронами и всё с той же курицей, зато хватит на два дня. Маше казалось, она никогда не отвыкнет экономить.