Тайна трех смертей (Избранные сочинения. Том I ) - Оссендовский Антоний - Страница 38

В египетских папирусах и на глиняных пластинах встречается ряд указаний на способ гадания при помощи рубина.

«Выйдите в ночь полнолуния, — переводит Brugsch[30]одно из таких повествований, — на берег моря и отдайте свою лодку во власть волн, прилива и отлива. Потом, когда скроется вдали берег, наведите на яркую луну красный камень „габ“[31] и произнесите трижды слово „Ра“. Вы узнаете тогда, что, если вы любимы, на светлом лике луны закопошатся темные пятна и образуют две припавшие друг к другу головы» (рис. 4-й).

Рис. 4. Вид луны при гадании «габ».

Из истории известно, что Нерон в качестве лорнета употреблял шлифованный изумруд. Такое применение изумруда не было случайным, но имело освященное преданиями и поверьями основание.

Занесенное, вероятно, из Индии предание гласит, что, если взглянуть на уходящего человека сквозь изумруд, можно узнать, злоумышляет он или нет. Над головой человека видна тогда грозящая и проклинающая рука (рис. 5-й)[32].

Рис. 5. Грозящая и проклинающая рука, видимая сквозь изумруд.

Бэльсфорд в своем путешествии по Сиаму описывает («The Adventure of Siam», 1885), что в одной из пагод бонзы установили культ изумруда, называя его «блеском грани жизни». В этом храме происходят исцеления припадочных, сумасшедших и «бесом одержимых». Для этого в слабо освещенном приделе огромной пагоды перед глазами пациента быстро вращают огромный изумруд, образующий световые круги с яркой точкой в центре. Очень скоро больной впадает в транс и долго спит. После нескольких таких сеансов, припадки ослабевают и случаются реже. Интересны утверждения бонз, что возле человека, впавшего в состояние оцепенения, сидит и стережет его смерть, и тогда достаточно вспугнуть его, внезапно разбудить, чтобы смерть кинулась на него и прекратила его существование (рис. 6-й).

Рис. 6. «Блеск грани жизни» (лечение припадочных изумрудами в Сиаме).

Целый ряд второстепенных драгоценных камней (тигровый, кошачий, птичий, рыбий глаз и др.) имеют также свои легенды, но они мало характерны и, глазное, гораздо более позднего происхождения, чем приведенные выше.

Кроме этих легенд и поверий, каждый сколько-нибудь известный драгоценный камень имеет свою историю и подчас очень древнюю, как, например, история Ко-и-нора, но эти предания не мифологического или ритуального происхождения, а потому не относятся к теме настоящего очерка.

Знакомясь на месте с современной китайской литературой, приходится иметь дело с двумя главными источниками, откуда можно черпать сведения о творчестве жителей древнего Пэ-Синя (Китая): прессой и бродячими рассказчиками-певцами. Книг в Китае нет, кроме тех, конечно, которые хранятся в библиотеках и являются достоянием богдыхана, государства или храмов.

Газеты и журналы: «Пекинг-бао», «Нанфанг-бао», «Чонг-вай-дзе-бао», «Че-бао», «Фонг-йя-бао», «Фенг-тзен-куаи-бао», «Чунг-Коуок-бао», «Шенуг-бао», «Син-че-киай-ки», «Янг-синг-бао», «Ченг-Фоа-бао», «Тци-той-еи-гау-санг-бао» и «Иен-тчеун-ю-бао» (журнал для девушек) — вот вся пресса Срединной Империи. В фельетонах этих изданий, — кстати сказать, очень распространенных, — помещаются оригинальные романы китайских беллетристов. «Недавние нравы китайского народа», «Дурная дочь», «Новые воспитатели», «Уснувший лев» — вот те романы и повести, которые за последнее время появились в китайской прессе и вызвали известную сенсацию.

Лишнее, кажется, говорить, что общий тон этих романов — тенденциозный и патриотический. Девиз «Китай для китайцев», вражда к манчжурской династии, к мандаринам — взяточникам и развратникам, мечты об освобождении Китая из-под негласной власти чужеземцев — тот фон, на котором авторы развивают фабулу своих сочинений. Рядом с таким политическим направлением существует другое, в котором чередуются — неумолимая и жестокая насмешка над вековым сном и ископаемыми нравами и законами Китая, сатира на мандаринов, привыкших проводить все досуги в домах разврата и азарта и случайно попавших в число советников трона, трогательные рассказы о судебных ошибках, когда казнят невинных, — и заканчиваются иногда каким-нибудь сборником псевдо-древних изречений, в котором в одно целое сплетаются социализм, индивидуальный анархизм и выводы положительных наук.

Образцом такого произведения являются «Книги Ин» (человека). Вот что говорит, между прочим, автор словами своего героя, полубога Ни-Ина:

Я — Ни-Ин. Люди считали меня богом, чем-то непонятным и страшным, суровым, безжалостным существом. Они слепы или безумны. Я — Ни-Ин. Спокойно текла моя жизнь, моя жизнь для меня.

Однажды спросили меня: что такое жизнь? Я долго думал. Четыре понятия рождал мои мозг: Жизнь — свобода — счастье — мысль.

И я ответил низко склонившимся передо мной безумцам:

Жизнь — это время, пока я говорю: Я — Ни-Ин.

Если я, Ни-Ин, умираю, для меня исчезают время и пространство. Это — смерть.

Счастье — свобода. Свобода чувств, желании, поступков. Свобода без границ, без законов, без цепей. И нет в природе иного счастья.

Бога и властелина создали люди, боящиеся свободы и света и ждущие от созданных ими существ нового счастья, которое никогда не придет…

«Книги Ин» являются, вероятно, единственным произведением, в котором автор попытался сделать выводы из известных ему европейских философских учений и научных теорий, придавая своему сочинению дидактическую и тенденциозную окраску. Форма, в которой написаны «Книги Ин», очень поэтична и по своей лаконичности напоминает некоторые произведения Ницше. Нельзя обойти молчанием одного обстоятельства. Автор «Книг Ин» во второй главе высказывает ту же самую мысль, которую определенно формулировал великий натурфилософ наших дней, Вильгельм Оствальд. Вот что говорит Ни-Ин своим слушателям:

Я хочу вам сказать всю простую правду о природе, о которой вы думаете с каким-то страхом, как о чудовищах, населяющих соленые воды Ша-лэй-Тяня.

Время, пространство и различимое в них — вот все, что называется природой и будет так называться, пока по черной земле ходит человек. Это давно знают мудрецы и дети…

Как можно заметить, формулировка понятия о природе у автора «Книг Ин» вполне совпадает с определением природы, данным в некоторых сочинениях великого современного химика и философа.

Романтический элемент в произведениях, помещаемых в газетах и журналах, занимает второстепенное место, причем авторы очень часто, покидая на время фабулу, увлекаются изложением государственных и общественных идей, заполняя ими целые главы, не заботясь о связи их с развитием действия романа или повести. Зато ирония удается китайцам. Она злобна, хлестка и обладает тем простодушным и вместе с тем циничным реализмом, который бьет по нервам читателя. Приводим для примера отрывок из сатиры «Тин-дзы-ин» («Золотой человек»), написанной на Юань-ши-кая: