Чаганов: Москва-37 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович - Страница 37

– Хорошо, если так. – Встаёт из-за стола Берзин. – Пойдём, Алексей, на лестницу покурим.

Поднимаемся на один пролёт к месту остановки лифта на этаже, поворачиваемся к окну: перед нами изумительная вид Москвы на восток с высоты птичьего полёта.

– Я вот о чём хотел тебя попросить. – Вполголоса совершенно трезвым голосом говорит он. – В германском посольстве в последнее время отмечена необычная активность: люди какие-то приезжают и уезжают, радиограммы туда – сюда зачастили. Очень мне любопытно, что они там затевают.

– Вы это, Ян Карлович, видимо, о дешифровке радиограмм? – (Тот кивает головой). – То я регулярно получаю от вашей службы радиоперехвата шифровки… некоторые из них имеют пометки «из германского посольства». Кстати, вы уверены, что они именно оттуда?

– Уверен. Мы пеленгуем их радиопередатчик. – Берзин видит моё удивлённое лицо и поясняет. – Каждое диппредставительство имеет право вести радиопередачи только со своей территории, в определённые часы и только на заранее согласованной частоте. Мы за этим следим строго, а немцы не нарушают.

– Если так, – Внизу на лестнице послышалось затихающее цокание подковок чьих-то сапог, делаю паузу и через минуту продолжаю. – то ситуация складывается безрадостная. Германцы используют для шифрования этих сообщений четырёхроторную «Энигму»…

– Откуда ты это взял? – Пришла очередь удивляться начальнику Разведупра.

– Помните, Ян Карлович, – начинаю рассказ издалека. – на аэродроме под Мадридом я расшифровывал немецкие радиограммы?

– Да, помню.

– …Так вот, основные установки «Энигмы»: порядок следования роторов и их первоначальные позиции, были неизменными в течении месяца. Эти установки брались и шифроблокнота. Но каждое сообщение шифровалось своим ключом, который придумывал перед сеансом шифровальщик передающей стороны (Берзин в подтверждение закрывает шлаза). Это – ключ из трёх букв, он кодировался установками из шифроблокнота, которые в свою очередь определяли новое исходное положение роторов. Принимающая сторона меняла в соответствие с новым ключом позиции роторов и посылала обратно подтверждение – двукратный повтор ключа.

Начальник Разведупра начинает нетерпеливо трясти головой.

– Короче, – резюмирую я. – вместо посылки трёх символов и получения в ответ шести, в ваших «германских» радиограммах я обнаружил четыре и восемь – в ответ.

– И какая разница? – С трудом подавляет в себе раздражение мой слушатель.

– А разница – такая, – терпеливо разъясняю я. – вместо, примерно, ста тысяч ключей для трёх роторов, у четырёхроторной, которую ещё называют «Энигмой Абвера», надо будет проверить одиннадцать миллионов.

– У тебя тогда, Алексей, помнится, уходило от двух недель до месяца… теперь в сто раз больше. – Берзин расстроенно отворачивается к окну. – весь смысл теряется в такой дешифровке.

– Не скажите, Ян Карлович, во-первых, в разведке некоторые тайны и через десять лет своей свежести не теряют. А, во-вторых, в Испании дешифровка велась вручную… а здесь на помощь придёт техника.

– Когда будет результат? – Его глаза снова жгут мою щёку.

– Если вы предоставите мне все материалы по посольству: о сотрудниках, их функции, привычки, связи; рапорты наших агентов…

– А это ещё зачем? – Берзин разворачивается ко мне всем корпусом.

– … всё это затем, чтобы попробовать догадаться чьи имена или клички могут быть использованы в сообщении, – продолжаю свою речь монотонным голосом. – тогда техника сможет сама, без моей подсказки искать эти слова в тексте. И вот тогда, при определённом везении, месяца через три-четыре, дешифровка ляжет вам на стол.

Начальник Разведупра с минуту размышляет над моими словами.

– Тебе, Алексей, лучше обратиться за материалами по посольству к своим контрразведчикам, понимаешь дать доступ к нашим – большая морока: кучу подписей нужно будет собрать. Кто у вас сейчас вместо Курского?

– Гендин, Семён Григорьевич.

– Знаю его, толковый мужик, встречался с ним в Смоленске, в штабе Уборевича, кхм, Белорусского военного округа…

– Только мне вся информация нужна, Ян Карлович, – не обращаю внимания на оговорку Берзина. – и ваша в том числе.

– Инфо-орма-ация, – пробует слово на вкус мой собеседник. – что за слово за такое?… Хорошо давай сделаем так: я поговорю с Гендиным, если он согласится, то дадим тебе, под роспись конечно, ознакомиться с нашими материалами. Своей властью, чтоб без волокиты, выписок и выноса документов. Ну что, по рукам?

– По рукам! – Улыбаюсь в ответ.

Москва, канал Москва-Волга,

Водная станция «Динамо».

12 июня 1937 года, 14:00

– Лешик, я в тебя верю. Ты победишь! – Частит Катя, прижимая кулачки к груди и забавно подпрыгивая на месте.

«Опять быстрее, сильнее, выше. Ну уж дудки, на слабо меня теперь, как с футболом, не возьмёшь».

Неспеша опускаю авиационные очки с закупоренными оконной замазкой вентилляционными отверстиями и замираю в стартовой позе, повернув голову направо, где стартёр, стоя в лодке у берега, поднимает красный флажок. Флаг ещё не начал движение вниз, а самые ушлые уже оттолкнулись и летят в воду, предугадав следуещее движение судьи. Набираю в лёгкие воздух, дожидаюсь нормального старта, прыгаю и под водой делаю несколько гребков, сильно работая ногами. Выныриваю и быстро кручу головой: так и есть – я уже впереди соперников метра на полтора. Тогда резко сбавляю ход и пропускаю вперёд одного парня, плывущего по соседней дорожке.

Сегодня в городе настоящая тропическая жара – 28 градусов в тени и уговарить меня мотнуться в выходной на нашу новую динамовскую водную станцию Кате было совсем просто. Какое замечательное место: на берегу недавно заполненного водой канала, неподалёку от Химкинского речного вокзала, разбит большой парк, заложен фундамент главного корпуса, отгорожено место под футбольный стадион с капитальными бетонными трибунами, под баскетбольную и воллейбольную площадки, теннисный корт, лыжный трамплин, трибуну для водного стадиона на три тысячи мест, эллинг и гавань для парусных и моторных судов. Всё будет построено или завершено к следующему лету, а из того что готово сейчас – это большой пляж с жёлтым привозным песком, три пятидесятиметровых бассейна (для плавния, прыжков и водного поло) в расширении канала, две десятиметровые вышки и летние раздевалки.

Несмотря на то, что немногие знают об этом месте и общественный транспорт сюда не ходит, на водной станции довольно многолюдно: в основном молодые люди. Ну а где молодёжь – там и стихийно возникающие соревнования. Сейчас – заплыв на сто метров. И соперники у меня, как на подбор, крепкие сильные парни, но увы – не конкуренты. Техники у них никакой, лишь без толку барабанят по воде руками и ногами. Куда им до моего первого разряда, хоть и не в этой жизни.

«Хорошо»!

Прохладная вода остужает разгоряченное тело. Мысли опять возвращаются ко вчерашнему чтению документов оперативного отдела по германскому посольству, что устроил мне Гендин. Ну вот, отвлёкся на секунду и тело на автомате исполнило поворот: голова ушла вниз, тело под водой развернулось назад и вокруг своей оси, а ноги с силой оттолкнулись от бетонной стенки. Выныриваю, поднимаю голову над водой, я опять – на корпус впереди всей честной компании.

За день до Гендина пустил меня в свои закрома Берзин: под подписку, на основе джентельменского соглашения между спецслужбами, что они не будут выпытывать у меня секреты коллег, которые мне станут известны в процессе допуска.

Судя по количеству и качеству докладных записок в толстой серой картонной папке с коричневыми шнурками в германском посольстве завёлся наш «крот» по кличке «Друг». В них были довольно подробно описаны основные действующие лица: посол Шуленбург, советник Хильгер, военный атташе Кёстринг, секретарь Биттенфильд. Куратор из Разведупра, впрочем, советует ему сосредоточиться на фон Вальтере, начальнике консульского отдела (высказывает предположение, что Вальтер – резидент, сотрудник Абвера) и его любовнице Полин Шварц (Pauline Schwartz), которую поклонники зовут на русский манер Пуся, а недоброжелатели – Huhn («Курица»). Жалко только, что наш «Гурд» не вхож в «бункер», помещение в посольстве без окон, где проводятся все тайные совещания и хранятся секретные документы, поэтому большинство его докладов носят, скорее, характер очётов «наружки»: такой-то в 14:03 в компании с сяким-то проследовал в «бункер».