Будь со мной (СИ) - Зингер Татьяна - Страница 4

Или это и есть кастинг? Нелепый и пугающий способ понять, подходит ли Олеся на главную роль. Стрессовые условия, которые выявят её настоящую?

— Что за бред… — пробормотала она себе.

Олеся осторожно пошла к двери, чтобы ничего не задеть и не навести лишнего шума. У самого порога было разлито что-то буро-красное. Кровь! Да так много, словно здесь кого-то зарезали. Кровь повсюду; и в сарае, и на руках, и на одежде. Пахло почему-то не железом, а резиной. Олесю замутило. Она выскочила на улицу, согнулась пополам. Сердце вырывалось наружу, билось неистово.

Ледяной ветер ударил в спину. Олеся покачнулась. Нещадно морозило поясницу под тоненьким свитером.

Тошнило желчью. Она кашляла, сглатывала и не могла остановиться. Желудок вывернулся наизнанку. Олеся с трудом переборола рвотные позывы и осмотрелась. Слева и справа — по ветхому домишку. Чуть поодаль — накренившийся дом. И где-то на горизонте ещё несколько хибар, таких же нежилых. Никаких признаков жизни. От поваленных заборов остались покосившиеся дощечки. Ни занавесок на окнах, ни дыма из сломанных труб. Вымершая деревня?

За её спиной сарай из черного прогнившего дерева. Дверь стучала по косяку. Хлоп-хлоп. Вместо дома позади сарая — лишь сгоревший остов. Участок зарос травой, которая пожухла и скорчилась в предсмертной судороге перед зимой.

В детективных романах всегда писали: «Героиня сосредоточилась и трезво глянула на ситуацию». Но как глянуть трезво, когда в двух шагах от тебя — кровавая лужа?! И под ногтями запекшееся красное. Что делать дальше? Бежать? Но куда?

Олеся похлопала по карманам в поисках телефона. Нет, его тоже забрали.

В сарай она не вернется. Даже если там разгадка, даже если это нелепая шутка. Она не станет проверять.

Рассудок прояснялся медленно, виски сдавливала головная боль. Олеся обошла все до единого дома. Вымершие, заросшие паутиной и пылью. Там можно было найти что угодно, кроме одежды. Удача поджидала её в предпоследней лачуге. На ржавом крючке в прихожей висел ватник. Замызганный и дурно пахнущий старостью, с прорванным рукавом, зато толстенный, по-настоящему теплый. Лучше быть бомжихой, чем замерзнуть насмерть в окровавленном свитере.

А затем Олеся побрела незнамо куда. Если здесь когда-то была деревня, то где-то есть дорога. Возможно, в десятках километров, но она должна быть! Жиденькую проселочную тропку она отыскала быстро. На земле осталась свежая колея от колес.

— Меня привезли на машине, — размышляла Олеся вслух. — И уехали тоже на ней. И раз здесь следы обрываются, то машина уехала туда.

Она говорила громко, чтобы успокоиться. Когда замолкала — перед глазами вставала тошнотворная лужа. Приходилось общаться с собой и идти, идти, идти. Кругом чернели поля. Редкие деревья склонили голые ветки. Осень в этом году наступила рано, раздела тощие стволы догола. Солнце заволокло тучами; несмотря на то, что наручные часы показывали полдень, потемнело.

Память ничем не помогала. Олеся уже сомневалась, а был ли водитель и кастинг? Может, ей всё привиделось? Письмо с приглашением, поезд, водитель. Что из этого истина, а что — ложь?

А если не существовало никакого фильма? Что мешало кому угодно написать ей, наобещать золотых гор и выманить из города. Тем более киностудия не смогла оплатить даже плацкартного билета для многообещающей претендентки — звучит подозрительно. Жаль, Олеся осознала это только теперь. Итак, она, как наивная овечка, приехала в Смоленск, связалась с мифическим водителем. Впрочем, водитель-то был настоящим, только куда он её вез?

Из всего складывалось одно: водитель опоил чем-то Олесю. Но ради чего? Чтобы притащить в сарай и расчленить?..

А если это один из клиентов клуба? Любая танцовщица купается во внимании, порою даже опасном. Клиенты попадаются разные: от галантных студентов-технарей до ненормальных пьяных мужланов. Некоторые клянутся в вечной любви, вторые просят переспать с ними, а третьи готовы придушить за отказ. Неужели нашелся кто-то, кто решил отомстить неподкупной танцовщице?

Прямая дорога не знала конца. Там, за горизонтом, виднелись смутные очертания, но чего и как далеко — не различить. Олеся утомилась, упала посреди пути на колени.

Она собиралась умереть. Не сразу, конечно, но если остаться здесь, то можно замерзнуть, подхватить воспаление легких… Конец очевиден. Незачем никуда идти. Пустые усилия.

Рев двигателя рассек тишину. Олеся огляделась. Показалось?!

Нет! Светлый внедорожник вывернул откуда-то с полей и стремительно подъезжал к ней. Олеся даже не задумалась, кто за рулем: враг или друг. Она выскочила на середину дороги, широко расставив руки. Внедорожник несся, стрекотал мотор.

«А если не остановится?» — но Олеся не дернулась. Умирать лучше под колесами, чем от голода.

Тормоза засвистели в метре от неё. Белая громадина застыла как вкопанная. Не машина — зверь: огромная, большеглазая, рычащая как хищник.

Олеся пригляделась. Нет, не может быть! За рулем сидела Жанна. Школьная приятельница поманила к себе пальцем.

— Откуда ты… — успела сказать Олеся, когда распахнула дверь.

Жанна направила ей в лоб черный ствол пистолета.

— Заткнись и сядь.

У кого нет слабостей? Жанна признавалась честно, что всегда любила деньги. Будучи ребенком простых советских инженеров, оставшихся в годы перестройки без копейки в кармане, обделённая игрушками и одеждой, она мечтала о богатстве. О тех временах, когда не придется завистливо рассматривать обновки одноклассниц или клянчить у родителей на карманные расходы, а в ответ получать отказ.

Она сомневалась, что сумеет заработать миллионы сама, наследства и ждать не стоило. И тринадцатилетняя Жанна твердо решила удачно выйти замуж.

Как назло, природа обделила её внешностью. Толстые ляжки, отвисший живот, маленькая грудь — вот чем могла «похвастаться» Жанна в подростковые годы. У неё были поросячьи глазки и растянутые по-жабьи губы. Богатенькие сынки её не замечали. Да что там богатенькие! В школьные годы у Жанны не появилось ни одного, даже самого скромного кавалера. Одноклассники над ней измывались. Не проходило и дня, чтоб кто-то не назвал прыщавой или жирной. Её нищенский рюкзак вытряхивали и унизительно изучали содержимое. С ней общалась одна Олеся. Лживая подружка! Святоша!

Жанна сидела на жестких диетах, усердно училась, читала научную литературу. Становилась личностью. Её приняли в приличный областной институт, сделали профоргом группы. Жанна крутилась изо всех сил, участвовала во всех мероприятиях, предлагала идею за идеей. Её видели и запоминали. Она стала частым гостем у ректора, которому активность профкома нравилась: в газетах пишут про институт, по местному телевидению показывают. Возможно, с красотой ей не повезло, а вот ума — хоть отбавляй.

Конечно, не всё было так радужно. Повышения на одной инициативе не добьешься. На хорошую работу крупные начальники берут своих детей или детей знакомых. Поэтому с ректором, Сокольниковым Алексеем Евгеньевичем, пришлось лечь в постель, а точнее — толкнуть этого очкастого разжиревшего борова на письменный стол и отдаться ему при свете настольной лампы. Потребовать:

— Грубее!

Блузка с треском разошлась. Он схватил её за грудь, вошел внутрь сильным толчком.

… Это длилось недолго и принесло минимум боли. Он вздохнул, простонал и обмяк на ней как червяк. Жанна вынырнула из-под обрюзгшего тела, поправила блузку. На бедрах останутся синяки — она чувствовала это.

— Ты — девственница? — поразился Сокольников, завидев красное на своих трусах.

— Уже нет, — сказала Жанна, туго затягивая ему галстук. — Вы… изнасиловали меня.

С умело подкрашенных глаз скатилось несколько слезинок.

Ректор сморгнул. До него доходило медленно. Лицо налилось краской.

«Как бы инфаркт не хватанул», — заволновалась Жанна.

— Ты… — прохрипел он. — Дрянь…

— Ошибаетесь, — теперь Жанна застегнула ректору ширинку. — Я девочка страшненькая и одинокая, которую вы пригласили для обсуждения бюджета профкома и… — губы затряслись, — воспользовались моей беззащитностью. А я хранила себя для любимого мужчины. Что ж, пойду-ка сниму побои, зафиксирую насилие.