Сомбра: Театр Машин (СИ) - "Krasnich" - Страница 49

Покончив с болтами, Ангел залил сплав черной жижей. Она скрепила кисть с предплечьем как смола и запузырилась, когда ее присыпали алькалином. А потом трубки ожили. Они иглами впились в вены и заполнили их чернотой до локтя, смешавшись с кровью. Самые тонкие из них вклеились в нервы. Зай чувствовал их всех. Каждое движение пронзало с головы до пят судорогой. Под конец стало все равно. Сознание возвысилось над телом, отгородившись от него. Зай смотрел перед собой и в сером тумане видел Райви вместе с Восьмым. Они смотрели на него и улыбались.

Он не запомнил, как покинул кресло. Не запомнил и дороги к Нейха, вел ли его Ангел или шел сам. Осознал себя Зай уже в постели, служанка стирала влажным полотенцем пот с его лба. Вместо прежней руки блестела смазкой новенькая медная кисть, ощущавшаяся как живая. Только она не различала разницы в материале, к которому прикасалась, и его хрупкости. А больше ничего не изменилось.

========== Дело #27: Светлый сад ==========

Металлические когти прошлись по дереву, оставив глубокие царапины. Зай еще не привык к разнице, и теперь надавливал или слишком сильно, или чересчур слабо, отчего предметы лопались и мялись, падали из рук.

После протезирования на восстановление давали неделю, но у Зая этого времени не было. Обпившись отварами, притупившими боль, он отлежался день и покинул Черный рынок.

Мысли о Райви и словах Ангела стали последним способом не скатиться в безумие. Зай потерял все: работу, напарника, наставницу… Он не представлял жизни в отрыве от Аркуса. До службы он провел в одиночестве год, воспоминания о прошлом стали отчетливей. Они накатывали волнами, принося запахи старых улиц. Теперь представлялось, что именно то время было настоящим. Зай страдал от голода и холода, воровал, но при этом жил. А что до того, как его привез Бхутешам?

Как ни старался, он не мог вспомнить. Будто всегда слонялся по мостовым потерянный и одинокий, продрогший под мокрым ветром. Разве он не должен помнить хоть что-то? Родителей, друзей? Даже если их не было, то как могли исчезнуть из памяти шестнадцать лет?

Зай отодвинул кружку, когти прочертили борозду на столешнице. Вряд ли бармен обрадуется находке. Зай поспешно прикрыл огрех рукавом и оставил монету рядом. Больше, чем требовалось заплатить за ужин, но достаточно, чтобы покрыть ремонт. Натянув капюшон и проверив, чтобы рукоять складного меча (слишком легкого по сравнению с мечом Аркуса) не торчала из-под одежды, Зай покинул забегаловку.

Айша выдала адрес. Она сказала, что Нейха стоило огромного труда добыть информацию и что Заю необходимо явиться на место к шести часам. А еще что там он найдет ответы, но только «если сумеет проникнуть за ширму внешнего». Зай пытался узнать больше, но Айша лишь туманно ответила, что это сообщение Ангела.

— И еще. Восьмой вернулся в Аркус.

Эти слова еще стояли в ушах. Тогда Зай кивнул и отвел взгляд, двинувшись на выход. Он не хотел переживать еще и о бывшем напарнике.

Лунный город завесили тучи. Несмотря на послеобеденное время, улицы обуяла темнота, прерываемая редкими фонарями. Под мерзкой моросью люди высоко поднимали воротники, а куклы и вовсе сидели по домам, боясь ржавчины. Носы берцев потонули в грязи. Снег подтаял, смешавшись серой кашей. Чем холоднее становилось, тем сильнее отапливали город, и тем быстрее его прижимал душный туман водяного пара. Его рваные комья перекатывались по тротуарам, прилипали к вывескам и жались к продрогшим подоконниками. А трубы продолжали коптить дома, согревая жителей и убивая дороги.

В восьмом секторе царило истеричное веселье. Здесь блюли особые правила, будто бы в Лунном существовал еще один маленький город. Если для посещения второго сектора требовалось разрешение, то восьмой был открыт для всех. Войти сюда мог любой, но выйти — далеко не каждый. Поговаривали, что здесь можно встретиться с собственными демонами и мало кто может перед ними устоять.

Главный вход украшала чугунная арка с изображением человеческого лица. Со стороны сектора оно сменялось кукольным. Улица, продолжавшая Длинный проспект, имела название и считалась самостоятельной, но никто его не запоминал, именуя «веселой».

Дома разнились от приземистых до высоких с выпуклыми стенами, выложенными валунами. Их крыши проигрывали битве с туманом и терялись в нем, будто неба не существовало. Отовсюду доносился смех. Стояли торговцы за лавками, гуляли уличные артисты, с удовольствием останавливавшиеся для представлений. Никому не было дела ни до погоды, ни до нападения на Слепую Зону. Город зализал раны, шрамы затянулись. И сам Зай будто бы остался где-то под тяжестью стекла, припертый к стенке сомброй. Словно и сам он стал частью того, о чем все благополучно забыли.

Втянув голову в плечи, Зай добрел до Желтой улицы, получившей название от парочки охровых домов. Их углы облупились и походили на тухлый желток, проглядывающий сквозь тонкую скорлупу. В конце улицы расположился собор Светлого сада, огороженный сетчатым забором с табличкой «четырнадцать». Кругом него насадили плотной стеной деревья, давно потерявшие листья. За ними как грибы вырастали ассиметричные купола и башни, соединенные вращающимися мостами.

Зай еще раз сверился с адресом: он пришел в правильное место. Нахмурившись, он двинулся вдоль стены. На очередном шаге дремавшая боль дала о себе знать, стало дурно. Тяжело дыша, Зай остановился и утер выступивший на лбу пот. Грудную клетку сдавили невидимые силки, вызвав кашель — на руке осталось пару капель черноты. Она осела на коже пауками. Зай закрыл глаза, сосредоточившись на сердцебиении, бешено звучащем в ушах. Постепенно наваждение схлынуло, и Зай кое-как добрался до ворот.

Скамьи пустовали. В кадках росли деревья и цветы, самые высокие из них достигали конусообразного потолка, сливаясь в живом узоре. Влево и вверх уводила лестница, а справа находился проход в полутемный коридор. Свет горел слабо, листья перекрывали лампы. Посередине залы под стеклянным куполом покачивался на толстом стебле белый цветок. Его придирчиво изучал человек, облаченный в кожаный фартук с редкой зеленой вышивкой. С широкополой шляпы свисали нити, скрывавшие лицо плотной завесой; тулью огибал ремешок увесистых гогглов.

Зай сел на скамью в ожидании, пока садовник уйдет. Но тот, вопреки привычным порядкам, опустился рядом. Сильный аромат сирени ударил в нос.

— Каждый приходящий ищет путь, но для каждого он свой.

Его голос потрескивал горящими поленьями. Он сложил руки, обернутые в серые бинты, на коленях и перекрестил большие пальцы.

— А чего ищешь ты?

— Мне нужны ответы.

— Так ты искатель знаний. С ними стоит быть осторожным. Истину не так легко заполучить, но знаешь, что еще сложнее? Сложнее всего ее принять. Не все с этим справляются.

Садовник выдержал паузу. Солнце ненадолго выглянуло, воцарившись над туманом, и залило витраж.

— Пойдем, я покажу тебе.

Проплыв к стеклянному куполу, садовник замер у него, заложив ладони в рукава.

— Цветы прекрасны. Они растут даже на мертвой земле, и каждый умерший цветок однажды дает пищу своим последователям. Так он живет в веках, оставаясь в них, являясь их отражением. Он умирает, давая жизнь, и потому бессмертен.

Зай молчал. Лепестки цветка обманно шевельнулись, далекие часы отбили шесть вечера. Садовник развернулся к коридору.

— Я должен работать, нам не хватает рабочих рук. Но ты можешь остаться и проникнуться мыслями. Лучшего места для этого нет.

Священный транс спал. Собор был пуст, и Зай вкрадчиво переступил за спину садовника. Ладонь легла на меч. Дождавшись, когда садовник достигнет прохода, Зай нанес короткий и точный удар у виска рукоятью, после чего подхватил обмякшее тело и потащил его к кладовой. Ключ к ней обнаружился в кармане фартука.

План созрел сам собой. Зай забрал одежду садовника, чье тело полностью покрывали бинты, и облачился в его кафтан и фартук, надел шляпу. Обувь менять не стал, ее скрывал подол. Куртку пришлось оставить вместе со связанным садовником.