Руигат : Рождение. Прыжок. Схватка - Злотников Роман - Страница 22
- Предыдущая
- 22/43
- Следующая
Если ученый не соврал, Иван являлся первым из советских людей, ступившим на другую планету. О других планетах старший лейтенант знал только то, что им рассказывали в планетарии, и то, что он вычитал в захватывающей книжке Алексея Толстого «Аэлита». В ней описывалось, как русский инженер Лось и красноармеец Гусев на изобретенном инженером космическом корабле слетали на Марс, где у инженера случилась сильная любовь, а идеологически подкованный красноармеец возглавил трудящиеся массы марсиан, поднявшие мятеж против тысячелетнего ига эксплуататорских классов. Выходит, и ему, старшему лейтенанту Воробьеву, бывшему комсомольцу, коммунисту с 1939 года, выпало так же помочь трудящимся этой планеты восстать против местных капиталистов. На инженера Лося он точно не тянул… С другой стороны, судя по всем этим устройствам и механизмам, вполне возможно, что у них тут уже вообще коммунизм, потому как видел Иван покамест еще немного, но даже этого хватало для вывода, что всякие приборы здесь куда как хитрее и мудрее, чем на оставленной им Земле. А такое ведь возможно только при самом передовом общественном строе в истории человечества – коммунизме. Ведь только коммунизм может полностью раскрыть все дарования человека и открыть ему тайны мироздания! Иван сам как командир и коммунист делал об этом доклад на ротном комсомольском собрании, посвященном 25-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Он тогда долго сидел в своей землянке при свете коптящей трехлинейки из сплющенной гильзы от 45-миллиметрового снаряда, копаясь в «Кратком курсе истории ВКП (б)» и первоисточниках – трудах Ленина и Сталина, которые выпросил у начальника политотдела дивизии. Перед комсомольцами надо было выступить мощно и убедительно, поскольку в его роте они были самыми образованными – шестеро из студентов ушли на фронт прямо из институтов, а у остальных или десятилетка, или техникум за плечами. Ну да и войска-то у них какие – тут без образования и идеологической подкованности никак…
С этими мыслями старший лейтенант и уснул.
Следующий киносеанс состоялся через полчаса после того, как Иван проснулся. Пробуждение было странным – легким и спокойным; так бывает, когда спишь ровно столько, сколько надобно, не более и не менее.
Потому что если спишь меньше, чем нужно, телу не хватает времени отдохнуть, а если больше – тело затекает, и ты встаешь с трудом, хрустя суставами и рефлекторно начиная разрабатывать затекшие мышцы. Да и из сна выходишь тяжко, зевая и наминая руками глаза. Сейчас же глаза Ивана будто сами открылись, а в следующее мгновение он упругим движением сел на лежаке и глубоко вдохнул, ощущая себя полностью готовым к новому дню… ну или что там на дворе? Из этого помещения, не имеющего ни окон, ни дверей, не видно…
Место нахождения… или заточения Ивана снова изменилось. Когда он обвел взглядом комнату, в одной из стен обнаружился дверной проем. Молодой офицер несколько мгновений посидел, настороженно рассматривая открывшееся ему новое направление движения, а затем с решительным видом поднялся и шагнул к проему. Что бы там ни было – не дело просто сидеть и ждать. Если там опасность – надо брать инициативу в свои руки, идти навстречу и попытаться навязать возможным противникам свою волю, а если нет – разберемся.
Опасности за дверным проемом не обнаружилось (во всяком случае ничего такого, что могло быть немедленно распознано как опасность). За дверным проемом оказалось… буквище[19]. То есть больше всего оказавшееся за дверным проемом походило именно на это. Хотя никакой реки, которая своим изгибом могла бы его образовать, не было. Однако вода текла. Прямо над буквищем нависал небольшой каменный карниз, с которого низвергался довольно бурный водопад, отчего по всему буквищу разбегалась сетка волн. Куда потом уходила вода – было непонятно. Никаких отверстий, в которые она могла бы стечь, не видно, хотя вода на удивление прозрачная, совсем не речная, скорее колодезная, и дно, а также боковины этого искусственного буквища просматриваются отлично…
Иван некоторое время постоял, настороженно вглядываясь во все сооружение, но решил, что никакой угрозы оно не несет и потому можно воспользоваться приглашением и освежиться. Впрочем, ухо все одно следовало держать востро, ибо когда появятся остальные трое, схватка непременно начнется по новой, и не хотелось бы, чтобы фашист застал его врасплох, да еще и в воде… Мысль о том, что искусственный бочаг может быть предоставлен в распоряжение его одного, молодому офицеру даже в голову не пришла…
Освежился он знатно. Да что там освежился – помылся и побрился! Все произошло неожиданно. Едва только Иван осторожно спустился в водоем, на ближней к нему стенке зажглись несколько символов. Молодой офицер замер и оглянулся: это кто же тут за ним наблюдает? Но никого поблизости не обнаружилось… Он слегка расслабился и повернулся к символам. Первый представлял собой полосу, на одном конце которой горело примитивное изображение снежинки, типа того, какое получается, когда обрезаешь ножницами углы сложенного бумажного листа. Они со старшими детдомовцами украшали такими снежинками елку, которую ставили к Новому году на радость малышне, других-то игрушек не было… А на втором конце – изображение языков пламени, как на пионерском значке. Одна половина этой полосы была подсвечена немножко ярче. Иван некоторое время рассматривал полосу, затем осторожно коснулся ее пальцем рядом со «снежинкой». Линия яркой подсветки мгновенно уменьшилась до того пятачка, которого он коснулся, а вода ощутимо остыла и стала совсем как в сентябре на Пахре. Причем остыла вся сразу, а не, скажем, тот поток, что извергался с каменного карниза. Иван вздрогнул и поежился, потом, бросив испытующий взгляд на полосу, коснулся ее посередине – и вода тут же послушно вернулась к прежней температуре.
– Ишь ты, – усмехнулся Иван, – значит, вон оно как…
После нескольких манипуляций с полосой он установил желаемую температуру воды и обратил внимание на другие символы. Один из них изображал человеческий профиль, нижняя часть которого была в каких-то облаках. Иван осторожно протянул руку к этому значку, и на его поверхности тут же сама собой выступила пена.
– Ага, для бритья, значит, – догадался Иван и уже не опасаясь принялся зачерпывать пену и намыливать подбородок, щеки и верхнюю губу. Где взять бритву – разберемся…
Однако ни одного значка, хотя бы отдаленно напоминающего бритву, он так и не обнаружил. Другие символы включили подсветку водоема, извергли на поверхность целый водопад пены (от которой Иван пять минут отплевывался, моля бога, чтобы в этот момент в купальню не ворвался немец), заставили воду шумно вскипеть (так что с испуга он едва не выпрыгнул из резервуара, прежде чем понял, что это не от нагрева, а от того, что в воду просто струей вдувался воздух), ну и насытили воздух купальни всякими ароматами. И никаких бритв.
Иван сердито смыл с физиономии пену, но тут же замер, не найдя под рукой щетины – пена начисто съела всю молодую поросль усов и бороды.
– Ли-ихо! – ошеломленно произнес старший лейтенант. Решив более в такой удивительной купальне не засиживаться, он наскоро ополоснулся сразу же очистившейся водой и вылез, оглядываясь в поисках полотенца. Полотенца нигде не оказалось, но пока Иван шел от купальни до дверного проема, его обдало несколькими волнами теплого воздуха, причем этак по-хитрому, не с одной стороны, а закрутив вихрь вокруг тела, так что в комнату, а вернее, в зал, он вошел абсолютно сухим.
В зале также произошли изменения. В центре ложа стояло несколько… наверное, это были тарелки и стаканы, но уж очень необычные. И все чем-то наполнены. В одной тарелке – нечто вроде каши с ложкой… То есть это Иван вначале подумал, что видит ложку, а на самом деле штуковина оказалась палочкой с утолщением на конце, состоящим из множества полосок – каша набивалась между ними, и ее можно было зачерпнуть не хуже, чем собственно ложкой. Во второй тарелке – либо в широком стакане, черт его разберет – было нечто жидко-тягучее, как кисель. В третьем лежали вроде как обычные куриные яйца, но когда он взял одно в руку, выяснилось, что они мягкие на ощупь, а на вкус – что-то среднее между сливой и терном. И без косточек. Короче, не пища, а сплошное недоумение…
- Предыдущая
- 22/43
- Следующая