Яд первой любви (СИ) - Савицкая Элла - Страница 36

Мы пропустили моменты, где всем вручали аттестаты, и перемотали на место, когда приехали в ресторан. Тогда нам позволили пить вино, а парни, конечно, умудрились принести более крепкие напитки и уже к середине празднования веселили остальных своими пьяными выходками.

Влад тоже был выпивший. Когда на экране появился момент медленного танца, где он танцует с Камыниной, умилительная улыбка тут же сникла с моего лица. Юля так призывно прижималась к нему, что бокал едва не затрещал у меня в руке. А потом вдруг все прекратилось. Экран потух, вызывая недовольный гомон среди присутствующих. Но уже через секунду засветился снова.

Я замерла от увиденного. Крупным фоном на экране было мое лицо.

Рядом со мной за столом Катька со смешной прической что-то говорит, но камера снимает только меня. Кадры начали сменяться один на другой, и на каждом из них была я. На танцполе, когда танцевала с Сережкой, в холле, с мобильным возле уха, во дворе ресторана, болтая с девчонками и широко улыбаясь оператору. Сердце застучало часто-часто, отнимая способность дышать. Что это такое? Чья это запись?

Я помню, как тогда молодой парень, снимавший наш выпускной, подошел ко мне и попросил попозировать, аргументировав это тем, что будет так снимать каждого, но потом на общем видео этих кадров не оказалось, и я подумала, что просто не хватило места, и они отправились в корзину. А сейчас весь зал смотрел на то, как я улыбаюсь, кружусь на месте и смущенно прикрываю глаза рукой, непривыкшая позировать на камеру.

Наверное, это сон. Странный и необъяснимый. Разве такое возможно, чтобы давно забытые кадры вдруг ожили? Вдоль позвоночника пронеслась дрожь, а сердце дернулось в немыслимой догадке. По залу прошла волна непонимания, потому что каждый так же как и я не помнил этих кадров. Их не было ни на одном диске. Да и кому нужно такое огромное количество меня?

— Лиль, это что? — толкнула меня в плечо Катя, а я не смогла ничего ответить, приклеенная к экрану.

На видеозаписи все девчонки шли встречать рассвет, весело махая руками в камеру, но слышались только их голоса, в объективе же было только мое лицо. Серьезное, задумчивое. Потом снова улыбающееся, когда мы смотрели на салют. Сполохи огня играли на моей коже, а камера медленно двигалась вниз и вверх, словно я в кино снималась, а не отмечала выпускной. Профессионально, не наигранно. Как самая талантливая актриса. Мои руки, развивающиеся волосы, взгляд в небо и искренний смех, а потом камера внезапно поехала вправо, и в объективе оказался Влад.

Меня парализовало. Бокал задрожал в руке, а горло охватил спазм. Он наблюдал за мной исподлобья, засунув руки в карманы и оперевшись на парапет. В тот момент, когда все радовались салюту и направляли взгляды вверх, его был устремлен на меня…

Разве это возможно? Оператор будто намеренно переводил камеру с меня на Шаталова, не оставляя возможности сомневаться в увиденном.

Я вдруг все поняла. В одно мгновение словно прозрела и увидела всю картину глазами Влада. В его взгляде было столько всего, что меня затрясло. Так не смотрят на бывших… На тех, кто больше не имеет никакого значения. Так смотрят на тех, кого не могут выбросить из головы и кого люто ненавидят. Любят и ненавидят.

Он меня ненавидел. Ненавидел за то, что полюбил. Теперь я поняла. Прикусила щеку, чтобы не всхлипнуть, и зажмурилась. В один момент дверь в прошлое захлопнулась раз и навсегда. Со звонким таким хлопком. Свет зажегся, а я так и стояла с закрытыми глазами. Мне вдруг стало так легко, как никогда прежде. Отпустило. Выпустило из удушливой комнаты на свет. Взгляды присутствующих прожигали, я буквально чувствовала каждый из них. Они были в таком же шоке, как и я.

Открыла глаза и начала лихорадочно осматриваться. Грудь болела от несущегося пульса. Теперь мне было плевать на все. На Камынину и ее ничего незначащее самомнение, на некогда сочувствующие взгляды других, на груз прошлого, на все.

Я поставила бокал на стол и привстала на носочках, выискивая глазами одного единственного, кому могла принадлежать эта запись. В ушах шумело, по коже неслась дрожь предвкушения, а когда в калейдоскопе меняющихся лиц вдруг мелькнули знакомые глаза, сердце совершило кувырок и подскочило к горлу. Вернула взгляд к двери и почувствовала, как начинаю дышать. Влад стоял, оперевшись на дверной косяк, и смотрел на меня. Открыто и серьезно. В светлом джемпере и простых джинсах. Такой красивый, магнетический. Единственный… Мой!

Где-то на задворках сознания послышался понимающий голос Кати:

— Оооо…

Других возгласов я не слушала. Под оглушающее сердцебиение пошла к нему.

Глава 32

Влад

Сосредоточенно смотрю на то, как Лиля быстро приближается ко мне, и сердце несется с катушек. Бл*дь, никогда не думал, что этот диск посмотрит кто-то кроме меня. А уж то, что это он станет достоянием бывших одноклассников и вовсе из разряда фантастики. Только потерянный взгляд Лили в последнюю нашу встречу и разочарование, сквозившее в карих глазах, вывернули меня наизнанку. Бесконечных два дня думал, что все, приеду, а на ее месте пустота останется. Хоть и трубку брала и даже отвечала не натянуто, а все равно внутри предчувствие поганое скребло. Поэтому и решился на отчаянный шаг. Мое чистосердечное признание перед судом из пятидесяти присяжных. И только ей одной решать казнить или помиловать.

На нас направлены прицелы из десятков любопытных глаз. Отступаю назад, чтобы выйти из зала, когда Цветочек подходит ближе. Хватит им одного представления на сегодня.

Захлопываю дверь ногой, и даже время замирает, пока маленькая смотрит на меня снизу вверх. Обалденно красивая. Безупречная. Кусает нижнюю губу и быстро исследует глазами мое лицо.

Мы вдвоем в школьном коридоре, из зала начинает сочиться музыка, а я не слышу нихрена кроме шума собственной крови в ушах.

— Влад, — тихий шепот звучит громче музыкальных битов из зала, — где ты взял эту запись?

— Это мой диск с выпускного.

— Но я думала у всех одинаковые, — огромные глазища непонимающе хмурятся.

— Я не знаю какие у других, — пожимаю плечами. И это правда. Понятия не имею, что на других записях. — Я заплатил оператору за свой персональный.

— Но зачем…?

— Лиль, мне не нужны были все эти рожи, на которые бы я потом ни разу не взглянул. Я хотел, чтобы у меня осталась память о единственном человеке, играющем роль в моей жизни.

Лиля качает головой, а потом широко улыбается и бросается мне на шею.

— Ты сумасшедший! — надрывный шепот в ухо возносит до небес.

Я чувствую себя так, словно мне в последний момент отменили смертную казнь. Улыбаюсь как ненормальный. Обхватываю тонкую талию и крепко прижимаю к себе.

— А ты не знала? — смеюсь и приникаю к пухлым губам долгим поцелуем. Буквально сжираю полупрозрачный блеск. Черт, я адски соскучился! — Поехали отсюда!

Лиля кивает, и мы уже через пару минут несемся к дому моего отца. Он укатил на острова со своей очередной молодой любовницей, которой едва исполнилось восемнадцать, поэтому дом в полном моем распоряжении. И распорядиться я им собираюсь по полной программе.

Мы заехали к Лиле домой, чтобы забрать ее вещи, и я чудом удержался, чтобы не вспомнить, как это залезть к ней в комнату через окно и заниматься сексом втихаря от ее матери, как это было одиннадцать лет назад. Бывало, уходил под самое утро, и потом мы оба клевали носом на уроках. Но мне больше не хотелось тихушничать. Я люблю слушать симфонию надсадных криков Цветочка. Поэтому стойко дождался, пока она соберется, и успел выкурить пару сигарет.

Дома Лиля скинула с себя пальто, сняла свои высоченные сапоги, снова превратившись в Дюймовочку, и с любопытством рассматривала дом, пока я наливал себе коньяк, а ей шампанское. У отца всегда есть в холодильнике на всякий случай. А случаев у него таких бывает пару раз в неделю как минимум.

Я его не осуждаю. Как не стало матери, у него словно тормоза отказали. Он несся вперед, прекрасно отдавая себе отчет в том, что все эти куклы искусственные ведутся только на его бабки, но при этом пользовался всеми привилегиями, которые они ему предлагали. Неплохая сделка по обоюдному согласию. Не знаю, что именно он пытался всем этим сделать — затупить боль по матери или испробовать все то, в чем отказывал себе, пока был женат, но пока он не тратил больше, чем мог позволить здравый разум, и не позволял себя охмурить какой-нибудь охотнице за имуществом, я оставался в стороне. В конце концов, это его жизнь, мне бы со своей разобраться.