Артемида. Изгнание (СИ) - Хант Диана - Страница 1

Ида

Неудачное утро

О том, что я – наказанная богиня, я узнала сравнительно недавно. На приеме у психотерапевта. Собственно, к доктору я попала не поэтому. Не потому, что я «наини». Дело в том, что в моем мире – мире богов, к небожительницам, оказывается, принято обращаться «наини».

С языка Хранителей Неба «наи» дословно переводится, как «танцующий в пустоте небес».

Вот и обращаются к богине – «наини». А к богу, как сами понимаете – «наи».

Но по порядку.

Итак, приём у психотерапевта.

Тут, все очень просто.

Я познакомилась с эльфийкой. Не со сбрендившей на фентези ролевичкой, не с пациенткой вышеупомянутого целителя душ людских… а с самой настоящей эльфийкой. А тот, кто знакомится в метро с эльфами, имеет право на свои законные два часа с психиатром. И это если повезет.

Но нет, по порядку – так по порядку.

То утро ничто не предвещало не то, что знакомства с эльфами, вообще ничего не предвещало. То есть не предвещало бы, если бы в половину шестого утра ко мне в девичью опочивальню не заявилась мадам Шаинская, сиречь маменька. И то, что до моей опочивальни от отчего, то бишь, материнского дома добрых пять кварталов, родительницу не смутило.

Услышав сквозь утренний сон настойчивую трель дверного звонка, я решила было эту самую трель списать на сон, волнующий и тревожащий одновременно: в последнее время мне часто снится, что я изо всех сил бегу к океану, и не приближаюсь ни на шаг. Я даже успела привыкнуть к тому, что к ощущению раскаленного песка под стопами и морской свежести добавится теперь невесть откуда-то взявшаяся пляжная музыка, подозрительно напоминающая аккомпанемент моего дверного звонка. Откуда на безлюдном пляже с бледно-розовым песком взяться сиим пренеприятнейшим звукам, естественно, я не подумала. Я вообще редко чему во снах удивляюсь. Так вот, стоило только опять ощутить под босыми ступнями раскаленный, обжигающий песок, к завывающей трели присоединился подозрительно знакомый голос, с едва уловимыми хмельными интонациями:

– Артё-ём! Тё-ёма! Артём, немедленно открывай, я знаю, что ты дома!

И ко всему этому сюрреализму добавились глухие удары в дверь. Судя по тому, что глухие, но нечастые удары сменились звонкими и более частыми, родительница сняла туфлю и стучит по косяку металлической набойкой на пятнадцатисантиметровой шпильке.

Перспектива выяснять спозаранку и без того хлипкие отношения с соседями, мне не улыбалась, и я, героическим усилием стащив себя с кровати, пошла открывать дверь этой, по всему видать не очень трезвой, и вполне себе сумасшедшей женщине, которая меня родила.

Вы, конечно, скажете, что мол, нехорошо так говорить про мать родную, но какая хотя бы вполовину вменяемая особа способна назвать дочь – Артёмом?! Что, нечего возразить? Вот и молчите.

Маменька с порога обдала меня чудным сочетанием аромата виски своего возраста и Hermes’ 24 Faubourg, слегка покачнулась, задела плечом вешалку, которую я успела вовремя подхватить, сбросила с ноги оставшуюся туфлю, так густо усыпанную кристаллами Сваровски, что она больше походит на хрустальный башмачок Золушки, нежели на обувь светской львицы и популярной писательницы, швырнула в противоположном направлении ту, что держала в руке, повела плечом, ничуть не заботясь о сохранности белоснежного пальто с воротником, отороченным мехом белой лисы, послушно соскользнувшего на пол, и не глядя на родную дочь, направилась на кухню. Ну как, на кухню. Учитывая планировку моей однокомнатной студии, правильнее сказать, за стол.

Многие сверстницы завистливо вздохнут, узнав, что студентка третьего курса скромного и нерасполагающего к роскоши филологического факультета одного из государственных белорусских ВУЗов проживает в отдельной, собственной, квартире. В которой, кстати, я живу с семнадцати лет. Официально – с восемнадцати, год мы с маменькой шифровались, но по ее словам, я с детства «достаточно взрослая», а точнее, «слишком занудная» для того, чтобы продолжать и дальше препятствовать «творческому поиску», а точнее «не вполне себе трезвым выходкам и вообще разгулу» одной современной писательницы… Поэтому день моего поступления на первый курс филологического факультета… стал днем переезда на собственную жилплощадь.

Маменька театральным жестом откинула за спину шикарный золотистый локон, картинно повела плечами, усаживаясь поудобнее, закинула ноги на стол и вопросительно уставилась на меня.

Я взъерошила непослушные короткие и рыжие, цвета бешеного апельсина, волосы, торчащие во все стороны, и дружелюбно поинтересовалась хриплым со сна голосом:

– Кофе?

Маменька презрительно сморщила вздернутый носик (результат пластической хирургии и предмет моей зависти, если честно), и поинтересовалась:

– А нет ли шампанского?

– В конце учебного года? – вопросом на вопрос ответила я.

– У тебя сегодня последний экзамен, – удивила меня неожиданным участием к моей жизни маменька. – Вот если бы шампанского не осталось завтра…

– А завтра и не останется, – согласилась я с ней. – Ни вчера, ни сегодня, ни завтра…

– Ай, всё! – перебила меня родительница, поджав ярко-красные губы.

Вампира она, что ли, на тематической вечеринке, изображала?

– Давай своё кофе.

– Свой, – вздохнула я и отвернулась к плите.

– Артё-ём… – тоном, не предвещающим ничего хорошего, протянула маменька.

Так, сейчас, чтобы я ни услышала, главное, не поддаваться на провокации. В конце концов, маменька права, сегодня последний экзамен, надо беречь нервы. А зная женщину, по нелепому стечению обстоятельств давшую мне жизнь, нервы мне ещё понадобятся. Судя по тому, как уютно она расположилась в кресле, родительница надолго.

– Ты спишь в мужских боксерах?!

Я перевела взгляд на клетчатые, серые в желтую полоску, пижамные шортики:

– Это пижама, мама.

– Совершенно неженственная пижама. И вид неженственный. Где то белье, которое я приносила в прошлый раз?

– Если ты о леопардовом пеньюаре, то я не думаю, что комплект из интим-магазина – лучший подарок для дочери-студентки.

– Ай, перестань, я же не что-то там тебе подарила… такое… Стоп! Откуда про секс-шоп информация? – насторожилась маменька.

– А это не информация, это предположение, – хмуро улыбнулась я, и поставила на стол две чашки с умопомрачительным ароматом свежесмолотого кофе, подвинула ноги маменьки, и уселась за стол сама.

– Впрочем, это неважно, – миролюбиво улыбнулась Латана, отхлебнула из чашки с лошадкой, расплылась в улыбке, и более дружелюбным тоном продолжила:

– Просто, Артём, тебе уже девятнадцать лет, ты – взрослая, привлекательная девушка, а выглядишь, как бродячий котенок! Худоба сейчас в моде, и даже на твою дурацкую стрижку я готова закрыть глаза, но твой стиль… Этот ваш современной унисекс, вот что я отказываюсь понимать! И не уговаривай меня, – строго добавила она не собирающейся уговаривать её мне. – Это уже ни в какие ворота! Ты на парня больше похожа, чем на девушку!

– Как корабль назови… – прищурилась я и откинулась на спинку стула.

– Ах, перестань! – маменька гневно окинула меня взглядом идеально подведенных глаз. Как ей это удается в шесть утра и после, по всему видать, веселой алко-марафонной ночи, одному Небу ведомо…

– У тебя просто невероятно женственное имя! Исключительное! Восхитительно красивое, магнетически-притягательное! Редкое, наконец! Ты хоть раз в жизни встречала ещё одну Артемиду, кроме себя?

На это возразить было нечего. Но я нашла.

– Я просто еще не бывала в Греции…

– Там тоже не встретишь, – уверенно махнула на меня своей ручкой с кроваво-красным маникюром родительница таким тоном, словно в Греции она проводит большую часть свободного времени.

– Впрочем, сейчас не об этом! Жаль, что для такой новости у родной дочери не нашлось и глотка шампанского… Но ладно, тебе повезло, что мама у тебя не привередливая.