Высокое небо - Грин Борис Давыдович - Страница 14

— М-да, ничего удивительного, дело новое…

Швецов произнес это как поощрение. В промахе молодого конструктора он видел отражение сложности задачи. В сущности перед ним была любовно выполненная, но не завершенная работа, и только доброе слово могло сейчас обратить силы человека ему же на пользу.

Слушая главного, Тихонов смотрел на него почти с нежностью. Получалось так, что наиболее сложная часть расчета уже сделана, теперь осталась лишь самая малость, и тот, кто справился с первым, непременно осилит и второе. Можно было даже подумать, что не произошло никакой ошибки — Швецов указал на нее как бы мимоходом, без малейшего нажима, и она выглядела такой незначительной и безобидной, что хотелось ее защитить от самого себя.

В какой-то момент Тихонову показалось, что вот сейчас Аркадий Дмитриевич закончит разговор и с блеском выложит готовое решение, что все сказанное им было подготовлено к такому эффектному финалу. Его обдало жаром, и он с мольбою подумал: «Только бы не это!»

Но главный не умел быть великодушным наполовину. Высказав свои соображения, он даже не притронулся к расчету, наоборот, отложил карандаш.

Тихонов собрал свои бумаги и, сдерживая восторг, сказал обыденно:

— Надо будет поторопиться, чтобы к сроку…

Это было вместо неуклюжих выражений признательности. В КБ не было заведено благодарить главного за помощь. Аркадий Дмитриевич понимал, что для человека нет тяжелее груза, чем быть обязанным.

Швецова нельзя было причислить к носителям единственной добродетели. Трудно сказать, что в нем преобладало — великодушие или глубокое уважение к людям. Скорее всего великодушие шло от его уважения к человеку. Еще в молодости, в бытность свою токарем московского завода «Динамо», он, недоучившийся студент, испытал доброе отношение к себе старых рабочих, и это запало в душу глубоко и навсегда. Они не корили интеллигентного молодого человека за неумелое обращение со станком. Увидят, что у него получается нескладно, и сами придут на помощь. Он им «спасибо», а они пропустят благодарность мимо ушей. Какие, мол, тут счеты, рабочего человека не положено благодарить за помощь.

А все потому, что видели: старается студент, всю душу вкладывает в дело.

Бывало и наоборот: подчас старым мастеровым необходима была его помощь. Поступит в цех чертеж заковыристого профиля, изведутся люди, да так и не сумеют прочитать. Позовут студента, дадут ему злополучный чертеж и стоят молча, пока «ученый человек» вникнет в суть, ждут.

Недолго приходилось им ждать, потому что студент читал чертежи так же свободно, как книгу. И объяснял их так просто, как если бы всю жизнь только тем и занимался. Его не благодарили, и это было ему по душе. Какие могут быть счеты между своими?

То, что в молодые годы постигалось как наука, в пору зрелости прочно устоялось, стало чертой характера. Молодым специалистам КБ иногда странным образом казалось, что Швецов — это вовсе не Швецов, а совсем другой человек редкостной простоты. Почему-то не укладывалось в сознании, что известный в стране конструктор может быть внимательным и участливым, все казалось, что равенство здесь немыслимо.

С точки зрения здравого смысла, это, пожалуй, необъяснимо. Ну зачем, спрашивается, думать о человеке не то, что он есть на самом деле?

Но, с другой стороны, непререкаемый авторитет, наряду со всеми своими положительными свойствами, имеет еще одно удивительное свойство: его признают все одинаково, а понимает каждый по-своему. Значительное представляется значительным лишь в самом главном. Все остальное в нем только угадывается.

Конечно же, в выдающемся конструкторе мы прежде всего предполагаем мощный интеллект, и как-то невольно думается, что все иные качества этого человека — своеобразное продолжение мыслительного аппарата и тоже подавляют своей мощью и масштабностью. И когда вдруг убеждаешься, что во всем прочем человек этот так же обыкновенен, как ты сам, начинаешь видеть в нем кого-то другого. Только спустя какое-то время, по мере узнавания, сознаешь, что он — это он.

Таких людей мы с радостью берем себе в учителя.

Можно объяснить черту характера человека, но как объяснишь его натуру? Знал ли сам Аркадий Дмитриевич, откуда к нему пришел этот редкостный учительский дар подготовить человека к взлету?

Говорят, что самое главное мы приносим в жизнь из собственного детства. А в детстве у него перед глазами был отец — народный учитель.

В студенческие годы пришлось самому побегать в репетиторах. Необходимость укрепила робкие задатки.

Потом, когда уже был создан «Русский авиационный мотор», командование Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского предложило ему руководить дипломным проектированием. Надо было научить молодых военных специалистов понимать и любить двигатель, а это значило передать свой конструкторский опыт.

В ту пору среди слушателей академии было много приверженцев авиационных двигателей с воздушным охлаждением. Этому способствовали испытания поликарповского У-2, гидросамолета МУ-2 конструкции Григоровича, легкого гидросамолета-амфибии Ш-1, созданного Шавровым, — новейших машин с знаменитым швецовским М-11. Сама жизнь вербовала Аркадию Дмитриевичу сторонников. Именно тогда, на пороге тридцатых годов, начала основательно складываться школа конструкторов авиадвигателей с воздушным охлаждением.

Не могла бы возникнуть школа, не будь учителя.

Был учитель — и появилась школа.

Единомышленники, верные общей идее, — вот что такое конструкторская школа. Это как полигон, где с разных позиций стреляют в одну точку.

Но это и как пчелиная семья, где из одной точки выходят на разные позиции, чтобы вершить общее дело.

Впрочем, школы бывают разные. Нередко под влиянием плодотворной идеи вдали от глазного творца появляются последователи. Их может быть много, даже очень много. Правда, у них нет непосредственного контакта с основным источником идеи, они чаще всего варятся в собственном соку. Главный же творец не спешит им навстречу, понимая, что это сулит ответственность и беспокойство. Такую школу вернее всего назвать заочной.

Совсем другое дело, когда главный творец и его ученики собираются под одной крышей, чтобы надолго остаться вместе. Вырастает дом, вырастают ученики. Складывается одинаковый для всех принцип, стратегия творчества.

В КБ Швецова эту стратегию уподобили штурму многоэтажного здания. Солдаты поднимаются вверх и распространяются по этажу, еще выше — и опять по всему этажу. Так удается охватить все здание. Только так можно подчинить себе большую идею.

И подобно тому, как немыслим без разделения ратный труд штурмующих, невозможен плодотворный труд конструкторского коллектива, если в нем не заложена правильная структура.

Аркадий Дмитриевич понял это сразу. В своем немногочисленном коллективе он создал такие подразделения, как конструкторские бригады, ведущие по узлу, ведущие по двигателю. Несколько позднее, когда КБ пополнилось специалистами, главный выделил перспективную группу. Ее освободили от текущих дел, поручив шлифовать замыслы будущих проектов.

В тридцатые годы специализация только-только получила права гражданства. Поэтому структуру, предложенную Швецовым, можно считать прозрением будущего.

Это была самая настоящая, не заочная, школа. Но главный не любил громких фраз и никогда не употреблял этого слова.

Уже год, как на заводе идет конвейерная сборка моторов. Воплощена идея Орджоникидзе — исчезли последние признаки кустарщины.

Тогда, в день пуска конвейера, Побережский произнес зажигательную речь во славу социалистической индустрии. Он не преминул бы отметить годовщину этого события — юбилеи, праздники всегда были его слабостью. Но Побережского больше нет на заводе, его имя вычеркнуто из списков моторостроителей.

На исходе зимы 1938 года, ясным днем, предвещавшим оттепель, люди растерянно спрашивали друг у друга: «Слышали?»

В этом вопросе была надежда услышать что-то успокаивающее, могущее рассеять тревогу.