Высокое небо - Грин Борис Давыдович - Страница 44

Горячо поздравляем Вас, глубокоуважаемый Аркадий Дмитриевич, в день Вашего юбилея, желаем Вам доброго здоровья и многих лет дальнейшей плодотворной деятельности на благо нашей любимой Родины».

Этот огромный наплыв людского уважения и добрых чувств глубоко тронул Швецова. Он читал телеграммы, и сердце полнилось счастьем оттого, что жизнь подарила ему столько тепла. Сейчас он не думал о том, что строки приветствий были данью восхищения его многолетней плодотворной работой.

Аркадий Дмитриевич вообще жил устремленным вперед. Подобно каждому человеку, он переживал неудачи и радовался успехам, но неизменно рассматривал текущий день, как начало дня завтрашнего. Великий дар смотреть на свой труд из будущего помогал ему опережать время, вливал творческое вдохновение. Наверное, потому такими долговечными оказались его моторы.

Что поддерживало устремления Швецова? Нет, не жажда славы и всеобщего признания. Пожелай он славы, ее достало бы и от одного М-11, созданного еще на заре его конструкторской деятельности. Как истинный талант, Аркадий Дмитриевич был одержим страстью созидателя, которая не оставляет места унынию и неверию, а ведет только вперед. Наверное, поэтому творческая зрелость счастливо сопутствовала ему всю жизнь.

И вот шестидесятилетний человек идет к людям, которые хотят разделить с ним его праздник. Он знает наперед, о чем они будут говорить. Они непременно вспомнят, что у него есть золотые часы, на крышке которых выгравировано: «Первому конструктору первого советского авиамотора тов. Швецову». Затем они скажут, что эти часы были первой наградой, а сейчас он — Герой Социалистического Труда, награжден пятью орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, орденами Кутузова первой степени и Суворова второй степени и четырьмя медалями. Скажут еще, что он депутат Верховного Совета СССР, Генеральный конструктор авиационных моторов, генерал-лейтенант и доктор технических наук. Обязательно напомнят, что четырежды отмечен высшими государственными премиями…

Люди сами придумали ритуал юбилейных торжеств. С трибуны считается непринятым говорить о юбиляре, не коснувшись его регалий. Но почему же он, виновник торжества, думает о другом?

Перед сияющим огнями заводским Дворцом культуры Аркадий Дмитриевич замедлил шаг. Ему отчетливо вспомнился зимний день 1937 года: встреча с товарищами после получения первого ордена, жизнерадостный Чкалов, собиравшийся облететь «шарик», громкоголосая толчея, направляющаяся на торжество в деревянный клуб… Тогда они не могли вместиться в клубе и митинговали прямо перед заводом. И кто-то с беспрекословной уверенностью сказал: «Дайте срок: будет свой дворец, все будет!»

Пришел этот срок! Нет и в помине того старого деревянного клуба. Вместо него широко развернул каменные плечи высокий дворцовый фасад, сверкающий электрическими огнями. Кругом великолепные дома. Кажется громче дышит могучий организм завода. Все изменилось, стало значительней, лучше, богаче. Как солнце в капле воды в этих переменах отражается жизнь всей страны. А то ли еще будет впереди!

Ради всего этого стоило жить! Стоило прожить полуголодную студенческую юность, при свете керосиновой лампы до ломоты в висках просиживать над первыми проектами, поднимать огромный завод, испытывать нечеловеческое напряжение военных лет, вырастить и продолжать вести огромный конструкторский коллектив, «поднимать» небо. Стоило!

И Аркадий Дмитриевич шагнул через порог дворца, навстречу друзьям, навстречу своему празднику.

На следующий день все пошло своим чередом.

Вспоминает жена Швецова:

«По заданию „Литературной газеты“ в творческую командировку приехал писатель Александр Бек. Аркадий Дмитриевич с интересом читал „Волоколамское шоссе“, ему нравился Бек как писатель, но он не хотел, чтобы о нем писали при жизни. „Ведь из меня сделают икону, а я человек с недостатками“, — говорил он. В „Литературной газете“ появилась большая статья Александра Бека: „Ваш корреспондент потерпел неудачу“».

Каким предстал Аркадий Дмитриевич перед писателем?

«Он покраснел, неловко что-то буркнул…»

«Он настолько погружен в свое дело, что всякое переключение в иную ситуацию, особенно в такую, требует от него усилия, вызывает юношескую, природную застенчивость…»

Однако это не смутило опытного Александра Бека. Представившись, он изложил цель своего приезда.

«— Что же вы от меня хотите?

— Попрошу, если вы позволите, уделить мне время для беседы.

— Сколько же вам нужно?

Я рискнул сказать с запросом:

— Два-три вечера, часа по полтора.

— И этого вам будет достаточно?

— Конечно. Ведь я пишу небольшую вещь.

— Значит, чтобы создать небольшую вещь, можно не так глубоко понимать предмет?

Я не нашелся, что ответить».

Разговор закончился так:

«— Нет, не пишите, — сказал он, — очень вас прошу. Вы же не моментальный фотограф».

Аркадий Дмитриевич был весь в этих словах. Для него не существовало небольших дел. Настраивал ли он дома свой рояль, давал ли математическое решение нового двигателя, — в любое дело он погружался с головой, отдавался ему без остатка.

Так было и летом пятьдесят второго, когда КБ получило совершенно непредвиденное задание.

Аркадия Дмитриевича вызвали в Кремль и поручили спроектировать двигатель для вертолета. Определили жесткие сроки и сказали: мы отстаем в области вертолетостроения, крепко отстаем, и задача состоит в том, чтобы преодолеть отставание.

Предстояло работать в паре с известным конструктором вертолетов Михаилом Леонтьевичем Милем. С одной стороны, это облегчало дело, так как можно было опереться на большой опыт Миля, но, с другой стороны, надо было дать такой двигатель, который бы удовлетворил взыскательным требованиям маститого конструктора.

У Миля был готовый проект двенадцатиместного одномоторного вертолета, его он и взял за основу будущей машины. Швецов, чтобы не отстать, тоже обратился к прежним своим проектам. Выбор пал на АШ-82, но его предстояло выпустить в совершенно новом варианте.

Аркадий Дмитриевич, естественно, знал каждый винтик в своем моторе. Но тут таилась и определенная трудность: все казалось устоявшимся, не подлежащим переделке. Надо было переломить себя, взглянуть на свое творение новыми глазами. И это ему удалось в полной мере.

Из газет:

«Вертолет Ми-4 проложил в московском небе самую короткую и самую необычную трассу. Поднявшись с вертолетной станции, расположенной на Ленинградском проспекте, он через двенадцать минут мягко опустился на крышу нового почтамта, построенного у Казанского вокзала…

Здесь же на крыше состоялась пресс-конференция. Ее вели Генеральный конструктор М. Л. Миль и начальник Главного почтового управления Министерства связи О. К. Макаров. Они рассказали, что вертолеты будут доставлять сюда из подмосковных аэропортов почту, которая отправится затем по железной дороге в Среднюю Азию и на Урал».

«С дрейфующей станции „Северный полюс-14“ поступила радиограмма: льдина раскололась, размеры ее уменьшаются. После изучения ледовой обстановки было принято решение эвакуировать станцию.

Авиатор Виктор Валевич благополучно опустил свой Ми-4 на льдину. За несколько рейсов он перебросил на близлежащий островок зимовщиков и научное оборудование».

«Татьяна Руссиян и Галина Расторгуева на вертолете Ми-4 достигли высоты 7150 метров. Это мировое достижение превышает более чем на 1200 метров рекорд, установленный американкой Д. Дагерти».

На вертолетах Ми-4 стояли двигатели АШ-82В.

Кабинет главного закрыт. Секретарь на все вопросы односложно отвечает:

— Болен.

Его осаждают:

— Что-то серьезное? Надолго? Что говорят врачи?

В ответ спокойное:

— Ничего опасного, видно, переутомление. Завтра-послезавтра выйдет.